Трав медвяных цветенье (СИ) - Стрекалова Татьяна. Страница 64
– А ты что-то совсем раскис. И чего тебе приспичило? Артели ты не касаешься, дело не твоё. Вот понесла нелёгкая! Сидел бы дома.
Возок летел уже далеко от зимовья. По оговоренным вехам путь ложился гладко. Повезло сродникам заимку найти.
– Да ничего мне. Полегчало. – Отозвался собеседник. – У меня свои дела есть. Не бось – в тягость не буду. Ещё и помощи попросишь.
– Ишь? – усмехнулся видный купец. – А как дорогу спрашивали, я думал, ты уж помер!
– Да там помрёшь! – вскинулся товарищ. – Вон, ружьишком поигрывает! Хлопнет обоих – и хоронить не станет!
– Что-то ты больно робок! Мы и сами с усами, – подкрутил усы красавец, – нас не очень подстрелишь!
– Этот и без ружья подстрелит!
Родич глянул с интересом:
– Так ты – что же? – знаком с ним?
– Отчего ж, нет? Ещё как знаком! Это ты незнаком. Хоть и следовало бы.
– Да кто ж он?
– Кто… Да – свояк твой!
– Мой?! – изумился представительный купец, и сразу напрягся, – постой…
– Вот и постой. Лучше не связывайся. У меня вон – рука попорченная.
– М-да… это – что же? Свояк…
– Гаафы, старшей нашей, муж.
– А ты не ошибся?
– Я-то – нет. Это он, Бог миловал, не узнал. Что ж? Когда схватывает меня, мать родная не узнает: такой розан делаюсь. Ан, вишь, не без пользы. На всё промысел имеется…
– Муж… ишь, ты… Так ведь красотка при нём вашей старшенькой не чета! Такой, прямо, пряник – не всякий-то встрянит! Эка! Жена, говорит…
– Да какая жена?!
– Вот-вот… не жена. Чего б им в глуши такой жить? Сестрица-то ваша – за Гназдом замужем? Чего ж – у Гназда денег не стало получше кралю обустроить? Сдаётся мне – нелады у них, у Гназдов, в гнездовье ихнем! А я ведь слышал: слухом-то земля полнится: Гназды какие-то по белу свету своего ищут!
– А… – протянул собеседник уважительно, – ну, ты, зятёк, голова! Недаром барыш к тебе идёт! Ведь верно! Пустить им собак по следу! Батюшку, Дормедонта Пафнутьича, надоумить. Не сам. Человека найти. Самих-то на порог не пустят.
– Да… – посочувствовал родственник родственнику, – не ласковы с вами Гназды. Муженёк-то – в лесу среди волков жить готов – только б не с законной супругой!
Дормедонтыч раздражённо хлестнул лошадей:
– А где ж ему жить-то?! По себе житьё нашёл, волк ощеренный! Ничего, накроем волчье логово. Вот попомнит тогда мою руку простреленную.
– Руку, руку… – огрызнулся нежданно зять. – Нежный какой! Нечего подставлять! – и, смолкнув, прислушался к чему-то.
– Ты чего? – насторожился шурин.
– А ничего, – глухо пробормотал тот, оглядываясь назад, – болтать хватит… А скорей катиться восвояси… Слышишь?
Далеко-далеко, едва различимо в шелесте еловых лап – тишину пронизал протяжный волчий вой…
– Со стороны зимовья… – испуганно прошептал Дормедонтыч, и добавил, похолодев, – а вдруг он… зятёк-то… того…
Глава 13 «Жола Вакра»
– Что за имя – Жола Вакра? –
Кто-то из проезжих вякнул.
– Да Анжол! – другой орёт. –
Так привык честной народ.
Ростом Жола невысок,
И сложеньем коренаст,
Иней бороду посёк.
И, толкуют, Жола – Гназд,
С той же спесью – фу ты, ну ты!
Слышал Дормедонт Пафнутов…
В прежние годы Дормедонт Пафнутьич перед младшим зятем лебезил да заискивал. Потому как – богатый деловой дочкин муж подмогой служил, ступенькой к положению. Но со временем, как сам в силу вошёл – ломаться начал, зятька в сторону пихать.
Зятёк тоже своенравен родился. Давал порой тестю знать, кто лошадьми правит. И бывало – чёрный от злости, тяжело слезал Дормедонт Пафнутьич в облучка и с поклоном зятю вожжи подавал. От поклонов этих нутро ныть начинало, и сердце посасывало. Потому с Агафьиным муженьком держался Дормедонт куда как чопорно. Но нынче, за весть золотую – расцеловал в обе щеки.
И зятя младшего, и сына среднего. Молодцы ребята! Не только слабость у врага нащупали – а потрудились-проверили, поездили, людей поспрашали. Чрез десятые руки отыскали человека нужного – Жола Вакра такой есть – и слили ему сведенья брильянтовые тонкой струйкой прямо в подставленную чашу! Туда, куда надо!
Попался голубь. Дальше можно не тревожиться. За всё получит. Его вина пред Дормедонтом, конечно, никакими яхонтами не окупится, но душу потешить горестями супостата – в наслаждение! Да и как знать? Что там натворил у Гназдов старший зятёк? Кого задел, обездолил? Может, такого наворочал, что сами родственнички приведут связанного молодца к законной жене да и вручат Дормедонту уздечку? Вот он покуражится!
От радости такой совсем Лаван разнежился и старшенькую свою по голове погладил:
– Ну, дочка! Вот и на нашей улице праздник! Глядишь – и получишь муженька! Слыхала новость?
Гаафа слыхала. И кабы не так подробно – разделила бы общее торжество. Но братец расписал наглядно, что живёт ненавистный муженёк не с гулящей, а с женой. Женой так и величает! А зять, прибывший в дом тестя вместе с супругой, не счёл нужным умерить цветистость слов и маслянистость взгляда, рассказывая о сучкиных красотах. Чем сестрицу Агафью в досаду ввёл. А в досаде сестрица злая становится и ей, Гаафе, гадость всякую в уши капает. А Гаафе и без неё жизнь соломенная давно невмочь.
Агафья, своенравно подбоченясь, похаживала по горнице. Хмыкала, в зеркала поглядывая:
– Ну, теперь после домашних плёток опадёт её краса, как вишен цвет. Она поплачет! И поделом! Нечего у моей сестрицы мужа отбивать. А то вон Гаафа сколько лет горюет! – она усмехнулась, покосившись на старшую. Потом, помолчав, задумчиво сквозь зубы цедить пошла, уже не глядя:
– Однако вряд ли муж к сестрице вернётся. Он и раньше-то её не жаловал, а теперь, когда кралю его лупцевать начнут – никакой поруб не удержит его, выручать кинется. Коль на разрыв со своими пошёл – тут чувства сильные. Видать, любит. Да и то – разве сравнишь нашу Гашу с девкой той? Боюсь, батюшка – не видать Гаафе супружника. Сбежит.
Раз, другой сказала Агафья в таком духе. И с каждым разом всё неподвижнее становилась старшая сестра, всё напряжённее. Так и сидела – как каменная. Глаза вниз, лицо застывшее. Пальцы – в край лавки впиваются. Уста мертвы. А что на душе, внутри – про то лучше не знать.
Пока не наговорилась семья, не обсудила дела да планы – всё молчала Гаафа, точно нет её. А потом вдруг – как смыло с неё оцепенение. Шевельнулась, ожила – и даже взгляд повеселел. Неожиданно подняла голову и легко так спрашивает:
– А что, батюшка – поди, ведь, и правда – могут Гназды своего наказать эдак?
– Да лучше ничего не придумаешь, – откликнулся отец.
– Тут и овцы целы, и волки сыты, – согласился братец, – я б именно так и сделал.
– Пожалуй, – пробормотал зять, растерянно глядя куда-то в окно – и затем в сомнении головой покачал, – только я бы так просто кралю не отдал…
– Уж ты бы! – не удержалась Агафья, но, метнув на сестрицу взгляд, язык прикусила. Гаафа даже не заметила. Она всё что-то думала про себя, глаза же, и так неброские – точно исчезли с лица. Да и лица-то не было. Только странный клёкот из-под запечатанных уст слышался.
Считай, не ошиблось Лаваново семейство. Именно такое, как и предполагали они – жёсткое – решение приняли Гназды, сойдясь в доме батюшки Трофима Иваныча, когда на закате дня в крепость въехали сани о двух лошадях, а из саней вышел никто иной, как Жола Вакра, в Смоле Гназдов правая рука: счёл нужным прибыть самолично в виду особых обстоятельств.
Не в привычку было Вакре метельными лесами кататься. По неюным годам и наличию лавочки – всё больше за прилавком он сиживал, а что бразды держал от многих путей, нити от многих сетей – на то талант, мелкой торговли не в помеху. И если в одном месте аукалось – тут же с другого конца ему отзывалось. На самом стрежне, на перекате – укрепился Жола. Кряжист был, тяжек Жола – зато с места не сдвинешь. Надёжен. И не только ста́тью. Потому дела на подручных оставил: такие вести следует сообщать из первых уст.