Зона - Довлатов Сергей Донатович. Страница 24
Бурый напиток действовал подобно алкоголю. Люди начинали возбужденно жестикулировать, кричать и смеяться без повода.
Серьезных опасений чифиристы не внушали. Серьезные опасения внушали те, которые могли зарезать и без чифиря…
Во мраке шевелились тени. Я подошел ближе. Заключенные сидели на картофельных ящиках вокруг чифирбака. Завидев меня, стихли.
– Присаживайся, начальник, – донеслось из темноты, – самовар уже готов.
– Сидеть, – говорю, – это ваша забота.
– Грамотный, – ответил тот же голос.
– Далеко пойдет, – сказал второй.
– Не дальше вахты, – усмехнулся третий…
Все нормально, подумал я. Обычная смесь дружелюбия и ненависти. А ведь сколько я перетаскал им чая, маргарина, рыбных консервов…
Закурив, я обогнул шестой барак и вышел к лагерной узкоколейке. Из темноты выплыло розовое окно канцелярии.
Я постучал. Мне отворил дневальный. В руке он держал яблоко.
Из кабинета выглянул Токарь и говорит:
– Опять жуете на посту, Барковец?!
– Ничего подобного, товарищ капитан, – возразил, отвернувшись, дневальный.
– Что я, не вижу?! Уши шевелятся… Позавчера вообще уснули…
– Я не спал, товарищ капитан. Я думал. Больше это: не повторится.
– А жаль, – неожиданно произнес Токарь и добавил, обращаясь ко мне: – Входите.
Я вошел, доложил как положено.
– Отлично, – сказал капитан, затягивая ремень, – все документы, можете ехать. Доставите сюда зека по фамилии Гурин, Срок – одиннадцать лет. Пятая судимость. Человек в законе, будьте осторожны.
– Кому, – спрашиваю, – он вдруг понадобился? Что, у нас своих рецидивистов мало?
– Хватает, – согласился Токарь.
– Так в чем же дело?
– Не знаю. Документы поступили из штаба части.
Я развернул путевой лист. В графе «назначение» было указано:
«Доставить на шестую подкомандировку Гурина Федора Емельяновича в качестве исполнителя роли Ленина…»
– Что это значит?
– Понятия не имею. Лучше у замполита спросите. Наверное, постановку готовят к шестидесятилетию советской власти. Вот и пригласили гастролера. Может, талант у него или будка соответствующая… Не знаю. Пока что доставьте его сюда, а там разберемся. Если что, применяйте оружие. С Богом!..
Я взял бумаги, козырнул и удалился.
К Ропче мы подъехали в двенадцатом часу. Поселок казался мертвым. Из темноты глухо лаяли собаки.
Водитель лесовоза спросил:
– Куда тебя погнали среди ночи? Ехал бы с утра.
Пришлось ему объяснять:
– Так я назад поеду днем. А так пришлось бы ночью возвращаться. Да еще в компании с опасным рецидивистом.
– Не худший вариант, – сказал шофер.
Затем прибавил:
– У нас в леспромхозе диспетчеры страшнее зеков.
– Бывает, – говорю.
Мы попрощались…
Я разбудил дневального на вахте, показал ему бумаги. Спросил, где можно переночевать?
Дневальный задумался:
– В казарме шумно. Среди ночи конвойные бригады возвращаются. Займешь чужую койку, могут и ремнем перетянуть… А на питомнике собаки лают.
– Собаки – это уже лучше, – говорю.
– Ночуй у меня. Тут полный кайф. Укроешься тулупом. Подменный явится к семи…
Я лег, поставил возле топчана консервную банку и закурил…
Главное – не вспоминать о доме. Думать о каких-то насущных проблемах. Вот, например, папиросы кончаются. А дневальный вроде бы не курит…
Я спросил:
– Ты что, не куришь?
– Угостишь, так закурю.
Еще не легче…
Дневальный пытался заговаривать со мной:
А правда, что у вас на «шестерке» солдаты коз де Не знаю. Вряд ли… Зеки, те балуются. По-моему, уж лучше в кулак. Дело вкуса…
– Ну ладно, – пощадил меня дневальный, – спи. Здесь тихо…
Насчет тишины дневальный ошибся. Вахта примыкала к штрафному изолятору. Там среди ночи проснулся арестованный зек. Он скрежетал наручниками и громко пел:
«А я иду, шагаю по Москве…»
– Повело кота на блядки, – заворчал дневальный.
Он посмотрел в глазок и крикнул:
– Агеев, хезай в дуло и ложись! Иначе финтилей под глаз навешу!
В ответ донеслось:
– Начальник, сдай рога в каптерку!
Дневальный откликнулся витиеватым матерным перебором.
– Сосал бы ты по девятой усиленной, – реагировал зек…
Концерт продолжался часа два. Да еще и папиросы кончились.
Я подошел к глазку и спросил:
– Нет ли у вас папирос или махорки?
– Вы кто? – поразился Агеев.
– Командированный с шестого лагпункта.
– А я думал – студент… На «шестерке» все такие культурные?
– Да, – говорю, – когда остаются без папирос.
– Махорки навалом. Я суну под дверь… Вы случайно не из Ленинграда?
– Из Ленинграда.
– Земляк… Я так и подумал.
Остаток ночи прошел в разговорах…
Наутро я разыскал оперуполномоченного Долбенко. Предъявил ему свои бумаги. Он сказал:
– Позавтракайте и ждите на вахте. Оружие при вас? Это хорошо…
В столовой мне дали чаю и булки. Каши не хватило. Зато я получил на дорогу кусок сала и луковицу. А знакомый инструктор отсыпал мне десяток папирос.
Я просидел на вахте до развода конвойных бригад.
Дневального сменили около восьми. В изоляторе было тихо. Зек отсыпался после бессонной ночи.
Наконец я услышал:
– Заключенный Гурин с вещами!
Звякнули штыри в проходном коридоре. На вахту зашел оперативник с моим подопечным.
– Распишись, – говорит. – Оружие при тебе?
Я расстегнул кобуру.
Зек был в наручниках.
Мы вышли на крыльцо. Зимнее солнце ослепило меня. Рассвет наступил внезапно. Как всегда…
На пологом бугре чернели избы. Дым над крышами поднимался вертикально.
Я сказал Гурину:
– Ну, пошли.
Он был небольшого роста, плотный. Под шапкой ощущалась лысина. Засаленная ватная телогрейка блестела на солнце.
Я решил не ждать лесовоза, а сразу идти к переезду. Догонит нас попутный трактор – хорошо. А нет, можно и пешком дойти за три часа…
Я не знал, что дорога перекрыта возле Койна. Позднее выяснилось, что ночью двое зеков угнали трелевочную машину. Теперь на всех переездах сидели оперативники. Так мы и шли пешком до самой зоны. Только раз остановились, чтобы поесть. Я отдал Гурину хлеб и сало. Тем более что сало подмерзло, а хлеб раскрошился.
Молчавший до этого зек повторял:
– Вот так дачка – чистая бацилла! Начальник, гужанемся от души…
Ему мешали наручники. Он попросил:
– Сблочил бы манжеты. Или боишься, что винта нарежу?
Ладно, думаю, при свете не опасно. Куда ему по снегу бежать?..
Я снял наручники, пристегнул их к ремню. Гурин сразу же попросился в уборную.
Я сказал:
– Идите вон туда…
Потом он сидел за кустами, а я держал на мушке черный воркутинский треух.
Прошло минут десять. Даже рука устала.
Вдруг за моей спиной что-то хрустнуло. Одновременно раздался хриплый голос:
– Пошли, начальник…
Я вскочил. Передо мной стоял улыбающийся Гурин. Шапку он, видимо, повесил на куст.
– Не стреляй, земеля…
Ругаться было глупо.
Гурин действовал правильно. Доказал, что не хочет бежать. Мог и не захотел…
Мы вышли на лежневку и без приключений достигли зоны. В дороге я спросил:
– А что это за представление?
Зек не понял. Я объяснил:
– В сопроводиловке говорится – исполнитель роли Ленина.
Гурин расхохотался:
– Это старая история, начальник. Была у меня еще до войны кликуха – артист. В смысле – человек фартовый, может, как говорится, шевелить ушами. Так и записали в дело – артист. Помню, чалился я в МУРе, а следователь шутки ради и записал. В графу – профессия до ареста… Какая уж там профессия! Я с колыбели – упорный вор. В жизни дня не проработал. Однако, как записали, так и поехало – артист. Из ксивы в ксиву… Все замполиты меня на самодеятельность подписывают – ты же артист… Эх, встретить бы такого замполита на колхозном рынке. Показал бы я ему свое искусство.
Я спросил:
– Что же вы будете делать? Там же надо самого Ленина играть…