Под сенью исполинов (СИ) - Калинин Никита. Страница 50

Путь предстоял долгий. Навигаторы снова стали проводниками в беспросветной мгле тумана, а экзотела – переведены в режим автопилота с теми же настройками, что и накануне: неспешный шаг, конвой.

Тишина в эфире хранилась недолго – заговорил Ганич. Что его к тому подтолкнуло неизвестно, но он решил, ни много ни мало, высказаться о своей цели на этой планете. Возможно, своё дело сделало ощущение отрезанности от путей возврата.

Начал он издалека, говорил хоть и много, но неспешно, тщательно подбирая слова.

Выяснились весьма любопытные детали. Роман не знал, например, что Уфимская богословская академия на деле финансируется вполне светскими структурами, и притом из-за рубежа. Что существует некий Фонд Единения, заправляющий делами единобожцев и на территории Союза в том числе. И этот самый Фонд настолько влиятелен, что в состоянии так вот запросто отправить на Ясную – последнюю планету с невосстановленными связями – своего человека.

Ганич утверждал, что на Ясной есть нечто, подтверждавшее их какой-то там догмат. Или учение. Суть последнего была примерно такова: всякая религия Земли есть просто часть чего-то большего, но единого, что бог-творец один и всеобъемлющ. А тут, средь белых песков, под сенью исполинов Ясной, мол, кроется ни много ни мало ответ, ключ ко всему, во что верили единобожцы. Откуда такая информация, он, естественно, не упомянул.

Единобожие возникло ещё до войны, в самом начале двадцать первого века. Поначалу это было затерянное где-то на юге Испании маргинальное сообщество, безобидная секта утопического толка с идеями о прекращении распрей на религиозной почве. Но в какой-то момент мир в очередной раз сошёл с ума. То там, то тут появлялись ораторы, привлекавшие своими идеями всё больше и больше людей. Кстати сказать, вполне светлыми идеями. Подобно снежному кому, единобожие быстро набрало популярность. Адептами его большей частью становились люди, ранее не веровавшие. Или же усомнившиеся по разным причинам в традиционных религиях. Причин к последнему только за первых три десятилетия века скопилось немало.

В обычной ситуации Роман непременно что-нибудь сказал бы теологу. Возможно, даже нагрубил или высмеял в свойственной ему манере. Но не теперь. Стоило Ганичу углубиться в суть своей веры, как Нечаева вконец поглотила кромешная тьма. Будто тьма эта – туман, просочившийся сквозь невидимые щели экзотела, медленно сдавливая виски теми окровавленными штифтами...

В сорок втором году он вместе с отцом стоял на перроне в ожидании эвакуационного эшелона. Завод отца вывозился дальше на восток, в Екатеринбург, и Рома жался к родителю как к единственному оплоту привычного мира. Его мама и старшая сестра тоже стояли рядом. Но они никуда не собирались. Им не позволяла вера. Вера в то, что бог не позволит им погибнуть в момент штурма соединениями господинов.

Позволил.

– Я родился в Джорджии, в городке под названием Уэйнсборо, – оккупированный убаюкивающим бурчанием Ганича эфир мягко разбавил голос Бёрда, – Не думаю, что вы в курсе где это. Но мой городок – неофициальная столица неоюниатов в США. Вернее, был ей до войны.

– Точнее, Майкл, до взрыва на станции Вогтль, – Леонид Львович произнёс это громко и проникновенно, словно начинал проповедь; видимо, знал не понаслышке, о чём речь. – Там было испытано новое оружие Союза…

– Не порите чушь! – эфир неожиданно сотряс громоподобный бас Истукана. – Это была диверсия черноморцев, а не какое-то там оружие. Вот же... – он подобрал подходящее слово, – профанация!

Бурова легко было понять. Он – фронтовик. Непосредственный участник, не свидетель даже, тех событий. Кому, как не ему, знать о войне.

Но речь шла о катастрофе, случившейся на территории самих США. Существовало две версии причин взрыва АЭС Вогтль в округе Берк. Как водится: правдивая, и американская.

Первая строилась на докладах командования спецназа морской пехоты Черноморского флота. Зимой две тысячи сорок первого года к восточному побережью Северной Америки подошла незамеченной атомная субмарина «Пермь», доставив на вражескую территорию отряд бойцов сто тридцать седьмого отдельного морского разведывательного пункта специального назначения. Ценою собственных жизней спецназ провёл масштабную диверсию.

Агония человечности к тому моменту уже пропитала самый воздух сотрясавшейся планеты, и никого не волновали смерти мирных жителей – на всё имелось оправдание. Упаси бог сказать российским боевым пловцам, что смерть их близких – не оправдание убийства чьих-то близких. «Сопутствующий урон» придумали не они. Мир давно задыхался, удушаемый замкнувшимся порочным кругом на крови.

Но существовала вторая версия. Она строилась на якобы свидетельских показаниях. Что за свидетели могли остаться после взрыва всех четырёх энергоблоков Вогтль – вопрос. Но, тем не менее, они имелись.

Американские СМИ охотно подхватили идею об армантропе – человекооружии. Якобы спецназ выполнял лишь роль сопровождения, охранительного конвоя. И никто бы не обратил внимания на мистификации некогда противника, давно уже взрастившего в своём народе культ людей со сверхспособностями, если бы не одна деталь.

Деталь эта ускользала от взгляда обывателя, но накрепко вцеплялась в ум человека осведомлённого и думающего. Было установлено, что все четыре энергоблока взорвались… одновременно. Спецназ черноморцев этого физически не смог бы устроить.

Чудовищная катастрофа на АЭС в Джорджии, бомбардировка НИМИ, ядерный удар по секретному заводу в Норильске – кровопролитие только набирало обороты.

Тема войны никак не желала покидать локальный эфир. Роман предпочитал не вмешиваться в суждения и воспоминания. По двум причинам. Во-первых, он не ощущал за собой права, пока всё в рамках Устава, затыкать рты ветеранам – Бёрду и Бурову. Во-вторых, он знал немного больше о причинах разразившегося на Земле конфликта. А знал потому, что привык больше слушать, чем говорить.

Да, первыми опалились стартовым огнём корабельные шахты американских и английских ракет, зашедших в Чёрное море. Это так. Фактически, первый удар был нанесён Альянсом. Но!

Впервые читая некоторые документы, доступ к которым он получил по долгу службы, Роман испытал боль и глубокое разочарование. Мало кто знал, но былое руководство Союза приложило к началу войны руку даже в большей мере, чем заокеанские визави, стоявшие у руля Альянса. Тогдашний генеральный секретарь евразийского военного блока – вот кто был истинным врагом народов Союза! Именно он и его команда своими заявлениями, а главное выходками, сначала приблизили мир к краю кровопролития, а потом, опьянев от доклада с Ясной о контакте, и самодовольно спихнули его с того обрыва.

Роман всегда старался быть честным перед самим собой. И тогда, читая документы, он поймал себя на мысли, что, будь он на месте верховного главнокомандующего США, то принял бы точно такое же решение. Но война и без того уже давно шла, начавшись задолго до пуска первых ракет. Первыми её «воинами» стали небезызвестные личности с обеих сторон: старый клоун Лакмус и писака-патриот Виктор Ким.

Буров хоть и реагировал иной раз бурно, когда дело касалось больной темы, но Бёрда в целом выслушивал. Мало того – иногда даже вполне дружелюбно уточнял какие-то моменты.

Оказалось, Бёрд воевал на передовой дважды. Сначала участвовал в трагической для Союза операции «Суровая гильотина» по захвату двух столиц, а потом, после серьёзного ранения, встречал русский мат уже дома, вгрызаясь в каменистую землю Западного побережья США при недолгой обороне Сиэтла. Второе Бурова не особо интересовало. А вот бои под Питером, Псковом… Могло ведь статься так, что они видели друг друга в прицеле оружия.

Они вышли под лучи светила неожиданно, поле преодолели без неприятностей, а история Бёрда о его военном прошлом завершилась только у подножья сыпучего холма.

Шлюз выглядел нетронутым. Внутри челнока было темно и тихо. Добавить ещё прочернь по потолку, и получился бы челнок-склеп с четырнадцатью заживо сгоревшими людьми.