Горюч-камень (Повесть и рассказы) - Глазков Михаил Иванович. Страница 22

— Так-так-так! — затакал лейтенант, обдумывая неожиданное предложение. — А что, давай поразмыслим, может, ты и впрямь дело говоришь…

В штабе полка согласились с планом командира разведвзвода: решено было послать в тыл врага ребят.

Для Мишки нашли потрепанный кургузый пиджачишко, залатанные портки, на ноги — калоши, а на голову — картуз. Переоделся он во все это, и не узнать бравого солдатика — пастушок да и только. В одеянии Леньки не стали ничего менять: та же немецкая пилотка на вихрастой голове, та же фуфайка не по росту, только вместо прежних эрзацваленок на ногах теперь были видавшие, виды солдатские ботинки с обмотками.

Переходить линию фронта решено было в ночное время, а сейчас ребята, получив нужные советы, завалились на нары: лейтенант приказал им выспаться перед дальней и трудной дорогой…

Опустились сумерки. Мишка и Ленька в сопровождении Гната Байдебуры и еще одного разведчика вышли из землянки и растворились во тьме. Направились к лесу, который тянулся в глубь немецкой обороны.

В лесу было сыро, и Мишка вскоре начерпал полные калоши воды. Но от быстрой ходьбы холода не чувствовал, а калоши, привязанные медной проволокой, надежно сидели на ногах.

Через два часа спорой ходьбы лес кончился, пошли кочковатым полем. Гнату с напарником надо было возвращаться, и он, обняв ребят, сказал:

— Берегите себя, хлопци! Через три дня встречаемось тут — будемо вас ждать…

Оставшись одни, юные разведчики двинулись вперед, по прямой от леса. Все теперь зависело не от них: повезет— незамеченными выйдут к деревне.

От усталости ломило ноги, хотелось присесть, прилечь, уснуть прямо на земле. Но они шли молча, иногда касаясь друг друга руками. Надо было затемно добраться до намеченной деревни, где на первых порах можно будет укрыться в чьей-либо хате. Там легче будет сориентироваться, как быть дальше.

Впереди замаячили строения. Ребята легли на землю и поползли вперед, временами останавливаясь и прислушиваясь. Вдруг до их слуха донеслись непонятные металлические звуки и немецкая речь. Вот тебе и деревня! Разведчики взяли правее и поползли, не теряя из виду темнеющие строения: только подальше от них.

Наткнулись на скирду соломы, удивились, как это она уцелела! Ну да бог с ней — уцелела и ладно. Укрытие-то какое, лучше не придумаешь! Скоро начнет светать и двигаться дальше опасно. Решили остаток ночи скоротать в скирде. Вскарабкались наверх, зарылись в пахнущую прелью солому и не заметили, как уснули…

Утром их разбудило солнце: огромное и яркое, оно выкатилось на безоблачное небо и щедро залило землю золотым светом и теплом.

Осторожно приподнявшись, ребята огляделись вокруг, В полуверсте увидели деревню и тянувшуюся от ее околицы косую линию траншей. Еще немного и они угодили бы ночью на огневые позиции врага.

В противоположной стороне заметили одиноко стоящую в поле хату — хутор какой-то. Решили понаблюдать. Часа два по очереди не спускали с хутора глаз: никакого признака жизни, в то время, как траншеи у деревни с восходом солнца ожили — по ним туда-сюда сновали вражеские солдаты, разносили, видимо, завтрак.

Ленька первым заметил, как от деревенской околицы отъехал и помчался в их сторону бронетранспортер.

— Пригнись! — крикнул он другу.

Разведчики плотнее вжались в солому, продолжая наблюдать за бронетранспортером. Не доехав метров сто до скирды, он остановился, и из него высыпало до десятка гитлеровцев. Старший подал какую-то команду, и солдаты принялись копать лопатами землю. «Отрывают новую огневую», — решил про себя Мишка. Близость врага очень встревожила ребят: требовалась еще большая осторожность, о продолжении пути до наступления темноты не могло уже быть и речи.

Юные разведчики услышали новую команду и солдаты, отставив в сторону лопаты, заходили возле огневой, заколготали — перекур. Вдруг от толпы отделились трое и направились к скирде. Ну, влипли! Попались! Будь что будет!..

Ребята втиснули головы в солому, замерли. Голоса приближались. Кто-то из солдат запиликал на губной гармошке. Другой что-то громко сказал, раздался смех. Гармошка смолкла.

Вот ребята услышали, как зашуршала солома. Ну, все, конец! Но шуршанье все продолжалось, а на скирде никто не появлялся. Солдаты, надергав соломы, пошли с охапками обратно. Ребята потихонечку выглянули из своего укрытия. Гитлеровцы, раструсив солому, уселись и принялись за еду. Разведчикам видно было, как они открывают консервные банки, режут крошечные буханки, тщательно намазывая хлебные ломтики маслом. Тоже захотелось есть, засосало под ложечкой. Но какая тут может быть еда!..

Солнце поднималось все выше, здорово припекало. Говорить боялись — вдруг услышат. Время словно остановилось…

Наконец гитлеровцы закончили работу. Сложили в бронетранспортер лопаты, сели в него и уехали. Разведчики вздохнули свободнее. Они достали из карманов хлеб, сало и с аппетитом поели. Нестерпимо захотелось пить, но надо было терпеть до сумерек. А пока еще солнце только-только закатилось за горизонт. Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о воде, стали рассказывать друг другу интересные истории из своей жизни. Мишка поведал о том, как он чуть было не угодил в лапы фашистских карателей в Хомутовском лесу, как корректировал с церковной колокольни огонь наших батарей при освобождении Казачьего, Потом настала Ленькина очередь рассказывать.

— К нам немец пришел в декабре, — начал он. — В то время по полям столько бродило беспризорных лошадей! Мы ловили их и приводили домой.

— И мы ловили в поле лошадей, колхоз не успел угнать в тыл, — вставил Мишка.

— У меня, помню, была такая шустрая кобылка, — продолжал Ленька. — Я и сани с колхозного двора приволок. Папашка у меня с первых дней — на фронте, так я за него был в семье. Приходилось ездить и за сеном и за топкой, лесов у нас нет почти — годной соломой да навозом топим. И вот однажды, когда в селе уже были немцы, подъехал я к копнам, а в поле — ветер, продрог весь. Гляжу, а за копной боец наш лежит. Подрылся под солому и лежит себе. «Ты чего, дяденька?» — спрашиваю. «Ранен я», — отвечает, а сам весь серый с лица-то. Ну я его кое-как на сани, соломой сверху завалил и домой. Еду по проулку, навстречу патруль. Ну, думаю, крышка! «Хальт!» — приказывают. Остановился я. Обошли они вокруг воза, автоматами в него раза три поныряли и велят, чтоб я вез солому к школе — они там казарму себе устроили. Я как заревлю: матка, говорю, у меня больная, а в хате холодно, не забирайте, мол, солому! Потараторили они меж собой и отпустили. Приехал я к дому, сам не свой от страху, посбросал солому с саней, а бойца скорее на чердак. Тулуп ему папашкин туда закинул… Ох и натерпелся я тогда жути!..

— Ну и что же дальше? — нетерпеливо заторопил Мишка.

— Поджила у него нога и как-то ночью слез он с чердака и говорит: «Спасибо вам» — это мне и матери, она его и кормила тайком и рану перевязывала. «Пойду, — говорит, — в лес, может, к нашим пробьюсь, а, может, к партизанам пристану». И ушел. Пробился ли, не знаю…

Ленька умолк. Каждый думал о своем. Потом Мишка нарушил молчание: — Лень, а почему твое село зовется Русским Бродом? Наверно, это никто не знает.

— Ну почему ж никто! Я знаю, нам учитель сказывал. Это еще когда ордынцы на нас нападали из степей, тут бой с ними страшный приключился. Они хотели обойти наших с тыла, а река Любовша возьми да помешай им: берега у нее гиблые, болотистые, коням не пройти. И был поблизости только один брод. Враги-то и захотели тут пробраться и всем войском навалились. А наша дружина как стала на их пути — дубок к дубку — и ни с места. Много наши воины порубили степняков, но и самих немало полегло от их стрел и мечей. Вода, сказывают, в реке была красной от крови. Лезли, лезли враги, так и не пробили себе пути к броду. Перешли они потом Любовшу где-то дальше. Тот брод и сейчас Татарским зовется. А наши-то поднакопили силы, сами зашли с тыла да как вдарят по врагам — в щебенку разнесли! С той поры и зовут наше село Русским Бродом. Понял?