Бару Корморан, предательница - Дикинсон Сет. Страница 6

Позже Бару часто будет вспоминать этот момент, чувство, возникшее, когда вместо лжи ей преподнесли некую истину, взрослую и могущественную.

— Но, когда слияние завершится, у тебя будет не пруд, а целое море, чтобы плавать в нем, — закончил он.

Маскарадские учителя и матросы приходили в школу и покидали ее совершенно свободно. Болезнь не брала их. Прибытие второго маскарадского фрегата Бару вычислила моментально — когда по коридорам принялись бродить толпы незнакомых ей людей. Среди них Бару заметила и долговязую чернокожую девушку в звании мичмана — от силы двумя годами старше Бару, но уже имевшую право носить саблю. Бару еще говорила на афалоне с сильным акцентом и постеснялась поздороваться и спросить, как ориатийской девчонке удалось стать офицером военно–морского флота Маскарада, да еще вскоре после того, как две могучие державы сошлись в великой Войне Армад.

А соученики начали исчезать из школы: их отправляли на остров в семьи, страдающие от мора.

— За негигиеничное поведение, — объясняли учителя.

— Социальная патология… — шептались в классе. — Их застали за игрой в отцов…

Наступил период созревания. Учителя зорко наблюдали за учениками, ожидая проявлений негигиеничного поведения. Теперь Бару осознала, отчего Кердин Фарьер советовал, с кем ей можно, а с кем и вовсе не стоит дружить: некоторые помогали учителям в слежке.

Бару исполнилось тринадцать. Ее троюродная сестра Лао была на два года старше Бару. Однажды Лао прибежала к Бару, горько заламывая руки.

Они обе спряталась за пологом, который отгораживал постель Бару от остальных кроватей, — какое–никакое, а уединение.

— Лао, что стряслось? — спросила Бару.

— Мой личный наставник, — начала Лао, потупившись. — Он… — Лао покраснела и сбилась, перейдя с афалона на родной урунокийский. — Он — извращенец.

Личным наставником Лао был Дилине, преподаватель социальной гигиены — вежливый, снисходительный, непривычно бледнолицый фалькрестиец. Обычно он занимался с недисциплинированными или чрезмерно тоскующими по дому. Бару давным–давно решила, что Дилине ничем не может помочь ей на экзамене на государственный чин.

— Что он сделал? — прошептала она. — Лао, посмотри на меня!

— Он думает, у меня — социальная патология, — ответила Лао, прикрывая глаза ладонью от стыда — данный жест ученики переняли от учителей. — Он считает, я трайбадистка.

— Ой! — вырвалось у Бару.

Позже она возненавидит себя за расчетливую мысль: «Если Лао — трайбадистка, то чего мне будет стоить дружба с ней?» Ведь изучаемая наука о гигиенической наследственности гласила, что ложиться в постель с другой женщиной — преступление и за это виновную надо обязательно подвергнуть строгому наказанию.

Дилине объяснял классу, что Имперская Республика рождена революцией против вырожденцев–аристократов, извратившихся телом и разумом за многие столетия беспорядочного спаривания. Их пример показал Фалькресту истинную ценность гигиеничного поведения и тщательного планирования наследственности. «Зараза трайбадизма и содомии должна искореняться как в теле, так и в родословном древе».

Но ведь они с Лао родились на Тараноке, в таранокийских семьях. Верность семейным узам выше Маскарада и его доктрин!

— Что он сделает? — прошептала Бару.

Лао подтянула колени к груди, чуть отодвинула полог и осмотрела дортуар.

— Есть лечебная процедура. Она выполняется руками. В последний раз, когда он ее предложил, я сказала, что у меня месячные.

Бару кивнула.

— Но ты должна ходить к нему на прием каждую неделю.

Лао помрачнела.

— Вряд ли мы способны что–то предпринять, — сказала она. — Даже ты, Бару, хоть ты у него и в любимицах. Может, оно и к лучшему: говорят, лечиться нужно как можно раньше, пока зараза не проникла в наследственные клетки.

— Нет–нет, — возразила Бару и взяла сестру за руки. — Лао, я знаю, к кому обратиться. Я помогу тебе!

Лао благодарно сжала ее ладони.

— Не надо. Переживу. А тебе есть что терять.

Но Бару уже продумывала ходы. Азарт опьянил ее. Позже, презирая себя за расчетливость, она будет вспоминать: «Это была первая проба власти. И первое предательство».

Бару ошиблась и просчиталась. Напрасно она рассчитывала па Кердина Фарьера.

— Послушай меня, Бару, — негромко произнес он, словно опасался, что их могут подслушать в пустом угловом дворике за туфовой стеной. — У юных девушек и молодых женщин бывает множество истерических состояний и иных неврозов. Это научный факт, неизбежное следствие путей наследования, формирующих пол. Юноши склонны к вспышкам ярости, к насилию и промискуитету, а девицы — к истерии, перверсиям и расстройствам психики. Если хочешь стать женщиной, наделенной властью, — кстати, в Империи такие представительницы женского пола есть… и их немало, — ты должна быть очень сильной. Ясно тебе?

Бару попятилась. Глаза ее широко распахнулись, дрожь губ выдавала пережитое потрясение. В первый раз в жизни Кердин разозлился на нее!

— Нет, — заявила она с наивной прямотой, о которой позднее пожалеет. — Вы лжете! Кроме того, проблемы не у меня, а у Лао, да и Лао не виновата! Виноват наставник Дилине — он к ней просто свои лапы тянет!

— Тихо! — прошипел Кердин Фарьер. — Дилине докладывает директору школы обо всем, что касается социальной гигиены, и его отчеты навсегда остаются в личных делах каждого ученика. Понимаешь, во что может превратиться твоя жизнь, если ты наживешь себе врага в его лице?

Годом–двумя раньше Бару заорала бы в ответ: «Наплевать!», но теперь она знала, что ее протест будет выглядеть проявлением истерии.

Поэтому, несмотря на все свое отвращение, Бару сосредоточилась на практических вопросах.

— Если действовать будешь ты, — начала она, — то я не наживу себе врага, верно? Пусть Лао выставят из школы. Ей здесь не нравится. Директор вполне может счесть ее непригодной для государственной службы.

Неподалеку, с кухни, раздался звон разбитой тарелки и чей-то гневный возглас на афалоне. Кердин Фарьер сложил ладони домиком — как всегда, этот жест означал, что он собирается объяснить Бару нечто сложное.

— Такие люди, как Дилине, посвящают свои жизни твоему совершенствованию, Бару. Они достойны твоего уважения. Их мастерству и знаниям нельзя противиться ни в коем случае: это непозволительно! Если Дилине обнаружил у твоей сестры признаки негигиеничного поведения, он вылечит ее. — Глаза Фарьера потемнели под редутами бровей. — Дитя мое, поверь: любой иной вариант окажется для нее гораздо болезненнее.

«Если Кердин пустился в разглагольствования, значит, он считает, что меня можно переубедить. Наверное, он не разочаровался во мне и не махнул на меня рукой. Если продолжать настаивать… Нет, мне нельзя терять его покровительство», — подумала Бару.

— Ладно, — произнесла она вслух. — Забудем о Лао.

Кердин Фарьер улыбнулся в ответ с радостью и облегчением.

— А у нас получится? — шепнула Лао, подметая вместе с Бару двор за карантинными рогатками.

Встретившись с ней взглядом, Бару усмехнулась — криво, лживо, по–вороньи.

— Я пока еще изучаю имеющиеся возможности, — ответила она.

Уже взрослой, вспоминая школьный случай с Лао, она не могла отрицать, что всерьез думала о том, чтобы отвергнуть сестру. Пожертвовать ею ради своей будущей карьеры.

Если Бару попадет в Фалькрест, она изучит механизмы власти — и ей удастся спасти не одну девчонку–тараноки. Не важно, сколь умна и храбра Лао. Не важно, насколько она дорога Бару.

Однако у Бару все же имелся план.

События развернулись на следующий день после разговора с Лао.

— Привет! — сказала Бару, старательно копируя правильный гортанный выговор.

В тринадцать лет она была неуклюжей, нескладной и безумно смущалась перед адресатом.

— И тебе привет, — ответила долговязая.

Она доставила в кабинет директора какие–то пакеты и собиралась выйти из школы через черный ход, где ее подкарауливала Бару.