Сохатёнок (Повесть) - Никонов Василий Григорьевич. Страница 18
Зима прибавила забот о сохатёнке.
Летом было разгуляй-море, ешь — не хочу. А теперь приходится поджимать живот, класть зубы на полку. Главная беда — сена нет. Проморочились ребята: говорить говорили, а не запасли. Бормаш летом маялся ногой, бабка Феня собирала травы. Да какой из неё сенокосчик! Надо было Чубарову про это сказать иль председателю колхоза. Одним словом, нечем кормить Малыша.
Первым заговорил о лосёнке Славка:
— Что мы за хозяева? Весной кричали: накосим сена! Пришла осень. Где оно? Почему должен голодать сохатёнок?
— За ягодами ходили, — вспоминает Стась.
— Ну и что? Ягоду он есть не будет. Сена попросит. Хлеб любит, разные болтушки.
— Лук, чеснок, сахар, — подсказывает Лавря.
— Суп с лапшой и курицей!
— На третье — сгущёнку!
— Ладно, разговорились! — супится Славка. — Предлагаю: кормить сохатёнка по очереди. Сегодня наш дом, завтра — Чубарёнка, потом — Лаврин.
— Так нельзя, — протестует Максим. — Нужен один хозяин.
— Ты, конечно? — хмыкает Славка: до чего же противный Максим Саранин! Что ни скажи, всё не по его.
— Мог бы и ты. — Максим примирительно толкает друга.
— Я что, я как все, — теряется Славка. — Тогда… тогда пошли к отцу Стася. Попросим у него сена.
— Муки попросим!
— Крупы!
— Сгущёнки!
— Хватит зубоскалить! Дело говорю! Кто со мной? Максим, Петруша, Стась… Ты, Лавря?
— Я, понимаешь…
— Понимаю, подумать надо. Сиди и думай, как курица на яйцах. Пошли, ребята!
Чубаров принимает гостей сдержанно, слушает рассеянно. Задумчиво барабанит пальцами по стеклу, отвечает невпопад. Стась редко видел отца таким — наверно, что-то случилось.
— Молодцы, ребята, понимаю вашу заботу. Но… поговорим об этом в другое время. Идите гуляйте. А ты, Максим, останься.
Ничего хорошего не ждёт Максим от разговора с Чубаровым. По глазам видит, по голосу слышит: плохие новости у председателя.
И сон плохой снился. Тягучий-тягучий, согнём, с выстрелами. Откуда-то пришёл ночью Трухин. И всё растёт, растёт… Во всю комнату, под самый потолок…
— На вот. — Чубаров протягивает бумажку. — С подписью, с печатью, как положено. Пришла на моё имя. Как председатель сельсовета должен вручить… И обязан следить за выполнением. Ты сейчас за старшего в семье, с тебя спрос.
Максим берёт бумажку, быстро пробегает глазами. Что-то холодеет у него внутри. Горячо становится голове, туманятся глаза.
Председателю Юмурченского сельсовета Чубарову А. П. для предъявления Саранину Лукьяну Ефимовичу, жителю села Юмурчен.
Областное управление охотничьего хозяйства напоминает вам, что у гражданина Саранина проживает шестимесячный сохатёнок по кличке Малыш. Согласно существующему Положению жители села могут держать диких животных до пятимесячного возраста. Предлагаю в семидневный срок доставить сохатёнка по кличке Малыш в городское отделение охотничьего хозяйства…
— Куда его отправят? — Максим поднимает голову. — А, дядя Алексей?
— Не знаю, — мрачнеет Чубаров. — Не приходилось заниматься такими делами. В Москву, наверно, повезут, в Зоопарк, а может, в какой заповедник. Бывает, за границу отправляют, в жаркие страны. Мы у них зебр, страусов покупаем, бегемотов. Они у нас — лосей, соболей. Такие вот дела… Надо подумать, кто повезёт Малыша в город. Я не могу, уезжаю на сессию. Машина, как на грех, сломалась. На тракторе увезти? Кузов делать надо…
Максим не слышит, о чём печалится Чубаров. В мыслях он дома, на дворе, вместе с Малышом. Вспоминает тот весенний вечер, моторку, сохатёнка на берегу. Дед ворчит, не хочет брать лосёнка. Вот Малыш дома, у печки, на траве. Дедушка поит его из самодельной соски. Поход в тайгу… Всё было — хорошее и плохое. Все любят сохатёнка — и дети и взрослые. Через два года был бы большим сохатым, с могучими рогами. Большим Малышом…
— Ты что молчишь? Кого, спрашиваю, в город с Малышом отправить?
— Не знаю.
— И я вот не знаю. Была б моя воля, не делал бы этого. А закон есть закон. Переступишь — отвечать придётся.
— А что, если… дядя Алексей… Нет, нельзя…
— Знаю твою думку, — догадывается Чубаров. — Увезти в тайгу, переждать время. Так, что ль?
— Так.
— А потом? Всё равно в деревню пригонять надо. Тот же Андрон доложит: «Прячут, не отдают». Приедут, оштрафуют. Потом всё равно отвозить придётся.
Все правильно, ничего не скажешь.
Ребята ждут Максима. Стась узнал о беде вперёд всех. Мать сказала по секрету. Да разве такой секрет удержишь! Вот и сидят, ломают голову: что делать, как быть?
— Я б его ни за что не отпустил! — толкует Славка. — Что ему в жарких странах делать? С крокодилами жить? Со львами да с тиграми? Пусть африканцы сами разводят, если надо.
— Почему африканцы? — протестует Лавря. — А если индейцы?
— Какая разница? Везде там жара. А Малыш жары не переносит. Мы же знаем.
— Отец говорит, нельзя больше держать, — объясняет Стась. — Есть закон: за нарушение — штраф.
— А ты испугался?
— Мне что? Не мне попадёт.
— Кому же? Максиму?
— И не Максиму. Дедушке Лукьяну, вот кому.
— Смотрите, Стась-то прокурор, все законы знает!
— В зоопарке ему не сладко придётся, — сомневается Лавря. — Кто палкой кинет, кто горчицу в хлеб спрячет. Я читал про одного мальчишку, его звали Кишем. Знаете, как он белых медведей ловил?
— Иди ты со своим Кишем! — отмахивается Славка. — Постойте, а кто повезёт сохатёнка?
— Я.
— Ты, Максим? — не верит Стась. — Ну и ну! Отец сказал?
— Да.
Не знает Максим, почему сказал «я», брякнул не подумавши. Или расставаться с Малышом не хотелось, или боялся в чужие руки отдать. Никогда не врал, а тут само собой получилось.
— Ты, Максимка? — приходит в себя Чубарёнок. — Слушай, повезём вдвоём! Одному, знаешь, трудно! А тут… один будет спать, другой — караулить. Ведь как может получиться: украдут — деньги в карман. А может быть и хуже…
Вполуха слушает Бормаш ребячьи разговоры. Слушает, себя понять не может. Вроде бы хорошо, что забирают Малыша, и вроде бы плохо. И жалко: привык к сохатёнку; а с другой стороны — всегда жди подвоха. Под самым боком живёт Андрон Трухин.
Кряхтит Бормаш, ворочается на лежанке, разговаривает сам с собой: «Мда, трудная попалась задачка, малина-ягода…»
Правду говорит Максим: нерешительный у него Дед.
Первый снег, первая зима… Малыш радуется белому полю, снежинкам, падающим с неба. Попробовал их ловить: высунет язык, они садятся, тают. Языку холодно и приятно.
Бродить по снегу одно удовольствие. Ступаешь, а он сыплется, сыплется… В первый день, когда выпал снег, Малыш подумал, что это сахар. Лизнул — не сладкий. Почему?
— Снег это, снег, Малыш! — Петя взял горсть, помял, запустил в ворота. — Так мы в снежки играем!
Петя услыхал о повестке последним: ходил к бабке Фене перебирать картошку. Незадачливая вышла у ней картошка: гниёт и гниёт помаленьку. Семена те же самые, и земля прежняя. А вот навалилась хворь, ничем не отобьёшь. Травками полечить её надо бы, да не знает какими. Людей лечит, а картошку не может.
Как узнал новость, сразу побежал к Чубарову. Не может быть, чтоб Малыша увезли! Наверно, в городе перепутали, а может, дядя Чубаров неправильно повестку понял. Как же он останется без сохатёнка?
Чубаровы сидели за столом, ужинали. Стась загребал из чашки любимую лапшу. Отец разговаривал с матерью о каких-то охотниках, о путине. Печалился, что снег большой, — неудачливый будет год на белку и соболя.
— А, Петруха! — Чубаров заметил гостя. — Садись лапшу есть. Мать, налей-ка парню.
— Не хочу, дядя Алексей. Пришёл узнать про сохатёнка…
— Всё правда, Петруха, есть такой закон.
— Это мой лосёнок, я его нашёл! Не отдам!
— Подожди, не горячись. — Чубаров встал за стола. — Поговорим серьёзно… Пойми, нельзя держать сохатёнка в селе. И в тайге нельзя, не приспособлен. Волки задерут, человек может застрелить. Он же ручной, понимаешь?..