Под сенью исполинов (СИ) - Калинин Никита. Страница 62

Рената пришла позже. Нечаев решил не оттягивать первичный осмотр чужаков. Элементарная логика твердила: опасно оставлять внутри колонии пришельцев, пусть даже в подготовленных изоляторах, не убедившись живы ли они. Мысль показалась достойной внесения если не в Устав, то в «марсианские правила» точно. Ведь прецедент выпал на их долю…

– Соискатели?.. – буднично предположила Рената. – Я их другими представляла…

Чего угодно ожидал Роман. Испуга, восторга – это было бы нормально. Но Рената вошла в лабораторию с видом ветеринара, которому принесли на плановую кастрацию всего-то двух мейнкунов-переростков.

На ней уже был надет лабораторный карантинный костюм жёлтого цвета, а в руках капитан держала прибор УЗИ, отдалённо напоминавший самый обычный душевой распылитель. Рената пришла в лабораторию только после полутора часов, проведённых возле Ганича.

– Шут их знает… – поморщился Роман. Осадок тяжёлого дня гудел болью в ногах и плечах. Безопасники всё это время дежурили с оружием наготове. Как и всегда: Роман с чёрным гордеевым, Иван с буханкой тонко поющего ПИМа.

– Как… Ганич?

– Тяжело, – безэмоционально ответила Рената, приблизившись к первому белотелому. – Перелом позвоночника в грудном отделе, разрыв селезёнки, сотрясение мозга, ребро в лёгком. Я остановила внутреннее кровоизлияние, но не уверена, что рецидив исключён.

– Он?..

– Сложно сказать, – с неживым равнодушием додумала она за Романа. – Мы сняли Александра Александровича с реаниматора, когда его принесли. Шансы, конечно, есть.

Рената провела ультразвуковым сканером от локтя чужого до плечевого сустава, задерживавшись там, где по идее должно быть сочленение скафандра. Нахмурилась, пристально глядя в экран.

– Ничего не понимаю… Оболочка почти не резонирует...

Она надавила чуть сильней и тут же отпрянула; безопасники машинально вскинули оружие. Податливая белая гладь… прорвалась! Как самая обычная тряпка, пролежавшая в сырости долгое время, она расползлась нитями!

Показалась кожа. Бледная, но очень похожая на человеческую. Рената глянула на остальных. Роман кивнул, и она вынула из стойки позади себя скальпель, но засомневалась и взяла самый обычный зажим. Не размыкая его вставила в прорыв и повела вверх, чуть приподнимая. «Ткань» поддавалась необычайно легко, беззвучно, Рената не прилагала никаких усилий. Вот уже освободилось плечо…

– На нас похожи, – переступал с ноги на ногу Иван.

Рената провела зажимом над предполагаемой ключицей, сдвигаясь к шее. Складывалось впечатление, что вещество, из которого состоял покров пришельца, медленно тлело. Плавно исчезал и глянцевый блеск…

– Хм, сосок… – апатично заметила Неясова, глядя на тёмной овал, венчавший грудную мышцу.

Роман сглотнул. Во рту пересохло. Отчего же она так спокойно об этом говорит?! Это же…

– Человек… вот дела!.. – Рената отняла руку с зажимом, только что вспоров полуистлевшую, медленно серевшую ткань на голове.

На столе лежал человек! Губы, нос, глаза, уши – полный аналог homo sapiens! Его «шлем» истаял раньше, чем его вскрыли до конца. Но явившийся череп был вполне обычным, и, как и у космопроходцев ранее, на нём целиком отсутствовали волосы. Разве что росту труп был немалого – никак не меньше двух с крючочком метров.

Рената вообще отложила зажим. Серея на глазах, утратившая глянец поверхность провисала и растягивалась, расползаясь на сотни тонких, одинаковых нитей. Это происходило с обоими пришельцами. Спустя каких-то три минуты, на лабораторных столах лежали два высоких, бледных мужчины…

– Гляньте, как они похожи!.. Они ж…

– Абсолютные копии… – договорила за Ивана Рената, неотрывно глядя на близнецов.

Глава 24. Совещание

По кухне разнёсся свист, хоть на носике чайника в помине не было свистка. Ни на настоящем, родом с киевской барахолки, ни на этом, для придания натуральности чуть закопчённом и слегка царапнутом сбоку.

Кухня была как в тумане. Очертания нехитрой мебели отчего-то расплывались, стоило сфокусироваться на них. За окном вообще творилось чёрт-те что. Саныч никогда не видел тут ничего подобного. «Снаружи», вместо перманентного столичного пейзажа, густо клубилась синеватая хмарь. Точно в замедленной съёмке её пронизывали фиолетовые росчерки заторможенных молний; будто они находились не на выдуманной кухне, а на борту планера, залетевшего вдруг в странный грозовой фронт.

И Вандал пил чай. Он прошёл обратно к столу, налил и себе, и Санычу, затем сел всё с тем же мёртвым выражением на мраморно-бледном лице. Поднёс чашку к губам и отпил. Точнее, попытался – окрасившийся чуть зеленоватым кипяток обдал сомкнутые губы и потёк по подбородку, закапав ему на колени. Вандал этого даже не заметил.

Осознание, что он никак не может проснуться, пришло давно. Зелёная кухня не знает понятия времени, но Саныч слишком много часов провёл в виртуальном пространстве, чтобы его можно было так вот запросто спеленать, отрезать наглухо от связи с реальностью. Он прекрасно понимал – что не так…

Вандал раньше не делал ничего, помимо исполнения просьб творца зелёной кухни. И всегда отвечал, стоило тому спросить. Но не в этот раз.

Мысли путались. Не мысли даже – заготовки. Они спотыкались друг об друга, наслаивались, перемешивались и гудели. Лишь изредка удавалось выудить что-то внятное, оформленное хотя бы наполовину.

«Проснуться. Нужно очнуться во что бы то ни стало. Почему так тяжело? Холодильник не гудит. Всегда гудел. Он пьёт чай. Сам. Не было раньше. Жутко».

Саныч поднялся и подошёл к окну. Причудливые формы беспрестанно клубящейся дымки завораживали. Казалось, если вглядеться, можно различить силуэты… Да, смазанные тени людей, медленно, вяло бредущих в одном направлении.

Неожиданно кухню сотряс грохот, Саныч резко обернулся. Грохот повторился, перемешавшись с треском, очень похожим на электрический, послышались крики. Сквозь щели двери просочились глухие обрывки фраз:

«…сюда!.. кислород!.. на реаниматор!..»

За дверью быть не может никаких звуков!.. Там нет вообще ничего!..

Минута сомнения, расплющенная вновь навалившейся тишиной… Решившись, Саныч подошёл к двери. Взялся за ручку – холодная, обжигающе-холодная сталь. И почти уже потянул её на себя.

Но не успел: зелёную кухню внезапно прорезал луч слепящего света.

Раза три он приходил в себя и почти сразу проваливался в беспамятство. И всегда, за миг до отключки, думал – только бы не угодить обратно на кухню!.. Но вокруг лишь теплела тьма… Старая знакомица обволакивала и убаюкивала наэлектризованное сознание, точно мудрая, терпеливая мать.

Набравшись сил, окончательно отойдя от болезненно-тяжёлого сна, Саныч позвал Вику. Прелестная девушка не отходила он него, точно родная дочь. Хоть и не мог он видеть её, но точно знал, ощущал её присутствие около реаниматора. Иногда, казалось, даже слышал тоненький голосок, сидя за псевдомраморным столом в компании мёртвого друга…

Но Вика не отозвалась. Саныч огляделся и понял, что лежит на кушетке, а его место на аппарате интенсивной реанимации занято кем-то другим. Сердце похолодело – что-то случилось! Он не мог разглядеть кто именно оказался на его месте.

В голове звенела пустота. Взгляд туманился, а постоянная тошнота сделалась чем-то неотъемлемым. Он долго лежал один – никто не входил. Ни к нему, ни к тому, кто оказался на реаниматоре.

«Ординатор», – голос Вандала в голове заставил вздрогнуть. Нет, наоборот: это у Вандала голос бестелесного!..

Саныч ничего не ответил «явившемуся» на призыв Ординатору. Со смесью горечи и облегчения он вспомнил, что больше не командир. И на проекцию дуального восприятия права не имеет. Оставался простой импульс…

Нога выглядела приделанной, казалась каким-то чужеродным протезом. С трудом приподнявшись, Саныч ощупал сухую, выбеленную кожу: она шелушилась и отслаивалась как при ожоге. Ничего не чувствуя, надавил сильнее. И тут же пожалел: твёрдая корка оказалась хрупкой, она хрустнула, и прямо под коленом образовалась небольшая вмятина в обрамлении множества мелких трещин, из которых проступили мизерные капельки желтоватой сукровицы. Это было похоже на надтреснутое сырое яйцо… Ему стало дурно, он отвернулся.