Сохатёнок (Повесть) - Никонов Василий Григорьевич. Страница 19

Нет, не хочет понимать Петя, что говорит председатель.

«Ничем не помог дядя Алексей, зря только ходил», — думает он по дороге домой.

На этот раз Максим встал раньше брата. Сидит на табуретке, чинит унты, готовится в дорогу. «Готовься, готовься, — думает Петя, — только не придётся тебе шагать с Малышом по городу. Уж я-то знаю».

Нужно торопиться!

Петя шмыгает на кухню, берёт хозяйственную сумку, надевает пальто и шапку. Максим подозрительно смотрит, как суетится брат. За ним сейчас нужно смотреть больше, чем за сохатёнком.

— Ты куда?

— В магазин за хлебом.

— Есть же хлеб.

— Нету.

— Как нету? — не верит брат. — Вчера покупал.

— Говорю, нету. Малышу скормил, спроси дедушку.

Хитрит Петя, ой хитрит! Ничего не знает дед Лукьян, спит-храпит на своей лежанке.

Петя выводит лосёнка из стайки. Надевает узду. Максиму видно из окна: брат отдаёт последний кусок хлеба с солью, гладит шею обеими руками. Самые приятные минуты для лосёнка.

— Пошли в магазин, — говорит, — за хлебом.

В магазине он берёт большую булку, просит насыпать полную сумку зерна.

— Зачем зерно-то? — спрашивает продавщица.

— Малыша кормить, чтоб рос быстрей.

От магазина Петя спускается к реке. Знакомая Малышу дорожка. Черемная посыпана глубоким снегом, изрисована полозьями, копытами. На середине высится ледяная шапка, озарённая блескучим солнцем. К ней цепочкой тянутся коровы, овцы, лошади. Это их прорубь, они её хозяева.

Сохатёнок тянется к воде. Чёрная корова уступает место. Малыш пьёт медленно, сосёт сквозь зубы, чмокает. Он-то к ним привык, а они до сих пор не могут. Странное для них животное: ни корова, ни лошадь. «Му-му! — кричат. — Кто такой?»

Все было понятно Малышу до проруби на Черемной. От неё они должны повернуть к дому. Но сейчас Петя не сворачивает к берегу, а идёт по реке, за магазин, за пекарню.

Ну что ж, и это ясно. Вот уж куда любит заходить Малыш — к пекарям! Стоит, нюхает хлебный дух — наслаждение! Душевные люди пекари, не жадные. Вынесут тёплую горбушечку с хрустящей Корочкой, душистую, посоленную. «Ешь, Малыш, поправляйся!»

Сразу за пекарней начинается лес — берёзовый, лиственничный подрост. Проходят его, конный двор с лошадками. «А, значит, мы гуляем», — решает сохатёнок.

Больше часу идут по Черемной, доходят до Зелёного острова. Остров длинный-длинный, зарос высокими тополями, непролазной черёмухой. Летом юмурченцы ездят сюда на отдых; приплывают коровы с лошадьми, поесть вкусной травки. Здесь часто бывают Максим, Стась, Лавря. Максим плавает, как баклан, Стась — по-собачьи, Лавря — на доске. А то надует резиновый круг — пошёл шлёпать…

Петя выводит Малыша на поляну, похожую на ту, летнюю, где ели землянику. Достаёт из сумки хлеб, угощает сохатёнка. Отламывает по куску, макает в соль — припас, завернул в тряпочку, — суёт в мягкие сохатиные губы. Верхняя губа у него большая, длиннее нижней. Зубы ровные, сильные, всё время хрустят: «Хрум! Хрум!» Какое удовольствие жевать мягкий хлеб с солью!

Малыш жуёт не переставая, не успевает брать из рук. И всё удивляется Петиной щедрости. Не часто бывает такое, чтоб в один раз скармливал по булке.

— Ешь, ешь! — торопит Петя. — Останешься здесь, поживёшь на острове. Я буду приходить, приносить хлеб и сахар. А сегодня ешь это зерно. Когда Чубаров узнает, что тебя нет, пошлёт в город бумажку: «Сохатёнок по имени Малыш убежал в лес, его искали — не нашли. Пусть живёт в тайге». А я приду, возьму тебя — снова будем вместе.

Петя снимает с Малыша колокольчик. Прижимается к шее. Сначала шея холодная, а потом тёплая, И шерстинки нисколько не колются.

Петя торопится выйти на дорогу, боится, как бы лосёнок не погнался за ним. А он и не думал оставаться. Ему не нравится поведение хозяина. Малыш догоняет его, толкает в спину мягкой губой — сообщает, что он здесь. Петя вздрагивает, хотя и ожидал толчка. Останавливается, укоряет взглядом.

— Как ты не поймёшь? Это же маскировка!

«Не знаю никакой маскировки. — Малыш опережает Петю. — Ты идёшь, и я иду. Мы же гуляем. Я никогда с тобой не разлучался, пусть и дальше будет так. Лучше дай ещё хлеба».

— Понимаешь, я спасаю тебя! От жары, от крокодилов, от клетки. От злых людей — они будут смотреть на тебя и дразнить. Как ещё объяснить?

«Ничего объяснять не надо, — машет головой лосёнок. — Если не даёшь хлеба — твоё дело. — Он заглядывает в сумку. — И сахару позабыл дать».

— Что ж мне с тобой делать? — размышляет Петя. — Думал, всё будет хорошо, а ты вон какой упрямый. Стоп! Рыбачий домик! Как я раньше не догадался? Пойдём, там тепло и никто не увидит.

Рыбачий домик высокий, просторный, с дверью и полом. Даже окошечко есть, смотрит в таёжную сторону.

Петя открывает дверь, зовёт сохатёнка:

— Заходи в дом!.. Так, стой здесь. Сейчас насыплю зерна, соберу сено, постелю постель. Дверь закрою на палочку, подопру поленом. Чтоб подумали, что здесь никого нет. Вот и всё!

Вот и всё. Отдыхай, Малыш, и жди.

На обратном пути Петя заходит к бабке Фене. Та угощает его пирожками с морковью. Вкусными, сладкими: ешь, ешь — не наешься.

— Ты пошто без сохатёнка? Захворал, што ли? Всегда при тебе, а тут бобылём явился. Я горбушку с солью припасла. Любит он горбушку-то.

— Любит, — мычит Петя полным ртом. — Угадала, бабушка, приболел Малыш, я один пришёл.

— Поди ж ты! — ахает старуха. — Неужто не той травой лечила? Да нет, кажись, той… Ешь, ешь, да пойдём. Взгляну на него. Другой травки возьму, поспособней…

Петя никак не ожидал от бабки такой прыти. Как он не подумал, поддакнул старухе. Откручивайся теперь от настырной…

Жуёт Петя пироги, не торопится, думает, как бабку обхитрить. Только ничего не приходит в голову.

— Я ведь люблю сохатёнка-то, — признаётся старуха. — Он когда и без тебя ко мне приходит. Полю грядки — он со мной. Сорву морковку — он её хрум, хрум! Вырастешь, говорю, воду мне будешь возить. Ты, говорю, здоровый, а я вон какая былинка-тростинка… А сама репу даю. Любит он репу-то!

— Воду возить… воду возить… — соображает Петя. — Слушай, бабушка, я тебе воды натаскаю. Полную кадушку. Я сейчас…

— Сказал — воды! Вчера Стасик с Максой наносили. На неделю хватит.

— А дрова? Хочешь, дров наколю?

— И дров не надо. На днях пильщики были, из колхоза. Председатель послал. «Идите, говорит, напилите дров бабке. Одинокая она, ухаживать некому». Пришли, значит, с пилой этой… механической. Жик-жик! Готово дело.

— И покололи?

— Маленько сами покололи, остальные — Макса со Стасем.

Везде суются Максим со Стасем, никуда от них не денешься.

— А хлеба у тебя нету! — Петя шарит глазами по столу. — С чем щи хлебать будешь?

— Хлеба, кажись, нету, — вспоминает старуха. — Хотела взять вчера и забыла.

— Вот видишь! Давай деньги, я живо! Сколько? Булку, две?

— Ошалел! Полбулки на два дня за глаза.

Схватив сумку, Петя вылетает на улицу. На бегу заматывает шарф, застёгивает шубу. За углом переводит дух. Надо ж попасть в такой переплёт, еле выкрутился!

А теперь к Лавре — отсидеться, провести время. Жди бабка обеденного хлеба.

Малыша привёл дед Кукша. Ходил проверять лунки — не попалось ли чего? Зимой он иногда и на острове рыбачит. Идёт обратно, слышит, мык раздаётся в избушке. Глянул… Батюшки светы! Сохатёнок в ней томится. Стоит мычит, а на глазах слёзы, крупные, как горох. «Кто ж тебя так, родимый? Куда Петьша-варнак смотрит?»

Потом уж догадался дед, по какой причине оказался Малыш в избушке.

Привёл сохатёнка Сараниным, передал из рук в руки.

Вот когда взвился дед Лукьян, вот когда разошёлся! Терпела струна, да лопнула!

— А ну поди сюда, чертёнок! Ты что, в самом деле? Беду накликать хочешь? Мало озорства твоего видели? Теперь сохатёнка захотел угробить? Да знаешь, вражий сын, в случае чево, за него пятьсот рублей платить надо?