Горюч-камень (Повесть и рассказы) - Глазков Михаил Иванович. Страница 4

Пока шел к дому — надумал: натрясу-ка я ей анисовки — у нее ведь сада своего нету, значит, нет и яблок. Лучше бы грушовки — она слаще, но грушовка уже сошла.

Залезть на яблоню и тряхнуть пару огрузлых веток — минутное дело. На траву посыпались с гулким стуком краснобокие плоды. Мишка снял рубаху и, связав рукава, стал подбирать в нее яблоки.

В хату Коновалихи он идти побоялся. Шагнув осторожно в сени, Мишка высыпал яблоки на земляной пол возле рундука и вышмыгнул обратно на улицу. На душе стало как-то свободнее и легче.

Ребята целыми днями пропадали в роще. Опоясанные разномастным оружием, они разыгрывали такие баталии, что за версту были слышны их воинственные крики.

Клинок Петька на правах командира взял себе. Севка от обиды захныкал было: ведь это он принес клинок, ему он и должен принадлежать. Но Петька, парадно держась за эфес, сказал:

— Где ты видал, чтобы командир был без сабли? Может быть, скажешь, Чапаев? Да у него, хочешь знать, их штук пять было. Пока он одною белякам головы срубал, ему на голыше другую точили. Понял?! Про это мне палатка рассказывал.

Последнее Петька просто-напросто выдумал. Но тому, что Чапаев имел пять сабель, сам он твердо верил и тем оправдывал в душе присвоение Севкиного клинка.

Чтобы в какой-то мере смягчить обиду друга, он расщедрился и вручил ему одну гранату. Настоящую, с запалом. Севка робко потрогал ее металлический кожух, таящий в себе сто смертей, и, боясь показаться друзьям трусом, небрежно заткнул гранату деревянной ручкой за пояс.

— Вот бы рвануть? — вслух помечтал кто-то.

— А что? — подхватил Петька. — Может, и правда бросим одну в Воргол? Для тренировки.

Петькина идея пришлась всем по душе.

…У излучины реки, где один берег был высокий, густо поросший лозняком, а другой — пологий, с песчаной отмелью, над водой вились зеленокрылые стрекозы. Где-то в пышных зарослях рощи заливалась иволга. Царила знойная тишина, какая бывает перед грозой. Воргол лениво катил к югу свои прохладные воды.

Сюда-то и пришли мальчишки. Они как-то сразу вдруг посерьезнели.

Петька обследовал местность, ища укрытие для товарищей.

— Всем сюда! — властно скомандовал он, указав на большую воронку от бомбы.

Ребята мигом исполнили его команду.

Петька достал из кармана гранату, зачем-то повертел ее в руках и оглядел реку. По-прежнему спокойно и деловито порхали над водой стрекозы, тишину дня нарушало лишь кваканье лягушек.

«Сейчас вы у меня, голубчики, понюхаете пороху, — подумал Петька. — А то сидите себе под корягами и не знаете, что на земле война».

Петька прижал большим пальцем правой руки предохранитель, а левой — раз! — с силой рванул чеку. Размахнувшись, он, насколько хватило сил, бросил гранату и ничком упал в траву.

Над водой ахнуло, и троекратно повторенное эхо покатилось вверх и вниз по течению. Осколки крупным горохом секанули по лозинкам. Видно, граната взорвалась, не долетев до воды.

Первым из воронки колобком выкатился Семка. В его глазах еще таился легкий испуг, но была в них и зависть к вожаку. Как это он ловко!

— Петька! Ну что, ничего? Не задело? Ух и долго ты возился! Мы уж решили, ты передумал. А потом слышим, как жжахнет, мы все аж зажмурились. Вот это здорово!

Петька вскочил с травы. Отряхивая штаны, с победной улыбкой слушал Семкины откровения, И не удержался, чтобы не похвастать:

— Да я их на своем веку перешвырял пропасть! Спорим, никто больше не бросит?

Это уже пахло неприкрытым бахвальством. Петькин вызов больно задел самые тонкие струны ребячьих сердец: выходит, один он и смельчак, а остальные трусы!

— На что будем спорить? — не утерпел Севка и решительно шагнул к Петьке.

— Давай на ножички, — отозвался тот. — Бросишь гранату — бери мой, сдрейфишь — свой выкладывай.

Все знали, что за ножичек был у Севки: с белой-пребелой костяной ручкой, с тремя лезвиями, разными шильцами и даже с крохотными ножничками. Загляденье! В общем, трофейный кож, солдатом подаренный. Неужто Севке не жалко будет отдавать его?

Севка молча, дрожащими руками вытащил из-за пояса гранату, отданную ему Петькой взамен буденовского клинка.

— Ну, я готов.

Ребята, словно по уговору, мигом скрылись в бомбовой воронке. Над ее краями торчала только вихрастая Петькина голова…

— Р-р-рах!

Над воронкой дробно раскололся воздух. На спины уткнувшихся в землю ребят градом сыпанули комья дернины…

И сразу жуткая тишина, словно ватой, заложила уши, затем зазвенела тоненько-тоненько, по-комариному: «З-зинь!»

Ребята все, как по команде, вскочили и глянули на то место, где только что стоял Севка. Он лежал неподвижно на опаленном взрывом берегу, уткнувшись лицом в подорожник.

Граната взорвалась у него в руках, зацепившись чекой за обтрепанные рукава отцовского пиджака. На измочаленном тряпье чернела кровь.

Рядом, вывалившись из кармана, белел трофейный ножичек с костяной ручкой.

Через день Севку похоронили. Петька и его друзья долго не расходились от свежего могильного холмика на погосте. Они стояли молча, как-то посуровев и словно бы сразу повзрослев: война впервые явственно дохнула в их лица смертельным холодом. Был погожий, ясный день, и ребятам казалось, что все это произошло не с их другом, и что не его, а кого-то другого только что зарыли в землю.

Ночью Мишка болезненно стонал сквозь сон и бредил. Бабушка часто вставала с постели, тревожно крестясь, склонялась над спящим, поправляла подушку.

Начинкин слышал, глядя во тьму, как она то шепотом, то вполголоса приговаривала:

— Спи, спи, родимый! Господи! Ведь до чего непутевые додумались — гранатами пуляться! И когда ж это все угомонятся на белом свете?!

В полуоткрытое окошко с улицы влетали ночные звуки: сытое фырканье пасущегося где-то рядом коня, скрип коростеля. Временами ясно различалась орудийная канонада.

Начинкин за всю ночь не сомкнул глаз: одолевали невеселые мысли. Да, война не обходит и детей. Мало того, что сиротами остаются, сна еще и жестоко испытывает их огнем.

Начинкин невольно вспомнил свои детские годы, с ночными пожарами и выстрелами из кулацких обрезов.

Да было ли у какого поколения безмятежное, не опаленное огнем, детство?! Революция, бои с интервентами и белогвардейцами, а теперь вот эта война. Тяжелое испытание, не только для взрослых…

К утру у Начинкина созрел заманчивый план, и он решил, не откладывая, побывать у ребят.

…Когда Начинкин, пригнувшись у входа, ступил в землянку, то увидел любопытную картину. За дощатым столом сидел — ни дать ни взять командарм! — Петька, Перед ним лежал буденовский клинок и был расстелен лист картона, весь исчерченный карандашом. А вокруг сгрудились с серьезными лицами ребята.

Неожиданное появление Мишкиного постояльца смутило хозяев землянки.

— Здравствуйте, хлопчики! Штаб у вас тут, что ли?

— Штаб, — с достоинством и настороженностью отозвался Петька.

— Может, я в чем пригожусь?

— Не, мы сами! — снова отозвался Петька. — Мы лучше знаем местность.

— А зачем это вам?

— Немец скоро придет сюда, партизанить будем. Фронт, небось, сами слышали, приближается.

— Ну это вы задумали хорошее дело! А что если мы сюда немца не допустим?

Петька не нашел, что ответить, ребята же в разговор не встревали.

— Вот что, хлопчики! Если вы и впрямь хотите воевать с врагом, то у меня есть одно предложение. А точнее, задание. Сейчас живо по домам, берите у кого что есть — грабли и вилы, и собирайтесь к Мишиной хате. Со мной на машине поедете. Ваши отцы на фронте, а матери трудом помогают нам бить фашистов. Давайте-ка и мы пособим колхозу сено скопнить, очень оно нужно кавалерии, без него коням, что машинам без бензина.

— А что, мы всё можем! — не раздумывая, за всех сказал Петька, что означало полное согласие с предложением солдата.

— А за командира будет вот он…