Бои на Карельском перешейке - Гурвич М. "Составитель". Страница 87

Я приказал водителю двигаться прямо на это дерево. Машина пошла на полном газу и лобовой частью ударила в ель, на которой сидел враг. От сильного удара дерево разломилось на три части: слетела верхушка, потом середина дерева, нижняя часть ели была выворочена с корнем. Белофинн попал под гусеницы танка…

Глядя на карту, я подсчитал, что до Юкколы оставалось всего 700–800 метров. Но перед деревней должна была проходить дорога, а ее не видно. Может быть, танки сбились в лесу с пути…

Вот показались проволочные заграждения. Танки остановились и с места открыли сильный пулеметный и орудийный огонь. Из-за шума моторов трудно было разобрать, стреляет противник или нет.

Передаю по радио: «Огонь прекратить». А сам открываю верхний люк танка и прислушиваюсь. Далеко-далеко слышались редкие выстрелы. Надо было точнее выяснить обстановку.

Быстро выскочив из танка, я позвал к себе нескольких бойцов, младших командиров и командира пехотной группы старшего лейтенанта Кушеля. Танки остановились, заглушив моторы. Пехотинцы лежали в снегу, за валунами.

Ни одного выстрела. B лесу — полная тишина.

Мы осмотрелись: местность слегка повышалась, впереди лес становился реже. Ничего подозрительного.

Тут от головного танка прибежал командир и сообщил, что метров на восемьдесят-сто впереди стоит в лесу домик. Может быть, это окраина Юкколы? Вряд ли. За 500–600 метров от Юкколы мы должны были пересечь дорогу, но не нашли ее.

Что было делать? Наступавший вечер сулил мало приятного. Темнота опасна всевозможными неожиданностями, особенно здесь, в лесу. К тому же бензин у нас был на исходе, да и снарядов оставалось немного — от шести до десяти штук на танк.

Рассчитывая, что вблизи должна все же проходить дорога, я приказал нескольким танкам со взводом пехотинцев быстро проскочить вперед метров на триста, закрепиться, остановившись левее домика, и разведать местность.

Лишь только танки тронулись с места, как мы увидели шесть финнов, поспешно удиравших вправо. Наши головные танки уничтожили бегущих пулеметным огнем, а сами устремились по указанному им курсу. Но пройдя 300 метров, они остановились: слева показались какие-то подозрительные бугорки, густо занесенные снегом. Пехота перебежками двинулась к ним. Я тоже выскочил из танка и пошел за пехотинцами, держа наган в руке. Вскоре перед нами открылись финские траншеи и окопы. Мы увидели брошенные вещевые мешки, рассыпанные по снегу патроны, несколько винтовок.

Подозрительные бугорки оказались землянками-блиндажами. Мы осторожно зашли в один блиндаж и обнаружили двух тяжело раненных белофиннов. В другой землянке стояла пара откормленных офицерских лошадей…

Ко мне подбежал боец-пехотинец.

— Товарищ командир, — доложил он, — видите, там бугорок снежный? Это землянка. Я к ней подошел, вижу — дымок идет из трубы. Подслушал — там разговаривают внутри…

Я тоже подошел ближе и увидел несколько таких бугорков-землянок. Теперь я понял, почему ни один из финнов не стрелял, когда минут тридцать назад мы совещались, находясь в 200 метрах от их расположения. Замаскировавшись в блиндажах, покрытых снегом, они задумали обмануть нас: оставили пустыми свои передние землянки и траншеи и решили пропустить нас вперед, а потом, используя ночную темноту, окружить и уничтожить. Но это им не удалось!

Я взял взвод пехоты и двинулся к землянкам. У одной землянки прислушался — кто-то там двигается. Я приказываю пехотинцам развернуться попарно и заблокировать выходы из блиндажа, а станковые пулеметы держать на флангах, чтобы отразить возможную контратаку.

Танки развернули башни в сторону фронта и флангов, чтобы при первом появлении финнов открыть уничтожающий огонь.

Белофинны притаились в блиндажах. Видимо, они недоумевали, почему мы не продвигаемся дальше.

Мы же в это время действовали. Пехотинцы ударили бревном в двери первого блиндажа — дверь раскрылась. Я бросил в блиндаж гранату. Взрывом ее часть финнов была убита, остальные — человек одиннадцать — вышли с поднятыми руками. Бойцы окружили их и обезоружили.

Мы направились ко второй землянке. Не успели, однако, подойти к ней, как невидимая финская батарея откуда-то с северо-востока ударила по нашему району.

Целый день не было артиллерийского огня, а тут вдруг— внезапный дальний огонь и прямо по району блиндажей!

Я глянул на землю. Ноги путались в каких-то проводах. Они шли от блиндажей в сторону фронта. Вот она — связь! Я стал рвать провода. После этого артиллерийский огонь вскоре прекратился.

Я скомандовал:

— Из землянок никого не выпускать!

Из крайней землянки попытались выскочить. Находясь рядом с ней, я открыл огонь из пистолета. Один финн упал в снег. Я подошел ближе. Он казался убитым, но в руке его я заметил нож и вновь выстрелил. Финн перевернулся и замахал ножом в предсмертных судорогах.

Мы побежали к другим землянкам. Они были блокированы нашими бойцами. Бойцы бросали гранаты в печные трубы, а при попытке финнов выскочить из блиндажей бросали гранаты в двери, стреляли из винтовок. Так мы уничтожили еще шесть землянок, а в седьмой взяли в плен семерых финнов.

Покончив с землянками, мы организовали круговое охранение: в отрыве от своих надо было соблюдать особую осторожность.

Я написал короткое донесение в штаб: «Достиг юго-восточной окраины с. Юккола. На пути встретил финскую группировку пехоты. Разгромил ее, закрепился, выставил охранение. Прошу выслать подкрепление, боеприпасы и горючее». Все это я написал условным кодом.

Донесение было доставлено в штаб вовремя. Утром к нам подошла свежая рота танков и батальон пехоты для дальнейшего наступления.

Пленных доставили в штаб, допрос их дал ценные сведения. Как выяснилось, в эту ночь (на 27 февраля) нами были разгромлены остатки пехотного полка белофиннов. Искусно замаскированный в глухом лесу, уже потрепанный в предыдущих боях, этот полк имел задание — пропустить вперед наши части, наступавшие на Хепонотка — Юккола — Хонканиеми, и затем внезапным налетом дарить в тыл.

Утром мы увидели результаты ночного боя. У землянок валялось около полусотни замерзших трупов. Шесть землянок было разгромлено, в каждой из них лежало по 40–50 финнов. Всего было уничтожено 350–400 человек.

Нам досталось много трофеев: десятки автоматов и пулеметов, десятки тысяч патронов, сотни винтовок, разное имущество. Были найдены документы штаба и полковая печать.

Наши потери были ничтожны: всего один раненый. Таким образом, разгром вражеского гнезда совершили одна рота красноармейцев и пять танков.

Мы шли к подступам Выборга.

Прорвав укрепленный район, наши части теснили противника, отступавшего по направлению к Выборгу. Нашему полку было приказано захватить станцию Сяйние. Первый эшелон полка, вступив на рассвете в бой, отбросил белофиннов за реку. Командир принял решение для развития успеха ввести в бой 2-й эшелон. Расположившись неподалеку от дороги с группой командиров и политработников 3-го батальона, действовавшего во втором эшелоне, я объяснял им обстановку.

От реки доносились выстрелы. Бой разгорался.

Командиры, ознакомившись с задачей, ушли в свои подразделения. В это время из-за поворота дороги показался красноармеец. Своим видом он обращал на себя внимание. Был он без шапки, на плече нес легкий пулемет, поддерживая его рукой за ремень. По мере его приближения можно было заметить, что с головы, перевязанной бинтом, сочится кровь. Из неперевязанной раны на шее также струилась кровь, стекая по воротнику шинели, покрытому снегом.

Боец был мал ростом и с виду не так уж силен, но, несмотря на ранения, шел бодро.

Когда раненый поравнялся со мной, я показал ему, где находится батальонный пункт медицинской помощи.