Горюч-камень (Повесть и рассказы) - Глазков Михаил Иванович. Страница 41

Так размышляя, Венька и не ведал, что приближается беда. И она нагрянула, да с той стороны, откуда ее и не ждали. Приподнявшись, Венька увидел, что несколько коров и бык Чемберлен отделились от стада и уходят в сторону села. Видимо, допекли оводы. Венька бросился наперерез, волоча за собой кнут. Добежав, он резко щелкнул перед носом передней коровы. Та взбрыкнула задними ногами и приударила назад, к стаду. За ней — другие коровы. Но Чемберлен и не думал подчиняться. Сколько Венька ни хлопал кнутом, он даже ухом не повел. Тогда Венька больно стегнул неслуха. Глаза у Чемберлена от злости налились кровью, и он угрожающе двинулся на Веньку. Тот струхнул и бросился бежать, часто оглядываясь назад. Однако и Чемберлен прибавил ход и настигал беглеца.

Венька увидел полузасыпанный окоп и бросился к нему, пытаясь укрыться в нем от разъяренного животного. Но, добежав, с ужасом понял, что это укрытие не спасет. Времени на дальнейшее размышление уже не было, и Венька повернулся лицом к настигающему его быку. И тут же сильным ударом был сбит с ног. Чемберлен по инерции пробежал еще немного и, взрывая копытами пыль на старом бруствере, круто развернувшись, пошел в новую атаку. На этот раз Венька, даже не успевший вскочить, оказался прижатым между рогами к земле.

Как ни странно, страх покинул Веньку, в нем теперь было одно чувство: не поддаться Чемберлену, иначе крышка! Он собрал все силы, руками и ногами оттолкнул от себя ненавистную рогатую голову и ухватился за кольцо в широко раздувающихся бычьих ноздрях. Бык опешил, так по крайней мере показалось Веньке. Он дернулся башкой, пытаясь освободиться от неожиданно пронзившей ноздри боли, но Венькина рука вцепилась мертвой хваткой.

И Чемберлен присмирел. Он стоял, уставившись на полулежавшего пастушка красными от крови глазищами. Венька осознавал, что отпусти он кольцо и бык снова припрет его рожищами к траве. Только бы хватило силы! Пальцы занемели, рука дрожала, во рту пересохло от волнения, пот заливал глаза…

Венька попытался приподняться на ноги, и это ему удалось: к его удивлению, бык даже не попытался двинуться с места. Рука продолжала крепко держать кольцо. Бегло огляделся — ни души. Что делать?

И тут все его существо охватил холодный страх: неужели ему суждено погибнуть!

И Венька в отчаянии закричал.

Чемберлен в испуге дернулся мордой назад, но Венька был на страже и не выпустил кольца. На смену страху пришла ненависть, злость на Чемберлена, так и ждущего, чтобы растерзать его. Венька вспомнил про кнут, который, выпав из рук, валялся неподалеку. Хотел дотянуться до него ногой, но тут же подумал, что кнут не спасет: ведь не побоялся же бык, когда он стегал его.

И такое охватило Веньку отчаяние, что он закричал прямо в морду быку:

— Ну что тебе, фашист проклятый, от меня надо! У-у-у!..

Чемберлен мотнул головой, но боль в ноздрях снова пронзила его.

— Не отпушкай его! Шмотри, не отпушкай! — раздалось за Венькиной спиной. Он обернулся и увидел несмело подкрадывающегося к месту неравной схватки Витька Дышку.

— Витек, помоги мне! Витек! — проговорил Венька.

— А што я должен шделать? Прикажывай! — спросил немного осмелевший Дышка. — Я его щас как штегану кнутом!

— Погоди! Не бери кнут! У тебя спички есть?

— Нету.

— У меня есть. Набирай скорее сухой травы. Да живее! Больше набирай.

Витек бросился на колени и стал судорожно сгребать пятернями прошлогоднюю траву.

— Хватит! Тащи сюда и сворачивай в жгут!

— Понял! — отозвался Витек и стал крутить жгут.

Венька пошарил свободной рукой в кармане брюк и, вытащив коробок, бросил его Витьку.

— Поджигай!..

Обламывая от волнения спички, Дышка наконец зажег жгут: сухая трава вспыхнула, как порох.

— Суй быку в морду! — приказал Венька.

Витек бросился вперед и бесстрашно ткнул горящим жгутом в бычью морду. Венька выпустил кольцо, и Чемберлен, в испуге сделав стойку, развернулся и бросился вспять.

Венька в изнеможении опустился на траву.

— Вень! Ждорово он тебя, да? Больно?..

— Не-е, — только и смог вымолвить обессиленный Венька…

Перед вечером Лукерья Стребкова обошла все дома в бригаде и дала наряд:

— Ладьте крюки, завтра выезжаем косить рожь на Веденеевом поле.

Люди назвали поле за Косым верхом, где погиб дед Веденей, его именем.

И застучали в каждом дворе молотки, зазвенели застоявшиеся без дела отбиваемые косы.

Мишка и Венька ладили сразу по два крюка — себе и матерям. Варька тоже упросила брата взять ее с собой на поле: «Буду воду вам носить», — сказала. И он согласился, вспомнив, как на недавнем сенокосе сам таскал косцам воду из Кошкина колодца. Крюк — это косье с длинными деревянными зубьями внизу. Когда косишь, зубья не дают стеблям ложиться под косой на землю, а доносят их в валок. Не всякий сможет косить крюком, тут нужна сноровка и сила, ведь почва под хлебами неровная, и коса должна ходить не по земле, как при косьбе травы, а на весу. Но Венька накануне поучился работать с крюком на зарослях крапивы. Он столько ее навалял за гумном, что соседка — Аринка Кубышка съязвила:

— Что, Вениамин, аль на зиму для щей запасаешь?

Вреднющая баба эта Кубышка! От колхозной работы воротит нос, как черт от ладана, а на железнодорожную станцию чуть ли не каждый день шастает: носит лепешки на продажу проезжающим. И где она муку берет, не понятно? Поговаривают, что Кубышка ходит по ночам в поле и стрижет колоски. Обмолотит, смелет зерно на самодельной меленке и стряпает лепешки. Ну, погоди! Когда-нибудь мы до тебя доберемся, — заключил Венька, добивая крюком последние скопления крапивы-жгучки…

Рано утром по улице двигалась подвода, и сидевший на ней кузнец Григорий останавливался под окнами домов, кричал:

— Эй! Выносите крюки на телегу! Выезжаем за Косой верх!

Колхозницы выходили из хат, складывали косы на подводу и сами шли за ней, с мешочками в руках — с харчами на обед.

Начало жатвы! Испокон веку это был для крестьянина торжественный праздник. Ради долгожданного дня, когда на хлебном поле сверкнут косы и стебли с тугими колосьями лягут в ряды, а потом появятся на словно бы остриженном клину первые крестцы снопов, было столько пролито пота и недоспано ночей.

Нынешняя жатва для жителей Казачьего, как и для всех советских людей, была особой: фронт ждал хлеба. Солдаты, изгоняющие врага с родной поруганной земли, оставили косы своим женам, матерям и сестрам да еще детям. Вот и тут, за Косым верхом, были одни женщины да дети, да еще увечный кузнец Григорий, который, раздав крюки, сам встал во главе косцов.

— Ну, бабоньки, начнем! — сказал он, и лицо его словно бы помолодело. Он сделал шаг вперед деревянной ногой, и коса, описав полукруг в воздухе, срезала стебли желтой ржи; они покорно легли на стерню, словно золотые от солнца. И пошли за Григорием косцы, держа интервал, взмахивая в такт крюками: сначала бригадирка, за ней Настенка Богданова, следом Ульяна Лобынцева, Федосья Багрова с сыном да Домнуха Горохова. За взрослыми — ребята… Ряды выходили плотными — добрый уродился хлеб! Будет что и фронту отправить, и на семена засыпать, и людям на трудодни дать.

Над Веденеевым полем — ни облачка. Солнце, как начищенный медный таз, сияет, палит над головой. Косцы, разгоряченные и потные, стараются не замечать его, взмахивают и взмахивают крюками, временами отирая ладонями пот со лба.

Мишка уверенно шел, не отставая от взрослых ни на шаг. Правда, прокос у него получался уже, чем у них. Косу он отбил на славу, и стебли легко и неслышно валились на крюк, а с него в валок. Гоны были длинные, и Мишка, пока шел из конца в конец, успевал намечтаться вволю.

А вспомнилось ему последнее предвоенное лето, такая же уборочная пора, когда он с отцом ездил за Большой верх косить рожь. Косил-то отец вот таким же крюком, а Мишке он давал его лишь изредка — учил исподволь. Думалось ли тогда отцу, что совсем скоро его заменит вот на этом поле он, Мишка! И заменит с честью: если бы он увидел сына, то не устыдился бы за него. Венькиному отцу уже никогда не придется держать в руках косу, не ощущать тяжести литых колосьев на ладони. Да только ли ему не придется увидеть это хлебное поле и вон то яркое знойное солнце! И дед Веденей навсегда ушел из жизни, оставив свое имя полю, и Ленька, Мишкин дружок, и Петька… Многих своих хозяев ты уже не дождешься, родное поле!