Генератор Кошмаров (СИ) - Шторм Максим. Страница 107

- Я тоже побаиваюсь. Но не за твоего брата. За Алана я совершенно спокоен. Поверь своему дяде. Уж если кто и способен до конца выстоять во всей этой непонятной чертовщине, то это только он. Я бы больше боялся на месте тех, кто осмелится бросить ему вызов. Веришь мне, милая? С твоим братом всё будет в порядке. Я просто уверен в этом. Не успеешь ты проснуться, как он постучит в дверь и скажет, что он вернулся. Вместе с Тони.

Шелли потёрлось щекой о дядино плечо и спросила:

- Что же происходит? Что творится с нашей жизнью? Что случилось с этим миром, дядя?

- Не знаю, Шелли. Я не знаю.

Девочка не подала виду, но откровенно беспомощный и растерянный ответ Фредерика несказанно её огорчил и расстроил. И дядя так же, как все они, пребывает в паутине безызвестности. Её умный и всезнающий дядя. Наверно мир и правда катится к чёрту.

И вот теперь, закрывшись в своей комнате на втором этаже особняка, Шелли мучилась неизвестностью и засевшими глубоко внутри грызущими нутро страхами. Она была совсем одна. Одна наедине с болью и отчаянием. И никого не было рядом. Даже Алан оставил её. Даже её родной брат и лучший друг. Она одна.

Глупая дура, вспыхнув, укорила себя девушка. Ты не одна и никогда одна не была. И сейчас ты с ними, а они с тобой. Те, кто тебя любит и кого любишь ты. Ведь вполне достаточно помнить о человеке, не забывать его, держать в сердце, и ты никогда не будешь одинок.

Спрыгнув с кровати, Шелли погасила настольную лампу и комнату окутали угрюмые сумерки. Девочка подошла к зеркальному трюмо и, отбросив за спину распущенные волосы, внимательно всмотрелась в едва видимое, поддёрнутое темнотой отражение. Тени за спиной Шейлы, не сговариваясь, дружно сдвинулись, пытаясь проследить за её взглядом. Она смотрела в собственные глаза насыщенного синего цвета, влажно блестевшие на бледном лице заточённой в зеркало девочки. Шелли взялась обеими руками за кованую раму зеркала. Отражение сделало то же самое. Шелли застыла, задумчиво кусая нижнюю губу и не отрываясь от зрелища прячущегося за стеклом двойника, один в один копирующего её движения.

Когда-то давно, теперь Шейле казалось, что это было совершенно в другой жизни, возможно, принадлежащей даже не ей, она слышала, что зеркала способны похищать душу. Стоит повнимательней всмотреться в глубины таинственного зазеркалья, особенно ночью, в кромешной тьме и давящей на уши тишине и… Произойдет чудо. Волшебство. Магия. Что-то изменится в структуре окружающей тебя реальности. И тебя будет разделять всего один шаг от иного мира. Один шаг - и ты сойдёшь в реальность зазеркалья. Словно кэрроловская Алиса. Ты станешь иной.

А ещё поговаривали, что нужно бояться больших зеркал и тёмных комнат и не заигрываться с гаданием под Рождество. Шелли слышала множество самых разных, жутких и страшных историй. И, конечно, «совершенно правдивых»! Поэтому девочка прекрасно знала, чем чревато долгое разглядывание самой себя в зеркале тёмной ночью в пустой комнате. Двойник может высунуться из рамы, вырваться из плена отражений и схватить тебя за горло. Он может попытаться убить тебя. Некоторые рассказчики вышеупомянутых страшных историй били себя кулаком в грудь и с пеной у рта заверяли, что если не они, то их самые близкие знакомые уж точно были свидетелями подобных событий. Или друзья знакомых, или дальние родственники. Неважно. Но у кого-то из них обязательно находились те, кто так или иначе пострадал от зловредных зеркальных допельгангеров.

Шелли не верила во всю эту потустороннюю чушь, замешанную на старинных побасенках и детских страхах. Но сейчас ей как никогда хотелось сбежать. Уйти за грань. В иную реальность. Шелли хотела скрыться в другом месте, подальше отсюда и ото всех проблем. Она хотела уйти в Страну Чудес. Пусть ненадолго, но уйти и забыться. Но это было невозможно. Сведённые от напряжения пальцы девушки, стискивающие раму зеркала, побелели и задрожали. Из уголка левого глаза выкатилась одинокая слезинка. Задержавшись на мгновение у истока, слезинка покатилась по щеке, оставляя за собой тускло сверкающий в свете проникающих в комнату серебристых лучей такой же одинокой, выглянувшей из-за туч луны, размытый след.

Девочка сделала над собой неимоверное усилие, чтобы разжать пальцы и отвернуться от зеркала, приковавшего её невидимым магнитом к застывшему отражению. Бегство в Страну Чудес не состоялось. Есть ли вообще другие миры кроме нашего, неожиданно всплыло в голове Шейлы, когда она устало рухнула на кровать? А если есть, то какие они? Кто там живёт? Люди, подобные нам или совсем уж невиданные и диковинные существа? Там лучше или нет? Или все миры без исключения подвержены тем же порокам и печалям, что и наш изрядно запутавшийся в собственных амбициях и дурных пристрастиях мирок? Шелли подумала, что заморачиваться на эту скользкую тему себе дороже выйдет. Это равносильно участвовать в споре на религиозную тематику в компании упёртого атеиста и истинно верующего христианина. Крайне неблагодарное занятие.

Шелли свернулась калачиком, подтягивая коленки к груди. В комнате было тепло, но девочка мёрзла. Непонятный холод пронизывал до самых костей, проникая, казалось, в самые отдалённые участки дрожащего от непонятного озноба тела. Шейла протянула руку и нащупала краешек тонкого одеяла. Не раздеваясь, закутавшись по самое горло, девушка замерла. Шейле казалось, что накрывшись одеялом, она отгораживается от неотвратимо наступающих со всех сторон проблем. Она спряталась и её не видно. Опасность минует, пройдя рядом, не замечая затаившуюся под одеялом девочку. Наивная детская иллюзия. Но как порой хочется вернуться в детство… Забыть о заботах, взрослых проблемах и неразрешимых делах. Шелли давно перестала ощущать себя ребёнком, лет где-то с тринадцати. И сейчас горько жалела об этом.

Я же ещё совсем маленькая! Господи боже, я же всё равно ребёнок! Мне всего семнадцать лет. Я, если уж начистоту, никогда по-настоящему и не любила. Я жила, погружённая в глупые мечты и несбыточные иллюзии. Иллюзии любви и грёзы возомнимого женского счастья. Но я не женщина. Я по-прежнему остаюсь ребёнком. Я никогда не знала мужчину. Я не знаю, каково это – отдаться мужчине. Я ничего не понимаю в этой жизни. Мне только семнадцать!

И я в заднице, мрачно, с депрессивными нотками подвела итог тяжким размышлением Шейла. Все мы находимся там же. В заднице. Алан не любит, когда я резко и грубо выражаюсь, вымученно улыбнулась девочка. Но если я скажу, что мы все по воле судьбы оказались в попе, что от этого изменится? Разве сможет перетасовка слов изменить общий смысл возникшей ситуации? Нет, разумеется. Алан. Любимый старший брат. Лучший друг. Зачастую самый близкий и родной человек в мире. Иногда невыносимый зануда и вечно сующий нос не в свои дела засранец. Но кем бы он ни был, он всегда оставался неотъемлемой частью её жизни. И если с Аланом что-нибудь произойдёт, её жизнь уже никогда не будет прежней. Шелли знала это. Она была уверенна более чем, что без старшего брата, готового умереть за неё и пожертвовать собой ради её же счастья (Шелли это точно знала), она превратится в совсем другого человека. А как иначе? Изменится её жизнь и изменится она.

Видит Бог, Шелли больше всего на свете хотела остаться прежней. И она хотела поскорее увидеть Алана живым и невредимым. Девочка остро пожалела, наверное, впервые, что не знает ни одной подходящей по случаю молитвы. Если бы она могла, она помолилась бы за скорейшее возвращение старшего брата домой. Она пропадёт без него. Да и сам Алан… Ну он же такой ранимый, такой сентиментальный и чувственный! Вся его напускная, показушная невозмутимость и хладнокровие. Жёсткий взгляд и не сочетающаяся с внешней твёрдостью грустная улыбка. Странный, странный парень этот Алан Блейз. Алан, который хранит множество скелетов по шкафам и не терпит вмешательства в личную жизнь. Алан, который держит себя на расстоянии в несколько миль от желающих первыми протянуть ему руку помощи и предложить свою жилетку в качестве носового платка.

Шелли любила его. Она всей душой любила своего брата. Пожалуйста, взмолилась Шелли, сжимая кулачки, пожалуйста, пусть у него всё будет хорошо. Пусть Алан будет счастлив! Пусть он вернётся живым и невредимым. Шелли взывала к высшим силам со всей неистовостью и детской непосредственностью. Так может молиться только ребёнок, до последнего искренне верующий в торжество справедливости и победу добра над злом.