Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович. Страница 52

   — Пошто грабите своего брата, казаки? И не совестно?

   — Нам-то, может быть, и совестно. Да мы люди маленькие, подневольные, — ответил подьячий. — Письменный голова Василий Поярков распорядился, чтоб отобрали всю вашу добычу.

   — Ваське-то какая от этого выгода?

   — Должно быть, выслуживается перед воеводами. Не чувствует себя прочно — быть ли ему письменной головой или нет.

Воеводы пожелали самолично принять ясачную казну от Дежнёва и потолковать с ним. В воеводской избе Семён Иванович увидел кроме обоих воевод также дьяка Евфима Филатова и письменного голову Василия Пояркова. Воеводы приняли у Дежнёва ясачную казну, подержали в руках соболиные и лисьи шкурки, провели ладонью по ворсистому меху.

   — Хороши шкурки, — восхищённо высказался Матвей Глебов. — Молодец, казак, коли доставил весь груз в целости и сохранности.

   — Долг свой выполнял, — сдержанно ответил Дежнёв.

   — Благополучно ли добрались с Янги-реки? — спросил его Глебов.

   — Не совсем.

   — Пошто так?

   — На склоне хребта напали на наш караван ламуты, пограбить хотели. Слава Богу, отбиться сумели. Рассеяли ламутов «огненным боем». Я вот был ранен стрелой в ногу. Пришлось отлёживаться у якутов до выздоровления.

   — Оттого напали, что ты, Васька, и твой предшественник Парфён распустили туземцев, не держали их в великом страхе, — желчно произнёс Головин. — С этими людишками построже надо, забияк не щадить. А что ты думаешь на сей счёт, казак?

Последние слова были обращены к Дежнёву.

   — Я думаю так же, как наши старые и опытные казаки, например, наш начальник отряда Зырян, — ответил Семён Иванович. — Не следует озлоблять туземных жителей крайними строгостями. Коли относиться к ним с лаской и добротой, и они будут добрыми подданными государя, друзьями нашими, а не вражинами.

   — Ишь, какой защитник нашёлся. Добреньким быть хочешь! — раздражённо перебил Дежнёва Головин. — О доброте и ласке толкуешь, а туземцы порешить тебя хотели, чуть не пристрелили.

Наступило тягостное молчание. Головин, насупившись, хмуро сверлил тяжёлым взглядом Семёна Ивановича. Чтобы преодолеть напряжённость, Глебов обратился к Дежнёву с вопросом:

   — Скажи нам, казак, много ли пушного зверя на Янге-реке, где ваш отряд ясак собирал.

   — Много. И соболь там водится отменный, — живо ответил Семён Иванович. — А за той Янгой-рекой, за горными хребтами текут другие великие реки. Там тоже, сказывали туземные люди, всякий пушной зверь водится, и соболь, и черно-бурая лисица.

   — Как полагаешь, человек бывалый, можно ли намного увеличить поступление ясачной казны? — спросил Дежнёва Головин.

   — Конечно, можно, — не раздумывая, ответил тот.

   — Вот видишь, Васька, видишь, Матвей, — обратился Головин к Пояркову и Глебову. — Казак считает, можно ясачные сборы увеличить.

   — Смотря каким образом, — возразил Поярков.

   — А что думает на сей счёт наш казак? — вопрос относился к Дежнёву. Семён Иванович не сразу ответил, взвешивая свой ответ:

   — Открытие новых рек, освоение новых земель и объясачивание новых племён, принятых в российское подданство, — вот каким путём можно увеличить ясачное поступление. Но негоже утяжелять ясачные повинности. Пока что саха исправно вносят в казну ясак. И слава Богу. Не следует перегибать палку.

   — Вот и я о том же говорю тебе, Пётр, — поддержал Дежнёва Матвей Глебов. — Негоже перегибать палку. Коли станем слишком давить на туземцев тяжёлыми ясачными поборами, рискуем вызвать бунт.

   — Столковались уже с бунтарями! — воскликнул Поярков. — Семейка Дежнёв может вам, господа воеводы, сие подтвердить. Одного такого бунтаря Сахая Отнакова усмирил, не прибегая к оружию. Усмирил только разумными увещеваниями и добрым словом.

Слова Пояркова вызвали раздражение Головина. Он резко осадил Василия:

   — И ты туда же клонишь, Васька. Тоже добреньким быть хочешь. С бунтарями надо не увещеванием разговаривать, не лясы пустые точить, а «огненный бой» и сабельку казацкую в дело пускать. Я сторонник таких мер. А чтоб упорядочить ясачное обложение, не дать возможности нерадивым подданным государя нашего уклоняться от уплаты ясака, проведём всеобщую перепись туземного населения.

   — Даст ли перепись ожидаемый результат? — с сомнением возразил Поярков.

   — Что тебя смущает, Василий? — ответил на его возражение Головин.

   — Перепись — мера нетрадиционная для народа саха, противоречащая старым обычаям.

   — Ну и что из того? Будем приучать саха к нашим обычаям.

   — Ленский край обширен и малолюден. Поссоримся с племенем, и уйдёт оно в горы, в леса. Ищи ветра в поле. Тогда и вовсе никакого ясака не дождёшься. Я полагаю, не перепись устраивать надобно, а ладить с князцами и тойонами, задаривать их подарками. Казак Дежнёв правильно здесь говорил. Освоение новых земель, объясачивание новых племён увеличит ясачные сборы. А объясаченные уже племена негоже отягощать новыми поборами.

   — Василий разумно рассуждает. Согласен с ним, — поддержал Пояркова Глебов.

   — Никто и не спорит, други мои, что освоение новых, ещё неведомых земель и объясачивание проживающих на них племён увеличит ясачные поступления, — примирительно сказал Головин. — Ты, Василий, делился со мной и с Матвеем своими намерениями отправиться с казаками в поход на юг. И хочешь возглавить сей поход.

   — Есть такое желание. От кочевых тунгусов я собрал интересные сведения. С южных отрогов Станового хребта текут реки, впадающие в великую реку, не уступающую по многоводности Лене или Енисею. Та великая река течёт на восток, и берега её заселены разными народами, ещё не объясаченными. Климат там не столь суров, как на Лене, и земледелие возможно.

   — О твоих планах, Василий, потолкуем позже. Будем открывать и осваивать новые земли, объясачивать их обитателей. Но при этом проявим жёсткость и твёрдость воеводской власти, ещё раз жёсткость и твёрдость. Перепись мы всё же проведём, а смутьянам и бунтовщикам поблажки не дадим.

На этом разговор у воевод и закончился. Дежнёв убедился, что воеводы Головин и Глебов не ладят друг с другом и придерживаются разных точек зрения по принципиальным вопросам. Матвей Глебов производил впечатление человека более здравомыслящего, гибкого, склонного считаться с традициями местного населения. Головин, сторонник жёсткой командной политики, всячески стремился подчеркнуть своё первенство, роль главного воеводы, оттеснить Матвея на второй план. Он не считался с тем, что московские власти наделяли обоих равными правами. Глебов, видимо, сознавал, что его напарник перегибает палку, а это чревато опасными последствиями для спокойствия и безопасности в ленском крае, может вызвать взрыв возмущения со стороны местных народов, якутов и тунгусов. Сознавал это и Василий Поярков, человек умный и опытный, хотя и нрава крутого и жёсткого. Нетрудно было понять, что, привыкший начальствовать в Якутском остроге и теперь лишившийся прежней власти, он тяготился теперешним положением бесправного подчинённого и искал спасительный выход в походе на юг, к великой реке, которую русские назовут Амуром. Этот поход избавил бы его от опеки властолюбивых воевод.

Слезами радости встретила Абакаяда мужа, прижавшись щекой к его окладистой бороде.

   — Пошто плачешь, радость моя, — успокаивал её Семён. — Видишь, вернулся живой.

   — Беспокоилась за тебя, Сёмушка. Лихие люди могли встретиться на твоём пути.

   — Встретились и лихие людишки. Да всех разогнали «огненным боем».

   — А почему охромал, Сёмушка? Вижу, припадаешь на левую ногу.

   — Пустяки. Ламутской стрелой малость поцарапало. Батюшка твой знахаря-старика пригласил. Знахарь и вылечил меня травами.

   — Совсем вылечил? — спросила с сомнением жена.

   — Истинный крест, вылечил. Давай-ка о другом поговорим. Как жила без меня? Вижу, округлилась.

Дежнёв ласково погладил Абакаяду по круглому животу.

   — Когда младенчика ожидать?