Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович. Страница 24

   — Неси-ка нам второе блюдо, Настасья, — сказал Лександра жене, когда с судаком было покончено.

Настасья принесла мясное кушанье — тонкие ломти, приправленные чем-то острым, уложенные в плоские деревянные тарелки. Мясо было жестковато, но гости съели его с аппетитом.

   — Вы знаете, что вы ели? — спросил с хитрецой хозяин.

   — Только не медвежатина. Может быть, сохатый или олень, — высказал предположение Семён Иванович.

   — Вот и ошиблись, — ответил, смеясь, Татаринов.

   — Что же это? Не томи, Лександра! — воскликнул Корней.

   — Лошадка это. Ио-го-го! Натуральная конинка.

Оба гостя поперхнулись. Дежнёв растерянно произнёс:

   — Как же так? Ведь мы не употребляем конину. Грех же это великий — трудовую скотинку, друга твоего, поедать.

   — Ничего, мужики... Привыкайте, — невозмутимо сказал Татаринов. — В Сибири не только лошадку, собачку кушать станете, коли нужда заставит. Вот попадёте в полярные края... Припасы кончились, зверь не ловится, — вот и собачке будешь рад. Аль с голодухи подыхать?

   — Бывает, конечно... — примирительно сказал Дежнёв. — Я вот на Вайгаче однажды песца ел.

Но Корней был настроен воинственно и намерен был изрядно изругать хозяина, невзирая на его начальственный ранг полусотника. Но тут дверь открылась, и в избу вбежала стройная кареглазая девушка-татарочка лет пятнадцати, ослепительно красивая. Завидев гостей, она засмущалась и закрыла лицо платком. Татарочка и поумерила пыл Корнея, устремившего восхищенный взор на девушку.

   — Дочка? — спросил Кольчугин хозяина.

   — Ошибаешься. Ещё не успели мы с супружницей такую дочку родить, — услышал он ответ. — Нашей старшей всего десятый годок пошёл. А это своячница, сестрица моей жены, Амина.

   — Хороша.

   — Потому-то многие парни на неё заглядываются.

Кольчугин потом постоянно твердил Семёну:

   — Хороша татарочка, Лексашкина свояченица. Женился бы на ней. Ей-богу, женился.

   — Приглянулась, что ли?

   — Не то слово. Девка — загляденье.

   — Поговори с Лександрой по душам.

   — Побаиваюсь. Неровня всё же. Я рядовой казак. Он полусотник, начальник мой. Да и слишком молода ещё.

Кольчугин как-то нашёл повод и разговорился с Татариновым. Узнал, что Амине скоро исполнится пятнадцать годков. А Дежнёву сказал самоуверенно:

— Через год непременно посватаюсь. Надоело бобылём ходить.

Служба Дежнёва в Тобольске шла своим чередом. Он наравне с другими казаками нёс караул в самом городе, охранял крепость и казённые амбары с мягкой рухлядью и припасами, отправлялся в отдалённые поселения на сборы ясака, ходил на усмирение непокорных князцов.

Один такой поход состоялся в зимнее время. Стрельцы, как наиболее привилегированная и лучше вооружённая часть войска, составляли ядро тобольского гарнизона и несли службу главным образом в городе. На казаках лежала главная тяжесть дальних походов. В условиях бездорожья средней и северной части обского бассейна основными путями сообщения в летнее время были реки, а зимой передвигались на лошадях по тем же рекам, скованным льдом.

Вот и на этот раз, в разгар зимы, небольшой казачий отряд выступил в поход. В числе казаков отряда находился и Семён Дежнёв. Целью похода было вогульское селение на обском берегу ниже того места, где великая река Обь принимает свой главный приток Иртыш. Местный князец проявил строптивость, отказался выплачивать ясак, прогнал ясачных сборщиков, не имевших надёжной охраны. Командование отрядом было возложено на полусотника Татаринова.

В пути полусотник поведал казакам, что некоторые князцы доставили много хлопот тобольским властям. Недовольные тем, что они лишались прежних доходов от сбора пушнины с соплеменников и возможности безнаказанно притеснять и обирать рядовых членов своего рода, они стали подстрекать своих людей к вооружённым выступлениям против русских. Особую активность проявила кодская «княгиня» Анна, прозванная «лихой атаманшей». Вместе с обдорским князцем Василием она подняла обских и берёзовских остяков, которые осадили Березов, но были рассеяны с помощью ружейного огня. Позже та же самая Анна с князцами Чумеем, Кеулом и Таиром вступили в контакт с иртышскими татарами и некоторыми вогульскими родами. Назревало широкое выступление, но русские сумели предотвратить его и сурово обошлись с «лихой атаманшей» и её главными сообщниками.

Но всё же подобные выступления в Западной Сибири случались редко. В целом местные племена относились к русским доброжелательно и не хотели быть слепым орудием властолюбивых и корыстных князцов. Власть русского воеводы всё же служила хоть и не всегда надёжной, но всё же защитой против злоупотреблений родоплеменной верхушки.

Поход на нижнюю Обь кончился вполне благополучно. Князец Тугай, прослышав о приближении русского отряда, сам вышел ему навстречу. Преподнёс Татаринову подарки — шкурки соболя и чернобурок.

   — Пошто супостатничаешь, Тугай? Ясак не платишь, государевых людей обидел, — сурово выговаривал ему начальник отряда.

   — Моя ни, ни... Твоя, большой начальник, — не понимай меня, — лопотал князец.

   — Эх, ты, твоя, моя! Ясак платить будешь? — резко оборвал его Татаринов.

   — Плати, плати ясак. Давно хотел плати, к тебе ехать.

   — Почему раньше не платил, Тугай?

   — Моя больной был, совсем больной, сто раз больной...

Ясак князец выплатил сполна. Татаринов заставил его отпустить на волю рабов. В рабство попадали должники и военнопленные, захваченные во время межплеменных усобиц. Теперь, благодаря усилиям тобольских властей, усобицы эти сходили на нет. Татаринов пообещал князцу увезти его в Тобольск и засадить в крепость, если Тугай будет продолжать обижать соседей.

В дальнейшем Тугай и другие князцы попритихли. Успешно влиять на своих соплеменников они уже не могли. Рядовые члены рода, племени не хотели ссориться с русскими ради корыстных и честолюбивых замыслом князцев.

Вернувшись с отрядом в Тобольск, Семён Дежнёв узнал, что Корней осуществил одно из своих желаний. Его определили писарем в воеводскую канцелярию. Письменный голова, довольный красивым почерком Кольчугина, намекнул ему, что несколько лет старательной службы писарем могут проложить ему дорогу к более высокой должности подьячего. Дежнёв поздравил товарища.

   — Теперь осталось осуществить второе желание, — мечтательно сказал Корней.

   — Жениться, что ли?

   — Угадал. Непременно жениться на татарочке Амине. Я ей шапку лисьего меха подарил.

   — Благодарила?

— Что-то лопотала по-своему. Должно быть, благодарила.

На досуге Семён стал заниматься бондарным ремеслом. Его кадушки охотно покупали и русские, и татары. Если покупатели были не при деньгах, расплачивались шкурками, копчёной медвежатиной, всякими соленьями. Шкурки, особенно соболиные, имели хождение наряду с монетой. Дежнёв стал свидетелем, как казаки помимо своей службы стремились заниматься различным ремеслом: столярным, кузнечным, гончарным, скорняжным, портновским — и для удовлетворения собственных нужд, и ради дополнительного заработка. Они также охотились на крупного зверя и на дичь, по весне на уток и гусей, ловили рыбу. Семейные старались обзавестись домашним хозяйством, держали скот, кур, гусей, возделывали огороды. Это давало необходимое подспорье семье. Жалованье служилым людям выплачивали нерегулярно. И денежная казна присылалась из Москвы с большим запозданием, и корыстные чиновные люди не спешили с выплатой. Не все были такими прямодушными и более или менее честными, как Юрий Сулешов. За время дальнейшей своей сибирской службы Дежнёв смог убедиться, что алчность и корыстолюбие воевод и чиновных возрастали до фантастических размеров по мере удаления от российской столицы. Поэтому-то и приходилось ради пропитания семьи обзаводиться хозяйством, заниматься подсобным промыслом, шить сапоги или обжигать горшки, мастерить всё, что необходимо в доме. Вот и пригодились поморские навыки умельца. Приходилось быть мастером на все руки.