Портрет тирана - Антонов-Овсеенко Антон. Страница 106

Гинзбург ранее служил в Органах кары и сыска. Ширвинд — жертва террора, проведший в тюрьмах и лагерях 18 лет. После реабилитации он возглавил научный отдел ГУЛага.

Так может быть произошел некий локальный конфликт между бывшим арестантом и бывшими тюремщиками?

Нет, конечно. Взгляды Ширвинда разделяли миллионы. Миллионы других остались на позиции Гинзбурга. Статистика здесь бессильна, она не учла и миллионы инертных, необозримое болото. Опросы общественного мнения в «стране подлинной демократии» не практиковались. Да и существовало ли оно, подлинное общественное мнение, в эпоху социальных суррогатов?

Узнав о сталинских преступлениях, народ как будто бы проснулся. Началось — впервые после революции — брожение умов, особо заметное в крупных городах, в среде интеллигенции. Реакция на сталинщину стала политической баррикадой, разделившей людей.

…После гибели Степана Шаумяна осталось три сына — Сурен, Лев и Сергей. Старший, Сурен, умер в 1933 году от белокровия. Лев Шаумян, историк, написал в БСЭ правдивую статью о Сталине. Он детально изучил прошлое Кобы и не сомневался в том, что Сталин — провокатор и могильщик революции. Младший брат, Сергей, в детстве находился под опекой Сталина. Устроился в Академии общественных наук, где стяжал славу махрового реакционера. Сергей возненавидел старшего брата, называл его «троцкистом» и вместе с такими же, как сам, сталинистами, писал доносы на Льва.

Такова антилогика партийного «разоблачения» Сталина, антилогика так называемой борьбы с так называемым «культом личности».

…Как не вспомнить рассказ Лескова «Человек на часах», диалог Свиньина с владыкой. «Неполная истина не есть ложь»…

Вот так и ехали на «неполной истине», на осьмушке истины, на крошках. А потом и крошки смели с обеденного стола. И удалили тех, кто отрицательно действовал на аппетит.

В противоборстве двух течений лишь партийный ареопаг выступил монолитной силой. Впрочем, один член Политбюро, Микоян, поддерживал все начинания Хрущева, но деятельность его носила на себе печать кощунства. Ему ли, лакействующему Анастасу, участнику кровавых расправ, защищать уцелевших каторжан?..

За активное содействие Хрущеву Микоян еще поплатится снятием со всех высоких постов — при жизни — и ординарными похоронами на рядовом кладбище — после смерти.

Для толпы, простите, для великого советского народа Сталин должен остаться провиденциальной фигурой, гордостью партии, ее честью. На таком «принципе» партийная верхушка надеялась удержаться у власти и сохранить свое личное благополучие.

История подарила XX веку торопливых вождей. Почему они так спешили, куда их несло? Гитлер объявил блицкриг, Мао — большой скачок в экономике, Сталин — блиц-социализм, Хрущев — блиц-коммунизм…

В самом деле, если первый секретарь ЦК обещал нынешнему поколению, что оно вступит в коммунизм. Зачем же ворошить старое, стоит ли разоблачать Сталина? Еще Христос учил прощать все обиды. Да и были ли они, обиды? Понаехали отовсюду озлобленные каторжане… Покойный Вождь милостиво оставил им жизнь, а они, чем они отплатили?..

Так рассуждали приверженцы Сталина. И действовали соответственно.

Ашот Иоанисян, бывший секретарь первого легального ЦК компартии Армении, прошел через восемнадцатилетние тюремные мытарства, но остался оптимистом. 12 февраля 1962 года он писал старому партийцу Рубену Катаняну по поводу разоблачения Сталина:

«Видимо, рано или поздно, партия откажется от представления, которое ей силятся навязать об этом идоле бывшие служители его культа.

Боюсь, как бы его безоговорочное разоблачение не обернулось своим острием против них же. Эти люди трусливо вертятся вокруг да около его образа, то насмешливо высовывая перед ним свои языки, то, наоборот, почтительно расшаркиваясь перед ним, памятуя его „заслуги“ в прошлом.

В этом отношении у меня оставило тяжелое впечатление выступление Ильичева на Московском совещании работников идеологического фронта.

Думаю, что подобная „качка“ в вопросах культа личности кончится идейно-политическим банкротством этих людей».

Неоправданный оптимизм. Не помнится такого случая, чтобы организованное зло потерпело банкротство. Вот и тогда — реакционные силы повернули Хрущева на 180 градусов. Одного из самых деятельных помощников он предупредил:

— Если вы не прекратите, то поставите себя вне партии. Вы действуете против ЦК!..

Естественный ход вещей. Процесс разоблачения Сталина и осуждения сталинщины грозил выйти из-под твердой руки ЦК. Если быть до конца честными, следует признать, что четверть века партией, государством управлял бандит. Что же тогда останется от социализма?

Может быть, он построил не социализм, а нечто совсем иное, этот Сталин?

Естественное охаивание усопшего гения («Что же вы при жизни его молчали?!») подрывает авторитет партии.

Развенчивание Вождя мирового пролетариата вызвало брожение во всех компартиях мира.

Все эти аргументы были высказаны на заседании Политбюро. Последовало решение:

— Прекратить!

Альтернативное решение — разоблачить и осудить сталинщину до конца, обнародовать на весь мир преступления Сталина и его подручных, — для этого нужны были честность и смелость. Такие качества там, на самом верху, не водились — результат все той же сталинской селекции.

Итак, кампания разоблачения, как и подобает всякой политической кампании, кончилась. Пора опустить занавеску. Культ личности был, это точно. Об остальном не стоит вспоминать, вернее, вредно вспоминать. Солженицына и прочих радетелей запретить. О гибели революционеров больше не упоминать, — ни в печати, ни на радио, ни в кино.

При Хрущеве глава Органов Александр Шелепин почти каждый вечер, в двенадцатом часу, приходил в Комиссию партконтроля. Его интересовал ход расследований преступлений Сталина и реабилитация потерпевших, погибших. Шелепин предоставил в распоряжение КПК архивы КГБ (по указанию ЦК, разумеется) и делал вид, будто он — всей душой за восстановление правды.

Но как только отстранили Хрущева, Шелепин стал настоящим Шелепиным. Перед XXIII съездом он возглавил бригаду чекистов, которая уединившись за городом, готовила раздел отчетного доклада ЦК, в котором содержалась ревизия партийных решений о культе личности Сталина — против политики Хрущева. Но выступить открыто на съезде сталинисты не посмели. Не внутренние репетиции им помешали, хотя можно было бы и прислушаться к голосу всемирно известных ученых, поэтов, писателей. Руководителей смутил возможный раскол в международном коммунистическом лагере. Против готовящейся реабилитации Сталина резко возражали такие авторитетные компартии, как французская, итальянская, английская. Даже примерная болгарская компартия всполошилась. Делегация коммунистов Болгарии прибыла на съезд загодя и, узнав о готовящемся мероприятии, известила тотчас Тодора Живкова. Болгарский вождь выступил категорически против. — Это не пройдет! — заявил он московским руководителям.

Политбюро решило на съезде этот раздел доклада опустить, а на практике все же проводить реабилитацию любимого вождя.

Так сказать, в рабочем порядке…

На собрании (узком!) партактива Ленинграда Шелепин заявил:

«Мы восстановим славное имя товарища Сталина в рабочем порядке. Не сомневайтесь! Это Хрущев — он ведь сам был настоящим троцкистом! — повел антипартийную политику и реабилитировал всех подряд, без разбора… Мы уже составили список на 25 тысяч лиц неправильно реабилитированных. И будем продолжать эту работу».

Что означает «в рабочем порядке» слишком хорошо известно. Тут же последовала новая директива — замалчивать! Замалчивать преступления Сталина, замалчивать даже кампанию борьбы с пресловутым культом личности. Поиграли в разоблачение и хватит. Публике была предложена новая игра, только она странным образом напоминала старую — возвеличивание Сталина. Эта новая-старая игра должна была начаться в декабре 1969 года. Девяностолетие Отца Народов решено отметить достойно его пресветлой памяти. «Правда» подготовила большую юбилейную статью.