Горюч-камень (Повесть и рассказы) - Глазков Михаил Иванович. Страница 6

Весело бывало здесь тогда и уютно. То и дело, сворачивая с большой дороги, подъезжали возы, из дверей первого этажа мужики сноровисто таскали на телеги мешки с мукой. Мельник, кряжистый, белый с головы до ног, степенно похаживал у ящиков, куда по деревянным желобам беспрестанно текла мука, и время от времени постукивал гаечным ключом по дубовому столбу: на второй этаж знак давал— засыпай! И там, наверху, бабы, давно уже держащие наготове мешки, дружно спускали зерно в ковши. И жернова принимались еще надсаднее гудеть, сполна получив работу.

А Воргол обрушивал и обрушивал из створа плотины на лопасти приводного колеса маслянистые массы воды. Над колесом, над темным бучилом в туче мельчайших брызг сверкала на солнце радуга…

Но перед самой войной мельница заглохла, обезлюдела. Обветшалое здание не починялось, не латалась прорванная полой водой плотина. А причиной тому была новая, механическая, мельница, построенная колхозом, — в селе появился ток. Видно, посчитали селяне, что накладно содержать вторую мельницу, чинить ее каждую весну.

Не стало больше за плотиной широкого разлива воды, отцвела, угасла навсегда радуга над замершим колесом и над еще более потемневшим бучилом, поросла подорожником дорога — осиротела, опустела Кукуевская мельница.

Одни только рыболовы приходили теперь к мельничному омуту, чтобы на утренней ли, на вечерней ли зорьке посидеть с удочками, подсечь окунька, а то и сома.

Петька слыл заядлым рыболовом, и Кукуевский омут был его любимым местом. Вот и сегодняшний вечер, погожий и тихий, он никак не мог пропустить. Искупавшись для начала на быстрине, смыв с себя пот и дневную усталость от полевой работы, он уселся у омута под лозинкой и размотал удочки.

Ловил Петька «на темную» — без поплавков, так глубинная рыба клюет лучше. Только смотри в оба, не спускай глаз с лески. Опыт у Петьки богатый, и он не сомневался, что к ужину принесет домой если не окуней, то плотвичек. И думал он еще о своих друзьях, с кем вот уже целый месяц работает в поле. Он и не знал, что Мишка, к примеру, так любит лошадей. Когда неделю назад бригадирка хотела было послать его пособить пастухам, а лошадь передать Авдюшке-инвалиду, Мишка так реванул, что тетя Луша еле успокоила его и напрочь отступилась — ладно уж, вози картошку.

Не знал Петька, что таким выносливым окажется Семка, хлипкий с виду, с ручонками, как тыквенные плети. Венька Багор и Сашок Гуля по пять ездок в день делали, а Семка — семь. Думали ребята угнаться за ним, по семь ездок стали делать, а Семка и тут впереди оказался— восемь сделал. Такое у парня самолюбие. Чтобы кто-то обогнал его — да ни за что на свете!

«Хорошие у меня товарищи!» — размышлял Петька. И неизвестно, по какому бы руслу потекли его мысли дальше, если б от мельницы до его слуха не донесся странный звук. Словно что-то тяжелое упало, или кто спрыгнул на дощатый пол. Что это?

И тут, как на грех, задергалась, заокуналась леска у одной удочки. Петька схватил удилище и сделал подсечку, И сразу же ощутил привычное глубинное сопротивление добычи. «Окунь — граммов на четыреста!» — определил Петька и повел леску к берегу. На зазубрик и впрямь попался окунь.

Сняв рыбу и наживив червяка, Петька снова закинул леску. «Что же это стукнуло на мельнице? — не выходило у него из головы. — Сходить, что ли, посмотреть?»

Уже смеркалось, Петька передумал идти на мельницу— темно и одному страшновато немного. И вдруг в проеме окна почудился свет.

Позабыв про удочки и пересилив робость, Петька, прогнувшись под лозиновым навесом, двинулся к мельничному строению. К дверям не пошел, а подкрался со стороны колеса к стене и по замшелым бревнам вскарабкался, подтянулся к крошечному окошку…

Сперва Петька услышал приглушенный, невнятный разговор, потом уж разглядел смутные фигуры людей, склонившихся над чем-то и подсвечивающих себе временами карманным фонариком.

Петька замер, прислушался. Говорили не по-нашему. «Не из того ли десанта, что в лесу разгромили?»

Осторожно, рискуя сорваться, Петька по-кошачьи спустился вниз, нырнул в зеленую гущу лозинок и без оглядки припустил к селу.

До Мишкиной хаты он добежал за какие-нибудь четверть часа. Нетерпеливо постучался в окошко. Выглянул Мишка.

— Чего тебе?

— Постоялец ваш, дядя Леня, дома?

— Только что приехал. В горнице он, небось не уснул еще.

— Буди быстро и сам выходи. На мельнице — немцы.

— Что?

— Буди, говорю, дядю Леню, а я — за Семкой.

…Начинкин, не совсем поверивший Петьке, и трое ребят бежали к мельничному зданию по Петькиным следам. У солдата был автомат, а у Петьки — буденовский клинок: успел заскочить домой, прихватить.

У самой мельницы отряд по договоренности разделился— Петька с Семкой покарабкались по бревнам к тому самому окошечку, Начинкин же с Мишкой — прокрались ближе к двери. План был прост: Петька бросит в окошко булыжник, вместе с Семкой поднимет шум. А Начинкин с Мишкой — в засаде, на перехват.

Увесистый голыш, брошенный Петькой внутрь здания, сделал свое дело. Незнакомцы затопали каблуками по лестнице, на второй этаж. Раздались пистолетные выстрелы. Пули расщепили раму недалеко от ребят, тут же попрыгавших в кусты. Петькин клинок загремел по фундаменту.

— Дядя Леня! Их двое, они наверху!

— Сдавайтесь! Вы окружены! — крикнул Начинкин.

Со второго этажа из полуоткрытой двери полоснули два выстрела — стреляли на голос.

— Ребята! Мигом — за плотину! — скомандовал солдат и выстрелил по двери.

Мальчишки шмыгнули за земляное укрытие и затаились.

— Не стреляйт! — донеслось сверху. — Ми сдаюсь!

Дверь распахнулась, и на деревянном помосте появились две фигуры с поднятыми руками.

Начинкин громко клацнул затвором, прицелился. И вдруг оба незнакомца резко опустили руки и выстрелили на звук затвора. Солдат почти одновременно нажал на спусковой крючок и выбежал из укрытия. Один незнакомец покачнулся и полетел с помоста на старые жернова.

Начинкин птицей взлетел по лесенке и обрушил приклад на другого противника, раненного автоматной очередью.

— Дуйте теперь кто-нибудь к тете Луше, пусть пришлет подводу. Этому теперь до утра не очухаться, — устало присев на ступеньку, сказал Начинкин.

— Дядя Лень, как вы их здорово! — восхищенно протянул Петька. — Один с двумя! Вот это да!

— Не один, а четверо, — поправил Начинкин и болезненно поморщился. — Попали все-таки гады!

Гимнастерка намокла от крови — пуля задела бок.

— Давайте мы перевяжем, дядь Лень! — предложил Семка и потянул с себя рубашонку.

— Ничего, ребята, я сам, кажется, не сильно. А вы бегите лучше за подводой — не ночевать же тут.

Семка с Мишкой побежали к селу. В домах зажигались огни: людей встревожили выстрелы у мельницы.

…Оставшийся в живых немецкий диверсант на допросе в штабе танкового полка признался, что был заброшен сюда на парашюте с особым заданием — навести «юнкерсы-88» на железнодорожный мост. Самолеты прилетят следующей ночью, ровно через двое суток после выброски диверсионной группы. Условный сигнал летчикам для бомбежки — две зеленые и одна красная ракеты.

Воргольский мост недаром отмечен на изъятой у задержанного карте: он был важным стратегическим объектом— днем и ночью с короткими промежутками шли по нему с востока к фронту воинские эшелоны.

С наступлением вечера из села в сторону железнодорожного моста отправилась группа бойцов во главе с Начинкиным. Как ни просили ребята взять их с собой, Мишкин постоялец остался неприступным.

— Нет, хлопцы, вы свое дело сделали — да еще как! Теперь наш черед.

И бойцы ушли.

— Петь, а Петь! Я, кажись, придумал, — тронул плечо друга Мишка.

— Чего ты там придумал? — нехотя отозвался огорченный Петька.

— Вспомни Казачий курган! С него ведь мост виден, как на ладони.

— О! Точно! Бежим туда! — встрепенулся Петька.

— Погоди, я только подсолнух сломлю, — сказал Мишка…

И вот лежит ребячья ватажка на самой вершине полынного кургана, ро преданию, насыпанного запорожцами над прахом павших в боях побратимов, и подсолнухи из решета шелушат да погрызывают. Верстах в полутора от них в сумраке проглядывается мост, время от времени доносится гул проходящих по нему составов.