Земля Нод (СИ) - Тао Анна. Страница 70

Пожар случился такой силы, что даже от деревьев остались одни обугленные пни. Черное пятно сгоревшей травы расползлось далеко за ограду. Пострадал от пожара еще один соседний дом, у которого сгорели и обрушились стена с крышей. Гарью воняло на пол-Варшавы, Антоний почувствовал ее запах еще по возвращении в город, но даже представить себе не мог, что сгорел именно их штаб.

Когда ему надоело сидеть и бессмысленно таращиться на пожарище, Антоний запоздало вспомнил, что в городе оставался еще один штаб Ордена, который предназначался для недавно прибывших солдат, отряхнул от сажи хвост и задницу и направился в те края.

Этот штаб располагался в брошенной еврейской школе при синагоге в другом конце города. Синагогу немцы и им симпатизирующие обрисовали шестиконечными звездами, опаскудили немецкими ругательствами и вынесли все ценности, а вот ключи от школы торжественно передали Аде. Антоний тогда хотел припрятать семиконечный жидовский подсвечник, но потом передумал. Больно громоздким и неудобным он оказался.

В этом штабе было совсем неуютно. Антоний почувствовал это задолго до того, как подошел к нему. От неприятного холодка вставала дыбом шерсть по всему телу. Даже оскверненная, синагога не потеряла всей своей благодатной силы. Из-за этого он побывал во втором штабе всего раз — познакомился со всеми, осмотрелся и сбежал как можно дальше.

Сейчас она выглядела еще хуже, да вдобавок воняла мочой и испражнениями. Ругательств на стенах стало еще больше, а целых стекол — меньше. Антоний обошел синагогу по широкой дуге, отводя взгляд.

На лестнице школы сидел Шип. Скукожившись и зажав ладони между колен, Флоренц смотрел на ступеньки. Он сидел, как истукан, лишь красные глаза вспыхивали и гасли, когда он моргал. Шляпа его делась незнамо куда, как и парик, поэтому Шип сейчас некстати напоминал Антонию больного ежа. Отчего-то это сравнение в тот момент не показалось ему смешным. Когда-то он уже видел Шипа таким...

Когда-то давно, еще во времена муштры.

Да, Антоний ясно вспомнил этот отсутствующий вид. Тогда, в ту ночь, Псоглавый решил основательно взяться за Флоренца Куглера и подобрать ему такое испытание, которое ясно показало бы, что для него важнее — Орден или личные интересы.

Это было основой муштры — поручать кандидатам на членство в Ордене самые кошмарные или унизительные задания, чтобы проверить их готовность подчиняться приказам. Этим занимались Псоглавый с Лилией. Когда кандидат проваливался или отказывался выполнять приказ, Псоглавый соображал ему максимально жестокую и болезненную казнь. Логика была проста: Орден искал идеальных солдат. Все прочие были мусором, который ничего не стоил. Антоний, впрочем, любил, когда кто-то проваливался, потому что казни проводились публично. Еще больше он любил местный тотализатор, где ставили на то, кто и как провалится следующим. На него никогда не ставили, а вот на Флоренца Куглера — постоянно, потому что все приказы он исполнял с таким видом, будто сейчас заплачет. Но после того испытания перестали... В тот раз Псоглавый приволок какую-то хнычущую девчонку лет десяти, приказал Шипу взять ее силой на глазах у половины лагеря, а потом убить любым способом, которым пожелает. Приказ поначалу показался Антонию глупым, ведь для многих солдат подобное стало бы желанной забавой, но потом, по реакции Шипа, он понял, что Псоглавый попал в яблочко.

Уже позже, когда Флоренц с таким же, как сейчас, отсутствующим видом, вот так же скукожившись, сидел у тела убитой девочки, Антоний вдруг решил, что дело было не в самом действе, но и в том, какую именно жертву выбрали Псоглавый с Лилией. Почему именно девочка такого возраста? Почему такая некрасивая, бледная и так до боли похожая на самого Шипа? Тогда Антоний решил, что жертва должна была напомнить Флоренцу кого-то конкретного — сестру или, может, дочь — и хотел невзначай расспросить, когда он отойдет, но так и не решился.

Как и не решался принять человеческий облик, открыть ворота и подойти к Шипу сейчас.

Антония пробрало какое-то нехорошее чувство. Неужели при пожаре кто-то погиб? Может быть, он случился днем? Флоренц поднял голову и встретился с ним отсутствующим взглядом. Его лицо немного прояснилось. Молох встал со ступенек и отворил ворота:

— Проходи, Шастель.

Антоний растерял остатки решимости. Траурный вид Флоренца сбивал его с толку и нервировал, но продолжать топтаться у ворот было совсем уж глупо.

— Что стряслось? Что за физиономия? — проворчал он, прикрываясь ладонями. — Ты что на любимого котенка сел?

Ответом на шутку было все то же каменное выражение лица.

— Ты оказался прав, — сухо ответил Флоренц.

— Прав в чем?

— В том, что Ада навлекла на нас всех беду.

Антоний поморщился. По спине волнами ходил стылый холод, то ли от того, что он был раздет, то ли от близости синагоги.

— Во-первых, мне надо одеться. Во-вторых, раз у тебя какие-то скверные новости, дай сначала закурить.

Флоренц кивнул и указал пальцем на дверь с торца здания школы.

— Пойдем найдем тебе одежду, и я все расскажу. Скоро сюда приедет Хильда... Лучше бы тебе узнать подробности до того, как она начнет тебя допрашивать.

— Хильда... Гауф? — у Антония сердце провалилось в пятки. Это конец. Он мог бы прямо сейчас вырыть себе могилку. Хильда была левой рукой Азур. Если она прется сюда, то дело дрянь.

Хильда Гауф сидела напротив него и перечитывала записи в толстой тетради. Комнатушка для дознаний смердела кисляком и крысами. Окна были забиты досками. На столе горели 3 свечи в чугунном подсвечнике, отбрасывая на лицо девушки резкую тень.

Антоний поерзал на стуле, а потом замер, боясь даже шевельнуться. У него было целых два дня до ее приезда, за которые он успел отмыться, одеться и выслушать несколько версий случившегося.

Самая глупая была та, что особняк взорвался из-за забытого Борхами аппарата для варки сивухи. Ее придумал идиот по имени Ансельм, которому посчастливилось в ту ночь искать жида в Люблине c четырьмя другими венгерскими солдатами.

Самой популярной была идея, что штаб подожгли поляки, желая отомстить якобы расквартированным там немецким солдатам. Откуда пошел такой слух, Антоний не знал, но молохи, жившие в школе, считали его самым вероятным из всех.

Шип же был свято уверен, что это дело рук молохов Совета. Едва они с Адой отъехали от Варшавы, как кто-то из штаба передал по зашифрованной радиочастоте Ордена сигнал SOS. Когда же они поспешили на помощь, Ада приказала Флоренцу остановить машину в квартале от штаба и остаться там ее стеречь. Сложив эти факты с опасениями Антония, он решил, что на штаб напали Медведь и его подчиненные.

Что касается Ады, то ее версию Антоний узнать не смог, потому что она не выходила из своей комнаты до самого приезда Хильды. Один раз он пытался поговорить с Адой через дверь, но та отмалчивалась...

Хильда не обращала на него никакого внимания, казалось, полностью сосредоточившись на своей тетради. Антоний внимательно изучал главную дознавательницу Ордена, пользуясь тем, что она не видит. К Хильде прилипло прозвище Вдовушка из-за того, что она постоянно ходила в черном, не красилась и не носила украшений, кроме тяжелого серебряного медальона. В отличие от Ады, Хильду можно было назвать разве что симпатичной — и то с трудом. В чертах ее несколько детского лица было нечто такое, что казалось Антонию таким же отталкивающим, как и мертвый взгляд Медведицы.

Что он знал о фрау Гауф? У нее был невероятный дар, который повергал всех в смятение. Она не боялась солнечного света и огня, как будто и не была молохом. Даже неуязвимость Ады на этом фоне меркла. Хильда была любимым дитя Азур, ее помощницей и ученицей, ее самым приближенным лицом за вычетом Скарлетт, несмотря на невероятно юный возраст. Она была даже младше Ады. Но если мюнхенскую капитаншу воспринимали всерьез разве что мюнхенские подчиненные, тогда как все прочие считали ее не то помешанной, не то шлюхой Свена, не то и тем, и другим, то Хильду почти все уважали и боялись. Лишь особо злословящие считали, что Хильда была обычным "суккубом", который скоро наскучит Азур, но Антоний понимал, насколько важны подчиненные, которым можно так доверять, тем более, подчиненные, которые могут не бояться солнца.