Голова бога (Приазовский репортаж) (СИ) - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence". Страница 15
Покойный говорил, что пистолет пятизарядный, — думал Аркадий. Слышал он сам четыре выстрела. Дважды стрелял сам — в коридоре и уже у выхода. Стало быть, три выстрела сделал штабс-ротмистр, шпион тоже стрелял, но единожды… Однако убил агента ножом. Может, убийц было двое? Тут же воображение дорисовало около тела убитого городничего и полицмейстера.
Да нет, быть такого не может — слишком несуразными получались эти шпионы. Хотя, может быть, они лишь часть шпионской разветвленной сети. Фантазия тут же добавила еще нескольких людей. Скажем, почтмейстер — он установил почтовый ящик, дабы сподручней было слать депеши в Петербург. И, положим, кто-то из купцов — они постоянно в разъездах, много видят, общаются с народом… В голове Аркадия появилась и разрослась целая сеть — сперва общегородская, потом — уездная, затем — губернская…
Юноша тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Еще маменька его, Царстивие ей Небесное, говорила, что Аркаша слишком близко все к сердцу берет, слишком воображение развито. Вещи обычно много проще, нежели то кажется.
В каменоломнях он слышал шаги одного человека, и шаги были неровными. Хромой?
Потом как-то незаметно Аркадий провалился в сон. Снились пещеры, со всех сторон чудились шаги. Пахло порохом.
Чумаки
Шли чумаки из Крыма куда-то на Дон, тянули песню медленную, скрипучую, как их возы, печальную словно волы, которые те возы влекли. Неспеша, шаг за шагом босыми ногами — по дорожной пыли или грязи, по острым камням. Но неуклонно, неотвратимо, как, должно быть, шагает судьба.
Чумаки — казатчина, степная вольница, все, что осталось от Запорожской Сечи.
Нет чумака без дороги и нет дороги без чумаков. Татарской коннице в степи дороги без надобности, и все шляхи полевые, все то, что стало после трактом — колесами чумацких возов проложено.
Сотня людей, почти полтысячи возов — все это растянулось версты на три, и через город чумаки шли долго — с полчаса, сведя на нет всякое иное движение. Но горожане не глядели на часы, отложили свои дела. Подобное зрелище случалось несколько раз в году, да только привыкнуть к нему все равно не получалось.
Словно какое-то моровое поветрие по городу летел слух: казаки… Тьфу… Чумаки идут! Спешил взглянуть на шествие городничий, про себя считая количество возов и взятку, кою с них можно слупить — можно солью. Морщил нос доктор Эльмпт: всем известно, что чумаки переносят всякие заразы. Само слово «чумак», говорят, произошло от слова «чума». Недовольно кривил скулу и судья Гудович: хохлы эти нрава непокорного, друг за друга держаться. Случись что, и хлопот будет выше крыши.
С мольбертом спешил на главную улицу города господин Ладимировский. Наброски в записной книге делал и Аркадий.
— На жалость давят, — довелось услышать Аркадию. — Прибедняются. А меж тем, у каждого чумака — возов по пять, при каждом — два вола. А на каждом возу — по шестьдесят пудов груза. Ну-ка сосчитай: нынче соль — серебром две копейки за фунт, стало быть, пуд — восемьдесят копеек. Выходит — почти пятьдесят целковых воз везет. И дома они не бедствуют, землю не пашут, хлеб не сеют. Да и когда пахать, если всю весну и лето в дороге?… С извоза живут, и живут неплохо.
— Не скажите! — возражал кто-то. — Соль они не на дороге нашли, да волов — кормить надо. А сейчас вся земля чья-то, стало быть за выпас — будь любезен заплатить. Это еще хорошо, что гайдамак на дорогах не стало — на охране можно копейку-другую сберечь.
— Не было бы выгодно — они бы не ездили.
В этом сомнений ни у кого не было.
Равно как и не было сомнений: не всяк на такую работу решится. Только зимой чумаки дома. А чуть весной сойдет снег, да просохнут дороги, еще до первой травы — заскрипят колеса, пойдет обоз в поход.
Всю весну, все лето и почти всю осень в пути: богата Украина, много товаров — и всяк надо в свое место доставить. Нет больше гайдамак, но вдоль дорог кресты чумацкие — шел чумак, да помер.
Бывает…
Пройдя через город, чумаки стали табором, выстроив свои возы в кольцо.
Чуть похолодало, потянуло зябким ветром с моря — чумаки набросили свои плащи, пропитанные дегтем, и стали в них походить на средневековых докторов времен чумных эпидемий. Матери и няньки запрещали, но все мальчишки в городе бегали смотреть на лагерь, на чумаков.
Когда еще в светлом небе появились первые звезды, в лагере зажглись костры, дымы их дотянулись до облаков. Ветер потянул вкусный аромат каши со шкварками.
Почти такую варили их матери, но ребята ели домашнюю кашу неохотно. Совсем другое дело — чумацкий кулеш, от него просто веяло духом дальних странствий, далеких переходов.
Над степью плыла песня, затекала в городские улочки. Горожанам она спать не мешала — скорей наоборот.
За рекой кричал петух… в каждом обозе держали своего — красавца и любимца, который отмечал ночные часы, был оберегом, отгонял своим криком злых духов, для которых человек в пути — легкая добыча.
И действительно, услыхав какуреканье, били хвостами и уходили в глубину русалки, отступал в темноту Шубин, выглянувший, было, из каменоломен, зарывалась в тину шишига, живущая в плавнях.
Взошло солнце, но чумаки не тронулись в путь дальше. А их атаманы отправились на биржу, вести переговоры.
Городу была нужна соль — кроме огурцов, арбузов, капусты засола ждала рыба. Об этом знали чумаки, об этом знали дельцы на бирже. И долгие переговоры шли до обеда. В обед сделку обмыли. Десяток возов вернулся в город, прежний груз был с них снят, но тут же на доски лег новый — та же соленая рыба.