Земля Нод (СИ) - Тао Анна. Страница 68

— Если ты думаешь, что теперь я пойду за тебя, то ты сильно ошибаешься. Я твоего ублюдка в тазу утоплю и под порог тебе брошу, песий сын...

— Никогда бы не подумал, что крошка Марсиль знает такие слова.

Из-за деревьев вышел Пьер. Спутанные черные волосы закрывали лицо — такое же смуглое, как у Антуана, но на том сходство между братьями и заканчивалось. Пьер напоминал не волка — медведя. Двухметровый гигант с мускулистыми руками, которыми он однажды переломил шею годовалому бычку. Антуан, будучи тощим и нескладным, завидовал не одному лишь его дару.

— Ты знаешь, что если женщина много сквернословит, то ее лоно начинает изрыгать жаб? — весело спросил Пьер, почесывая заросшую черными волосами грудь.

— А ты что здесь забыл, женоубийца? — Марсиль побледнела и опустила юбки пониже.

— Твои слова разбивают мне сердце! Разве есть моя вина в том, что Жанна, Жюстин и Мари не смогли разродиться? — улыбка Пьера увяла. Он подошел ближе и присел рядом с Марсиль. Темные пальцы Пьера стерли кровь, все еще сочившуюся из носа девушки. — Пресвятая Дева, вы же крестьянки! Через ваши бедра пройдет телега с тремя лошадьми, не то что младенец.

Марсиль старалась незаметно отползти, но Пьер впился второй рукой ей в бедро. Девушка вскрикнула.

— Я ведь тоже хотел тебя в жены взять, еще когда тебе четырнадцать стукнуло. Но папенька решил, что мне больше подойдет эта жирная корова Мари. Думал, что толстуха легче родит... Клянусь, если бы не роды, я бы сам ее прикончил! А потом и братишка на тебя положил глаз. Пришлось уступить. Я-то, видно, так сам и помру, а ему пора остепениться, чай, недавно четвертый десяток разменял. Чего же это ты ему отказала, а? Не захотела родниться с Шастелями?.. Эй, Антуан, я-то даже не верил, что она еще невинна. Помнишь, она постоянно бегала в лес с тем рыжим пастухом?

— Как ты смеешь! — Марсиль пошла пятнами. — Вы... вы... Шастели! Гнусные подонки. Ваши души чернее угля, чернее ваших поганых рож!

Пьер ударил ее, и девушка упала на спину. Пепельные кудряшки закрыли ее лицо, но Антуан понял по дрожащим плечам, что она плачет. Он глядел на ее тело и разорванную юбку в пятнах крови и чувствовал, как в паху снова поднимается жаркая волна, а рот наполняется слюной.

— Надо бы подождать Жана-младшего, — хрипло сказал он. — Где ты его потерял?

— Малыш Жан решил порезвиться в одиночку. Помнишь Жанну Буле из Юбак? Ту смугленькую милашку? Он так хочет ее повидать, — Пьер облизнулся. Антуан видел, как напряглось все его тело. — Эй, Антуан, ты все?.. Я уже могу?

Он мотнул головой.

— Уйди.

Пьер покорно отошел в сторону. Старший брат беспрекословно его слушался с тех пор, как Антуан (тогда им было 8 и 10 лет) научил его, как не попадаться на горячем. Пьеру постоянно влетало от отца за изуродованных кошек или побитых детей. Братья были не разлей вода, разделяли все жестокие забавы до тех пор, пока через несколько лет не оказалось, что у одного из них есть особый дар, которого лишен второй. Еще хуже стало, когда спустя еще несколько лет сила проснулась и в Жане-младшем. Папаша Шастель чуть не разбил себе лоб, благодаря Всевышнего за двух сыновей-оборотней. Жан-младший и Пьер сблизились, создав с отцом свою маленькую стаю, а Антуану пришлось отступить в сторону. До восемнадцати лет он надеялся, что его дар тоже проснется, но этого не случилось. Он остался один вместе со своей злобностью и изворотливым умом, чужой своей семье. Угрюмый и нелюдимый, справив четверть века, он перебрался в хижину на отшибе, где тихо напивался сутки напролет и думал о мести. Не только Марсиль, которая отказалась пойти за него, но и братьям, которые отобрали у него все.

Он наклонился к Марсиль, убирая с ее лица волосы. Она приподнялась на локтях.

— Давай пойдем домой, Антуан, — прошептала девушка. Ее взгляд то и дело падал на Пьера, стоявшего в стороне. — Пожалуйста. Я стану твоей женой, только пойдем домой.

Он покачал головой. Чертовка вдруг впилась ему ногтями в глаза и толкнула на землю. Тонко взвыл Пьер, с восторгом бросаясь в погоню за Марсиль. Глаза Антуана болезненно слезились и горели. Где-то вдалеке раздался страшный в своей невразумительности, долгий крик.

Антуан почти бегом бросился к ним — Марсиль успела пробежать порядка сорока метров, прежде чем Пьер догнал ее. На изумрудно зеленой траве лежала бело-красная куча мяса, над которым бесновался огромный серо-рыжий зверь с пятнистой шкурой и длинным хвостом, похожий не то на волка, не то на гигантского вепря, не то, вообще, незнамо на что. Пьер клацал челюстям, кромсая когда-то прекрасное юное тело, тряс головой и захлебывался восторженным воем. Не столько ел, сколько упивался убийством. Антуан не стал подходить ближе. Он остался за деревом, наблюдая, как, угомонившись, Пьер начал жадно пожирать останки Марсиль, перегрызая и глодая даже кости.

, — думал он. —

Пьер вдруг остановился и смачно не то рыкнул, не то рыгнул. Пошатываясь, он отошел от растерзанного тела, от которого остались лишь голова и несколько костей, и упал на траву. По его телу прошла легкая дрожь. Кажется, он пытался обратиться в человека, но ему не позволяло набитое брюхо.

— Ты слишком поторопился, — сказал Антуан, присаживаясь рядом. — Я ничего не увидел.

Пьер, будто извиняясь, заскулил и ткнулся в его ладонь влажной мордой, покрытой кровью и ошметками плоти.

— На что похожа человечина на вкус?

Через три часа Пьер ему ответит:

Через три года его пристрелит собственными руками их отец, Жан Шастель. Жан-младший погибнет задолго до того от пуль королевского охотника де Ботерна.

***

— Вот так и заканчивается мой путь, милашка Марсиль, — зашелся нервным смехом Антоний.

Он ударил кулаками по земле и злобно заорал. В ответ на его крик зашелестели тополя.

Уже несколько часов прошло с тех пор, как Медведица бросила его на дороге с простреленными ногами. Да что там, лучше уж было бы на дороге — он-то лежал под насыпью. Его не видели редкие машины или повозки. Или просто предпочитали делать вид.

Понемногу гасли звезды. Антонию некстати вспомнилась Марсиль. Первая красавица в Жеводане. Светловолосая, невысокая, с крепкими маленькими грудками и горячим, тесным лоном, в котором он побывал первым и единственным из мужчин. Как если бы она и впрямь стала его женой. Она пыталась отбиться от него, затем — пыталась отползти…

Как пытался ползти он. С простреленными коленями, впрочем, далеко он не уполз.

Ноги вновь, как два бесполезных куска мяса, болтались ниже спины. Он не мог идти — падал спустя пару шагов. Страшная боль пронзала его ноги при каждом шаге, каждой попытке согнуть или разогнуть их. Ползти на четвереньках было ничуть не менее тяжело. Антоний, сжав зубы, то полз, то пытался идти… Падал и вставал снова. Между делом клял последними словами чертову суку. Марию. Предчувствие не обманывало его, а он не послушал.

Антоний не знал, где найти укрытие. Он надеялся добраться хоть до какого следа цивилизации: колодца, канализации, брошенного дома или сарая. Но ползком и не зная куда ему двигаться… Как он мог спрятаться от солнца? Пару раз он порывался вырыть яму — без толку.

В какой-то момент сдался. Он лег на живот и закрыл глаза. И снова подумал не об Аде и не о Медведице. О Марсиль. Почему о ней?

Думать мешала какая-то твердая дрянь за подкладкой, впивавшаяся в бедро. Но да какая разница?

Марсиль… Антоний вспомнил лесную опушку на закате. Сизо-синие Альпы и розовое небо, расчерченное серыми полосами облаков. Белесый туман, ползший по склонам, цеплявшийся за темные лапы елей — будто облака спускались на грешную землю.

Ярко-красная кровь на шелковистом травяном ковре. Темная туша Пьера — будто огромный ком земли. Грязный клок светлых волос, замызганных бурыми потеками. Лоскут голубого платья из тонкой шерсти.

Это воспоминание было окрашено такими яркими красками, таким богатством оттенков, что Антоний диву дался. Давно уже он привык к тусклому и серому миру. Он пытался вспомнить что-то еще. Что-то еще столь же яркое. И не мог.