Воин Донбасса (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич. Страница 85

Да и вообще как это так? Отделившаяся от Союза Украина — это хорошо и здорово, это свобода и всяческое благо. А отделившийся от Украины Донбасс это сепаратизм и зло. Логика где? Где конец освобождения и начало сепаратизма? Отчего бы нам таким порядком и каждую деревню освобождённой независимой территорией не объявить?

— В общем, Ирёнок, я к тебе постараюсь завтра заехать, — проговорил он, услышав её главный вопрос: «Когда?». — Ты на всякий случай не жди, потому как служба у меня новая, ещё не устоявшаяся. Сам не знаю, что будет завтра. Но если освобожусь, то вечерком непременно загляну. Ну, пока, выздоравливай, а то тут Мишка ждёт…

Митридат и впрямь вышел на воздух посмотреть, отчего друг его так задержался — не курит ведь. Алексей ему кивнул, указал глазами на трубку возле уха. Мишка тоже кивнул, понимающе прикрыл глаза — в полуподвальчике «Бочки» связь и впрямь была никуда.

Дождался окончания разговора, помолчал. Потом сказал:

— Война будет…

Кравченко удивился:

— А сейчас что?

Митридат хмыкнул:

— Минский процесс, не знал, что ли?

Оба, впрочем, понимали, что имеется в виду. Понятие «война», по крайней мере на Луганске, означало сейчас две вещи. Глобальную — так сказать, общий процесс вооружённого противостояния с Украиной. И конкретный — фактические боевые действия.

Они тоже присутствовали, но локально, на заднем, так сказать, дворе — обстрелы, действия ДРГ, стычки на отдельных участках. Ну, там, что-то кому-то показалось или кто-то решил обосноваться на высотке на нейтральной полосе. В сводках такие боевые действия фигурировали, но и не более того — мирняк же жил именно почти что в мире. Если не считать, понятное дело, глухих отголосков взрывов даже в центре Луганска. И, конечно, приграничных населённых пунктов, которых укры не жалели от слова «никак». Взять вон, к примеру, Сокольники или те же Славяносербск и Первомайск.

Алексей вспомнил, как осенью в Первомайске пробирался под минами по жилому сектору. Хуже не придумаешь! Мина и когда в окопе сидишь — не подарок, а уж вот тут, среди домов… Нет, если бы в подвале ховаться, то и ничего, безопасно. Но вот пробираться по улицам, не зная, что заденет боеприпас в своём полёте и куда в следующий момент осколки брызнут… А её, мину-то, иной раз прямо видно, как летит. Но вот куда она попадёт, её гвардию, — большой вопрос — среди развалин-то города…

— Это тебе в ЦК, что ли, сказали? — усмехнулся Кравченко.

— Да нет, — поморщился Мишка. — Сам видел. Чуть ли не от самой Самсоновки здоровенную колонну наливняков обгоняли. Так только в Луганске и обошли, уже на Оборонной. Так что два и два сложить нетрудно. Не дураки сидят, разведка работает. Вот и готовятся заранее.

Помолчал, затем предложил:

— Ладно, пойдём, что ли, обратно, а то прохладно что-то…

Внутри Митридат посмотрел на Лёшку с хитринкой.

— Ты смотри теперь, тебя, скорее всего, повыдёргивать попробуют, — сказал он. — Наши, в основном. Больно серьёзную кучу дерьма тут разворошили. Из-за тебя, отметь. И это ещё не ясно, что день грядущий нам готовит. Прокуратура тут тоже копытом бьёт…

Алексей ощутил холодок. Вины за ним никакой не было, он это знал. Но не хуже знал и то, что в руки, скажем, прокурорских только попади. Через несколько часов сам попросишь себя закрыть да ещё и ключик выбросить…

К слову вспомнился рассказ Ященко. У того был знакомый журналист, в «Огоньке» работал. Попал на путч в октябре 93-го года, по своей профессии. Там был задержан президентскими силами, побит, передан милиции, побит, отправлен в «Матросскую тишину», побит. Наутро выпущен, вместе в другими журналистами. А потом по факту избиения — а случай попал даже в «Нью-Йорк Таймс» — завели дело. И стали его вызвать в прокуратуру. Так, по словам Тихона, знакомый этот настолько вскоре завяз в показаниях разных сторон, что если бы не защищающая от правоохранительных органов профессия и не политический шум вокруг, его вполне можно было бы закрывать чуть ли не за нападение на милиционеров…

— С чего бы меня-то… — набычился Кравченко, вспомнив эту историю.

— Да с того, родной, — скривил рожу Мишка. — Знаешь, что задержанные, эти, от Гадилова засланные, показали? Окончательное решение по тебе ты сам и спровоцировал.

Алексей поперхнулся пельмениной.

— Это как? — в сильном недоумении проговорил он затем.

— А вот так! — с удовольствием провозгласил Мишка. И, понизив голос, продолжил: — Ты же тогда ходил «за речку» со своими, 18 числа? Когда засаду устроили и машину их постреляли?

Алексей кивнул. Было дело. Неплохое дело.

Места там хорошие. Балочки, пригорочки, затончики, лесочки. Не та, конечно, зимой зелёночка, что летом. Зато темно, и народ зря не шастает. Три пруда больших, от ТЭЦ. Частный сектор сильно перепутанный, с заборами, дровнями, дорожками и тропинками. А главное — изобилия растяжек можно опасаться умеренно — всё ж и нацики в жилом секторе их ставить опасаются. Хорошее место для грамотной засады.

Вот её ночью и устроили. Сначала вскрыли секрет, где четверо гоблинов курили и, похоже, пили. Грелись и долю свою тяжкую обсуждали. Не так чтобы громко — но всё равно: слышно хорошо внимательному уху. Шрек тогда предложил им гранатой отдых украсить, но Алексей идею отверг — не исключено, что где-то ещё парочка наблюдателей шкерилась. Могли забеспокоиться и ответку кинуть. А срываться назад без всего не хотелось: должны были они командованию языка скрасть.

Поэтому придумали ход покрасивее. Ту самую гранатку Злого приспособили на растяжечке на пути в тыл секрета. А сами тихонько выдвинулись к дороге, метров за пятьсот, чтобы перехватить там машину со сменой караула.

Нет, не будь у Алексея личных счётов с «айдаровцами», он бы придумал что потише. Хотя тоже не факт. В сам посёлок Счастье за языком не полезешь — слишком людно там, и карателей много шляется, по сторонам глазами водят. Приучены уже. А тащить из караула какого-нибудь рядового Тараску — да что он знает? Так что всё равно надо было что-то мудрить, чтобы хоть сержанта какого прибрать. Должен же у них караульный начальник быть или разводящий на худой конец?

Погодка была вот как сейчас — около нуля, с лёгким ночным минусом. Полежали, послушали. Чудес укры не творили, так что на волну их настроились быстро. Дождались радиообмена, узнали, что на смену высылают бусик с восемью рылами (тут Алексей удивился: не многовато ли для такого секрета? — скорее всего, где-то ещё одни, туда тоже смену везут), распределились по дороге. Излюбленной Кравченко буквой «Г». Чтобы и другая обочина была охвачена, но не крестить огнём друг друга.

Дальше было несложно. Отрабатывали с бойцами. Алексей снимал водителя с почти прямой проекции, Юрка дырявил правую дверь по низам, чтобы не убить старшего машины, но и не дать возникнуть у него вредным поползновениям по поводу ответного огня. На этой войне обе стороны автоматы свои обычно возили лежащими на полу, возле коробки передач — удобнее так, нежели примащиваться с пуляющей игрушкой на сиденье, а затем подпрыгивать с нею на местных дорогах. Но когда по низам салона быстро возникают дырочки, не слишком тянет наклоняться и искать оружие под пулями. Был, конечно, немалый риск задеть пассажира по ногам, а потом тащить на «плюс» на себе, но с этим приходилось мириться. Остальные двое бойцов — у Алексея на выходы уходили парами, как истребители в воздухе, — без затей покрестили очередями кузов.

После того как бусик остановился у обочины — почти так же дисциплинированно, как автобус, — его экипажу было велено не дёргаться и не сопротивляться. Во избежание дальнейших проблем для здоровья.

Никто и не сопротивлялся. Только в полукилометре позади хлопнуло. Любопытство секрета получило наказание.

Да, это была славная охота. Троих задвухсотили, двое трёхсотых — тяжёлые. Смело можно было бы добить, но у Кравченко в подразделении на это был наложен жесточайший запрет. Конечно, на тех, по кому была информация, что — натуральные каратели, участвовали в расстрелах мирняка и ликвидациях бойцов ополчения вне боя, это правило не распространялось. Но в любом случае сначала надо было пленных опознать. Чем быстренько и занялись.