Твари Господни (СИ) - Мах Макс. Страница 86

"А Некто? Как узнал меня он?"

– Как вы меня узнали? – Но вопрос оказался излишним, так как "внутреннее сознание" отреагировало на ситуацию так быстро, как только и могло в том напряжении, в котором находилось. И почти мгновенно – еще не отзвучал даже произнесенный вслух вопрос – ухватило единственную, случайно или намерено, оставленную Персивалем не защищенной "ниточку" и стремительным рывком, которого рыцарь даже не почувствовал, "вырвало" у него то, что его, собственно, и тревожило, заставив в конце концов подойти к незнакомой женщине.

"Господи! – но это было единственное, что Лиса способна была сказать или подумать, проваливаясь в чужое воспоминание. – Господи!"

* * *

Последний звук взлетел под своды собора и угас, но впечатление от только что отзвучавшей музыки было таково, что Персиваль не сразу очнулся от навеянных ею грез, в которых предстал перед ним образ женщины пронзительной красоты, сквозь которую, как солнце сквозь туман, проступал еще более достойный восхищения внутренний облик. Возможно ли, что Август "написал" музыкой портрет своей любви?

– Что скажешь? – голос князя вернул его к реальности и заботам дня.

– Она прекрасна, ведь так? – Не сказать этого вслух он просто не мог. – И вы ее любите.

– Не знаю, какая она сейчас, – голос Августа не дрогнул, но что-то в его интонации было настолько необычным, что Персиваль удивился еще раз. – Но ты прав, Персиваль, я ее люблю.

– Я буду служить ей точно так же, как служу вам, – ну что еще мог он сказать своему князю в ответ на такое признание?

* * *

"Господи!" – но даже вполне насладиться этим неповторимым переживанием, не то чтобы осознать его и досконально изучить, ей не дали.

"Внимание!"

Это не было брошенное в настороженный эфир слово, и голоса наблюдателя Лиса, разумеется, не услышала. Она перехватила всего лишь условный сигнал, стремительную цепочку электрических импульсов, сорвавшихся с крошечной антенки маленького, как тюбик липстика, передатчика, зажатого в руке молодой рыжеволосой женщины, сидевшей за столиком кафе на противоположной стороне улицы, как раз метрах в пятнадцати-двадцати от того места, где все еще стоял попыхивающий изогнутой трубкой Некто Никто.

Внимание!

"Судьба, – Лиса встала из-за стола и молча кивнула неожиданно насторожившемуся Персивалю. – Судьба… Здесь и сейчас. Именно сейчас и именно здесь… И решение за мной".

Судя по тому, что Лиса почувствовала в момент, когда раздался сигнал тревоги, сегодня охотились не за ней. Но дело, как она тут же поняла, было не в том, кто и за кем здесь охотится, а в самой природе этой охоты. Впрочем, слово "поняла" не слишком точно отражало то, что произошло с Лисой на самом деле. Знание, которое приняло извне или создало на основе мгновенного впечатления ее сознание, не являлось точным и ясным, как правила грамматики или арифметики. Все в нем, в этом знании, было все еще не переработано мышлением и, следовательно, не вполне поддавалось осознанию, а потому было зыбко, неопределенно, неявно. Однако главное Лиса все-таки уловила сразу и приняла, как есть. Это мгновение и это место неожиданно перестали быть просто местом и временем, в которых нечто произошло или еще только должно было случиться. Они превратились в точку бифуркации, в мгновение жестокого слома всех причинно-следственных связей, составляющих основу жизни. И в центре этого катаклизма оказалась – и, по-видимому, не случайно – именно Лиса. Невоплощенные вероятности сгустились вокруг нее, готовые реализоваться в новую, неведомую их участникам цепь событий. Но ничего еще не было решено и…

"Судьба", – повторила Лиса про себя, как будто пробуя это слово на вкус, и одновременно осознавая, что все дальнейшее случится или не случится, только потому, что так решила она.

"Судьба", – она улыбнулась рыцарю Персивалю, поставила бокал с недопитым вином на стол, и одним невероятным, но таким на самом деле естественным для нее "движением" остановила время.

5

Сукин сын! – казалось, слова сами собой срывались с губ. – У тебя что, Виктор Корф, все в одну музыку уходит?

Как в свисток, Лиса, – неожиданно улыбнулся Виктор, которому, похоже, ее ярость пришлась по душе. – Как в проклятый свисток.

Сукин сын! – но уже совсем с другим выражением повторила она про себя, глядясь в его неожиданно ожившие глаза и видя там, как в двух серых зеркалах, свое сдвоенное отражение, в котором образ Деборы Варбург самым причудливым образом сочетался с образом другой Деборы, той, что впервые увидела себя в зеркале, висящем в кофейне Гурга. – Сукин сын…"

И ей вдруг захотелось проверить, так ли верно передал ее вещий сон вкус того несостоявшегося поцелуя, но объяснение еще не закончилось, и вешатся ему на шею только потому, что он соизволил наконец ей улыбнуться, она не желала. Впрочем, в физическом смысле это было и невозможно. Виктор все еще находился на улице, сделав один только шаг с тротуара на проезжую часть – прямо под колеса замершего в порыве движения серебристого Порше, а Лиса оставалась в ресторанном зале, успев "за это время" лишь обернутся лицом в его сторону. А вокруг них застыли в незавершенных движениях люди и машины. И голубь, вспорхнувший с карниза гостиницы и так и не долетевший даже до середины улицы, завис в окаменевшем воздухе в полуразмахе крыльев. И вино, которое официант начал было наливать в бокал тощей старухи с нерядовыми бриллиантами на иссохшей груди, никуда не пролилось, образовав искрящийся на свету, витой темно-рубиновый – "богемского стекла" – столбик. И даже электронные импульсы – "Внимание! Тревога!" – никуда не улетели, потому что и субатомные частицы тоже подвластны законам времени. Возможно, это происходило сейчас только здесь, в гостинице и на прилегающих к ней улицах, но, Лиса ничуть не удивилась бы, узнай, что вырвала из потока времени весь большой Берлин или погрузила в безвременье своего "личного мгновения" всю Германию, или даже весь мир. Но, так, или иначе, здесь и сейчас, свободой движения обладали только она и он. Одни они, да, еще, быть может, нейтрино – если Лиса правильно поняла ту давнюю статью в журнале "Знание-Сила" – вообще, кажется, избавленные от каких-либо физических обязательств. Впрочем, нет. Не успев насладиться возникшим у нее неожиданным и вполне сказочным образом, Лиса обнаружила, что они с Виктором не одиноки. Оказывается, и кроме них существовали люди, способные оспорить непреложные законы природы. Кайданов, остановленный ее безумной волшбой на полушаге, невероятным усилием воли, от которого, казалось, зазвенел даже остекленевший недвижный воздух, взломал сковавшую его глыбу времени и, резко развернувшись, с совершенно уже звериным рычанием, обнял свою обратившуюся в "соляной столб" женщину.

"Вот это… любовь", – почти с завистью подумала Лиса и тут же, практически одновременно, ощутила отзвуки другой ожесточенной схватки. Это отчаянно боролась с внезапно упавшим на нее оцепенением рыжеволосая женщина в кафе за спиной Виктора.

"Вот это ненависть!"

Впрочем, и Кайданова, и эту женщину – "Вот и второй нюхач обнаружился!" – и, разумеется, нейтрино, "до времени" можно было предоставить самим себе. Во всяком случае, Лисе они были пока неинтересны. Сейчас ее занимали только собственные жизненные обстоятельства, судьба, и, ох, какие не простые отношения с так неожиданно вернувшимся из небытия Некто Никто. Только это, и ничего другого, потому что Лиса окончательно поняла, что не хочет больше оставаться измордованной жизнью ломовой клячей подполья. Быть Женщиной ей понравилось куда больше, чем "батяней комбатом", а коли так, то…