Музыка дождя - Бинчи Мейв. Страница 50

Он говорил очень человечные вещи, его голос смягчился.

— Как обидно связывать себя по ложной тревоге, вот так, — сказала она.

— Может, им нравятся, дети — это их отрада, — возразил Фрэнк.

Теперь они говорили как друзья, как старые друзья, которые долго не виделись.

Филиппа почувствовала облегчение, когда гости ушли в церковь. Она понятия не имела, да и не хотела представлять себе, что там происходило. Но она понимала, что для них это было важно. Не просто накрыть стол и пригласить гостей, но вернуться в туже церковь, где они венчались много лет назад. Она улыбалась, пока расставляла стаканы, наполняла комнату запахами благовоний и сервировала салаты.

До церкви было недалеко идти, вот почему этот план оказался очень удачным. Если бы им пришлось ехать туда на своих машинах, брать такси, решать, кто с кем поедет, они не добрались бы никогда.

Их было тридцать человека — почти все те, кто был на свадьбе.

Это была очень хорошая служба, многие успокаивали себя тем, что на воскресную службу им идти не обязательно. Анна особенного преимущества не заметила, потому что все равно никуда не ходила.

Хелен отчаянно молилась, чтобы Господь дал ей знать, что она поступает правильно. Если сестра Бриджит говорила, что она бежит, то от кого и куда, если монастырь Сент-Мартина был неправильным местом? Только бы Он послал ей знак. Это ведь не такая большая просьба.

Отец Херли спрашивал себя, почему ему казалось, что все это так похоже на телевизионное шоу? В любой момент кто-нибудь мог сказать: «Стоп! Давайте переснимем с начала». Он раньше ничего подобного не чувствовал. Но ведь повторить клятву просили часто, так почему же сегодня ему было так не по себе?

Фрэнк смотрел на Морин в церкви и думал, какая она красивая женщина, полная жизни, так похожая на Джой Ист. Он думал о Джой Ист и о сыне, которого назвали Александром и которого ему не суждено признать своим никогда.

В церкви фотографировать запрещалось. «На настоящую свадьбу это не похоже, все бы выглядели на фотографиях слишком старыми, — говорила Дейдра, надеясь, что кто-нибудь возразит ей».

Морин так и сделала.

— Мне хочется выйти на улицу и увидеть там толпу фотографов.

— В конце концов, люди выходят замуж в любом возрасте, в абсолютно любом, — уверенно сказала миссис О’Хейген, заставив сердце своей дочери екнуть.

— А если учесть, что творится с церковью, скоро даже представители духовенства будут вступать в брак, и отец Херли будет спускаться к завтраку в халате, — съязвила Хелен.

Они все рассмеялись, включая отца Херли, который сказал, что не сделал бы такого, даже если бы был на сорок лет моложе.

И вскоре они вернулись на Розмери-Драйв. Соседи, которые не были приглашены, махали им руками и выкрикивали поздравления. Зажгли огни и подали ужин.

— Так шумно, как на настоящей вечеринке, — не веря своим глазам, сказала Дейдра мужу.

Она раскраснелась, а волосы растрепались и теперь были мягче. На лбу и над верхней губой проступили капельки пота.

Десмонд был тронут ее волнением.

— Это и есть настоящая вечеринка, — сказал он, нежно дотрагиваясь до ее лица.

Это прикосновение было странно, но она не отшатнулась. Она улыбнулась ему:

— Наверное, так и есть.

— И твоя мама со всеми ладит, — сказал он.

— О да.

— Брендон прекрасно выглядит, правда? Он сказал, что приедет в центральный магазин Розмери, чтобы посмотреть, как там все работает.

— Он будет ехать от Анны рано утром вместо того, чтобы остаться здесь, у себя дома? В своей комнате? — Она до сих пор не верила, что он не останется.

— Это больше не его комната, это кабинет, Дейдра.

— Но для него нашлась бы комната, — сказала она.

— Да, он и останется, но как гость.

— Как член семьи, — поправила она.

Еще несколько месяцев назад Десмонд Дойл просто подыграл бы жене, особенно когда она придумывала истории про его мистическую карьеру в «Палаццо» и рассказывала их Морин и своей матери, стараясь, чтобы эти истории не услышали Фрэнк и Рената. Как хорошо теперь было обрести свое место. В первый раз в жизни быть предоставленным самому себе, а не Палаццо. Это придавало ему немного самоуверенности, которую всегда искала в нем его жена, но которой он никак не мог обрести в «Палаццо».

— Мама нормально разговаривает с папой, — заметил Брендон Анне. — Так часто бывает?

— Никогда прежде не видела, — сказала она. — Не хочу расстраивать тебя, но мне кажется, что ты стал свидетелем уникальной сцены.

Как только они посмотрели на них снова, мама уже разговаривала с работником банкетной службы. На кухне что-то разбилось.

— Должно быть, это Хелен, — грустно сказала Анна. Так оно и было.

Хелен расставляла по торту свечки. Она купила двадцать пять свечей, но забыла про подсвечники. Ей удалось найти только четырнадцать, и она недоумевала почему.

— Наверное, потому, что после этого возраста людям больше не хочется задувать свечки, — сказала Анна. — Мама, возвращайся к гостям, я сама со всем разберусь.

— Вопрос не в том, чтобы разобраться. — Хелен обиделась и злилась. — Я просто хотела создать праздничное настроение.

Филиппа сказала, что по договору предполагался торт с жареным миндалем и кремовой надписью: «Десмонд и Дейдра, октябрь 1960 года».

— Я думаю, так лучше. Как ты считаешь, Хелен? — Анна разговаривала с ней как с собакой, у которой изо рта шла пена, или с четырехлетним ребенком, который сильно отставал в развитии. Кен Грин говорил ей, что очень часто разговаривает с людьми таким образом и все считают его терпеливым человеком, на которого можно положиться. — Не думаешь, что нам стоит предоставить это банкетной службе? — Анна четко произносила каждое слово.

— Да пошла ты, — сказала Хелен.

Анна подумала, что религиозная жизнь Хелен явно подходила к завершению.

Хелен выбежала в сад.

— Мне сходить за ней? — спросила Филиппа.

— Нет, там она в безопасности. Она никого не сможет покалечить и ничего не сломает. — Анна решила, что Кен бы гордился ею в эту минуту. А еще она подумала, почему так часто вспоминает о нем.

Хелен села, обхватив руками колени. Так она сидела в детстве, думая о том, как несчастна, как нелюбима и никем не понимаема. Она услышала шаги. Это или Анна, которая будет просить ее вернуться и не устраивать сцен, или мама, которая попросит не сидеть на холодном камне, или бабушка О’Хейген, которая будет спрашивать, с чего это она решила податься в монахини. Она подняла глаза. Это был Фрэнк Квигли.

Она не могла шевельнуться от ужаса. Голова закружилась. Он, конечно, не собирался притрагиваться к ней. Не в доме ее родителей.

— Я слышал от твоего отца, что ты собираешься покинуть Сент-Мартинс, — сказал он.

— Да. Они хотят, чтобы я ушла, они меня выгоняют.

— Уверен, что это не так.

— Сестра Бриджит говорит, что остальным я не нужна. — Она понимала, что говорит как пятилетний ребенок, который сосет палец.

— Сестра Бриджит слишком любит тебя, чтобы сказать такое.

— Откуда ты знаешь? Ты же видел ее только один раз той ужасной ночью. — Глаза Хелен стали большими, как тарелки. Та ужасная ночь, когда она решила украсть ребенка для Фрэнка и Ренаты Квигли. После того как все открылось, в Сент-Мартинсе для нее начался настоящий кошмар.

— Нет, Хелен, я встречал сестру Бриджит еще много раз после того случая, — сказал Фрэнк. — Мы говорили не о тебе, у нас было что обсудить. Она давала мне советы, очень полезные советы, я должен отблагодарить ее за это.

— Тогда я хотела помочь, я думала, что все будут довольны.

— Это могло бы помочь, но, ты знаешь, нам бы пришлось постоянно прятаться, притворяться, скрываться.

— Я всегда так жила.

— Нет, нет, это не так.

— В этом доме мы всегда притворяемся. Даже сегодня.

— Тихо! — прикрикнул он на нее.

— Как тебе удалось так подняться и не вести себя так, как мы?

— Я не поднялся. Ты должна знать это. Я сделал многое, чего стыжусь.