Сохатёнок (Повесть) - Никонов Василий Григорьевич. Страница 22
— Нету, нету, — подходит Андрониха. — На што он вам?
— По одному делу. Где же Трухин?
— В тайгу ушёл. Сказывал, в гольцы.
— Давно?
— Седни утром, по зорьке. Аль што надо?
— По охотничьему делу. Вернётся не скоро?
— Может, через месяц, может, полтора. Сказал, как удача будет.
— Предупредили дружки-приятели, — досадует Синчук. — Ладно, от себя никуда не уйдёт.
— Ай сказать чево надо? — пристаёт Андрониха.
— Сам скажу.
Недовольна Мавра таким разговором, ничего не выведала у охотинспектора. А хотелось порадовать, когда муж вернётся: «Синчук-то про тебя говорил…»
Невесело ребятам строить загородку для сохатёнка. Для такого дела неохота стараться. А если подумать: всё равно увезут. Значит, придётся строить.
Ребята пилят доски, те, что Стась взял у отца, сбивают крепко-накрепко. Чтоб не развалился в пути кузовок, чтоб удобно было сохатёнку.
— Так, так, ребятишки, — одобряет Агеев.
— Я напишу, — обещает Синчук. — Сообщу, куда отправят.
— А нас с Максимом не возьмёте, — спрашивает Петя, — проводить Малыша?
— А что? Возможная вещь! — Агеев смотрит на Синчука. — Возьмём, Володя? Оттуда сам привезу иль шофёров попрошу. Дело нетрудное.
— Возьмём, если дед Лукьян не против.
— Командование решило взять! — объявляет Семён. — Бегите домой, одевайтесь потеплее. Отправка в четырнадцать ноль-ноль. С собой иметь ложку, кружку, хороший аппетит. Ша-гом марш!
«Дедушка не отпустит», — думает Петя.
Любопытных в Юмурчене всегда много. И сейчас кружатся возле машины, рассуждают всяк по-своему. Бабка Феня опять заводит разговор про Африку:
— Чижало будет, ой, как чижало! Жара там, а он в этой шубе… Нетто, постригут? А какой он сохатёнок без шерсти? Чучело огородное… Надо б собрать ему гостинцев на дорожку, — соображает бабка. — Вспомнила! Морковные пирожки у меня есть. Любит он пирожки-то морковные! Вы подождите, не уезжайте. Я сичас…
— Неси и на нашу долю, — просит Агеев. — Тоже мне буржуйка: зверя пирожками кормит!
Многие юмурченцы выходят провожать сохатёнка. Лаврина мать и Чубарёнкова принесли Малышу разной еды. Бабка Феня суёт Максиму тряпицу с полосками. В ней сушёная травка. «Вдруг в дороге заболеет? Бери, бери, она же лёгонькая. Отвар сделаешь, попоишь. Хворь и отступит».
А вот и дед Лукьян ковыляет:
— Макса, а Макса! Петрушку не видел? Опять, варнак, запропастился! Ну что за дитё непутёвое!
— Не знаю, дедушка, сам ищу.
— Ну скажи на милость! — Дед обращается к ребятам: — Лавря, Стаська, Петруху не видали?
— Здесь крутился, недавно видели.
— Ах, варнак-варначище! — причитает Лукьян. — Хоть на цепь привязывай бесёнка! Макса! Ищи Петруху!
Трудно старику с Петей, совсем невозможно. Сколько раз выводил из терпения, и вот опять оказия: пропал, словно в снег зарылся.
Малыша с трудом заводят в клетку. Не нравится ему новый дом на колёсах. Куда его повезут? Где Петя? Нет, нет, всё не нравится…
Семён закрывает борт, зовёт Максима в кабину. Максим отказывается. Он поедет наверху, рядом с сохатёнком: Малыш меньше будет беспокоиться.
Машина трогается. Ребята бегут следом, машут шапками.
— Счастливый путь!
Покачиваясь на ухабах, машина минует пекарню, дом бабки Фени, выходит на дорогу. Малыш поворачивает голову, печально смотрит на родной Юмурчен…
Всё лосиное надел на себя Трухин: штаны и куртку — самая удобная одежда: лёгкая, прочная, бесшумная. Лёгкая — чтоб не устать, прочная — чтоб не рвалась о кустарник, бесшумная — чтоб не пугать зверя. И от дождя спасёт и от холода. Штаны надеты поверх ичигов, — снег не попадёт за голенище. Уши у шапки наполовину опущены, сзади схвачены завязками. Тоже таёжная хитрость: уши у охотника должны быть настороже, как у зверя. За плечом — карабин. Не обеднел Трухин от того, что Синчук отобрал винтовку. Этот же карабин не отнимет, разве что у мёртвого. А умирать Андрон не собирается.
Рано вышел охотник из дому, а всё равно припозднился: за оружием крюк сделал. Теперь вот непонятно: выехала машина из села? Кажись, нет, второго следа не видно.
Следа не видно, а на дороге что-то чернеет. Гляди-ка ты — человек, знакомая личность: Петруха Саранин! Стоит, смотрит в его сторону. Как бы не увидал, вражонок!
Ну скажи ты, судьба-судьбина! Нарочно, что ль, она сталкивает его с Сараниными?
«Однако, что он тут делает? — Этот вопрос не праздный для Андрона. — Ба! Машину ждёт! Решил, что не возьмут, а здесь — им деваться некуда. До чего хитрый пацанёнок!»
Как бы ни было, придётся обойти. Андрон сворачивает с дороги, и тут ухо ловит отдалённый шум. Машина! Скорей в кусты, за деревья! Иначе всё пропало!
Он плюхается в снег за колодиной. И — вовремя. Из-за леска выплывает «ЗИЛ» — трёхтонка.
Сначала виден сохатёнок — голова, уши, спина. А тело словно висит в воздухе. Потом появляется кабина, кузов. Дорога — на подъём, шофёр жмёт на газ, мотор поёт громче. Тяжело, но тянет, не отказывается.
Машина проходит мимо Трухина. Он близко видит Синчука с шофёром, сохатёнка. Максим стоит рядом, обнимает Малыша за шею.
И ещё одну сцену видит Андрон: встречу машины с Петрухой. Все собрались возле него. Максим кружит вокруг брата — наверно, ругает. Петруха стоит наклонив голову — будто бычок, готовый боднуть. Характер у бесёнка — ничего не скажешь!
Но всё кончается благополучно. Петруха лезет с Максимом в кузов. Значит, и его берут. Добился своего Петьша-вражонок!
А дорога Трухина прямее: через перевал, на Сергачи, к дружку Гришке Спирину.
…«ЗИЛ» с лосёнком заезжает в Сергачи. Здесь дом Семёна, здесь они пообедают. Надо ещё осмотреть машину, мотор в особенности. В одном месте так трахнул об камень под снегом, что в ушах зазвенело. Из радиатора закапало. Как бы не пришлось запаивать…
Сергачи отличаются от Юмурчена: кривая улочка, старые дома. Поставлены вкривь, вкось — как попало. Река хоть и быстрая, но маленькая. Юмурчен живёт на горе, а Сергачи застряли в низине: в топи да болоте.
Родителей в доме нет, уехали в город к другому сыну.
Семён приглашает гостей, принимается хлопотать.
Уставшего Малыша отводят в сарай. У него дрожат ноги от тряски в машине, от напряжения. Лосёнок успокоился, когда увидел Петю. Но всё-таки, почему нельзя идти пешком? Он бы шёл и шёл сколько надо.
Ему уже мерещится горбушка с солью и ещё что-нибудь сладенькое. Кусок сахару — он к нему привык.
Семён вертится на кухне. Руки у шофёра хваткие, шершавые ладони в чёрных крапинках. От повседневной работы, от напильника с зубилом. Со сковородкой тоже управляется неплохо. Жарит, парит, мешает, подсыпает. И всё пробует, боится, как бы не пересолить, не перегорчить. Чтобы всё было сытно и вкусно.
Не успевают ребята оглядеться, как хозяин ставит на стол кастрюлю с борщом, сковороду с картошкой, с мясом. Звенит чашками, ложками, режет хлеб, орудует половником. Будто не две руки у Агеева, а все четыре.
— Ешьте, ребятки, поправляйтесь!
Что говорить, отощали братья, за весь день пожевали хлеба с салом. А тут мясо, да не какое-нибудь — изюбрятина! Самое что ни на есть вкусное. Когда-то Максим с Петей ели такое в зимовье на Черемной. Наверно, охотник дядя Семён.
— Не я охотник — отец. Мне когда? С утра до вечера баранка в руках. Сиди, крути, поглядывай. Слушай, как старушка гремит костями! Сто лет в субботу стукнет. А всё равно привык…
Петя жуёт и дремлет, не может поднять тяжёлых век.
День с утра был заполошным. Встал раньше всех, будто знал, что приедут за лосёнком. Зашёл в стайку, поговорил с Малышом, доверил ему весь свой план.
Потом сбегал в сельсовет, узнал, когда приезжает Синчук. Оказывается, сегодня. А потом… известное дело: сбежал, перехватил машину по дороге.