Твари Господни (СИ) - Мах Макс. Страница 89

"Ох!" – Ей захотелось оглянуться, но такого Лиса себе позволить не могла. Тем более теперь.

– Я твою ауру запомнила, – казалось, силы неожиданно покинули собеседницу, и перед Лисой осталась опустошенная, сожженная внутренним черным огнем душа, глядевшая на Лису сквозь выцветшие вдруг, ко всему безразличные глаза. – И там, и здесь.

Последние слова и вовсе прозвучали, как затухающее эхо.

– Убей меня, Рапоза.

"Вот же! Мать перемать!"

– Я хочу знать, зачем? – Твердо ответила Лиса, чувствуя, как сжимается от боли еще минуту назад полное счастья сердце. – Зачем?

– Такие, как мы не должны жить.

"Вот даже как… Не должны… А что же нам делать, несчастным?"

– Ты "холодных" тоже чувствуешь? – Вопрос был не о главном, но главное Лиса уже поняла, и говорить о нем просто не могла.

– Не всех, – слова давались женщине с трудом. То, что с ней сейчас происходило, было похоже на обвальный уход. Она, и в самом деле, была уже далеко, и слова оттуда были едва слышны. – Не всегда…

"Она вела Кайданова от самого Мюнхена, но как это возможно?!"

– Как тебя зовут?

– Чара…

"Чара… Сволочи!" – Гнев вернулся к ней столь стремительно, что Лиса даже не заметила, как это случилось. И изумление исчезло, уступив место… Чему? Такого нечеловеческого чувства она просто никогда не испытывала. Кажется, даже в "гестаповской больничке" ее эмоции были на порядок слабее.

Стеклянный воздух вздрогнул и потек. Стены кафе занялись каким-то холодным "потусторонним" пламенем ненормального зеленовато-оранжевого цвета. Но Лиса этого даже не заметила, перестав быть человеком и превратившись в беспощадную богиню воздаяния. Она судила, и суд ее был краток и жесток.

"Умрите…" – она хотела сказать "все", и, скорее всего все так бы и случилось. "По слову ее". Однако именно в этот момент с ней произошло нечто неожиданное и совершенно невероятное. Ощущение было такое, словно чья-то властная рука закрыла Лисе "рот", не позволив додумать до конца последнюю страшную мысль, и гнев, мгновение назад полыхавший в ее сердце с силой солнца, превращающегося в сверхновую, упал к ногам Лисы, как прах от сгоревшей марли.

"Рука" исчезла так же внезапно, как появилась, но Лиса уже не могла произнести – ни вслух, ни про себя – только что возникший в ее душе приговор. Он был несправедлив, сколько бы справедливости ни было в том, чтобы отстоять – пусть и любой ценой – свое неотъемлемое право на жизнь.

"Несправедливо…" – Лиса посмотрела на безвольную "куклу", уже едва способную самостоятельно сидеть на стуле. Жизнь вместе с ненавистью стремительно покидали тело Чары.

"Несправедливо…" – Лиса перевела взгляд на все еще пребывающую в безвременье улицу и увидела ее совершенно другими глазами.

Перед ней предстала вдруг вполне сюрреалистическая картина ужасного чуда, совершенного ею одним лишь движением души, и Лиса окончательно и бесповоротно поняла, что имел в виду Виктор, когда назвал ее богиней.

"Богиня?" – она посмотрела на Виктора, скользнула взглядом по Рэйчел и Кайданову, стоящим, взявшись за руки, как дети, рядом с ним, и вновь вернулась взглядом к Виктору, но так, чтобы посмотреть ему в глаза.

Богиня? – спросила Лиса.

Да, – твердо ответил он.

А кто же, тогда, Он?

Он Бог.

Она не удивилась ответу. Бог. Почему бы и нет, даже если имя его совесть?

Не оборачиваясь, она погрузила Чару в сон и легко "перебросила" безвольное тело женщины в руки как раз выходившему из гостиницы Персивалю.

Подержи! – Приказала она, ничуть не удивившись тому, что пока она была занята Виктор освободил из оков времени и своего рыцаря и его черноволосую спутницу. Персиваль, поймавший женщину на лету, тоже, казалось, ничуть не удивился, а Лиса одним коротким броском-желанием оказалась в штабе операции, где застыли рядом с приборами связи и компьютерами операционалисты генерала Гюнтера Корвина.

– Здравствуйте, господин Корвин, – сказала она, возвращая времени свободу. – Ваша операция закончена.

– Что? – Опешил высокий худощавый мужчина, который никогда не носил генеральскую форму. – Кто вы такая?

– Я Кали. [67] – Усмехнулась Лиса. – Сворачивайте операцию, Гюнтер, или в этом городе не останется живых людей. Сколько вам нужно трупов, чтобы счесть операцию несостоявшейся?

– Кали? – Переспросил явно ошеломленный ее появлением и странными словами генерал Корвин.

– Ладно, – усмехнулась Лиса. – Пусть будет Немезида. [68] Так понятнее?

– Вы…?

– Неделю назад я ушла из мюнхенской контрразведки, – спокойно объяснила Лиса. – Но тогда я не воспользовалась и десятой долей своей силы. Верите?

Секунду он смотрел ей в глаза, но, видимо, ему этого вполне хватило.

– Извините, – сказал он через секунду. – Я все понял. Операция отменяется.

Глава 14

Асгард [69] (11-12 октября, 1999)

1

– Что это за место? – спросил Кайданов, с интересом оглядываясь по сторонам.

Место, действительно, было чудесное. Другого слова не подберешь. Живописная долина среди гор. Хвойный лес. Зеленые склоны с белыми проплешинами скальных выходов. Пустынная в этот час проселочная дорога, какие-то домики на противоположном склоне, и небольшой замок, но не из тех, что давно превратились в руины, или стоят напоминанием о славном варварском прошлом, а уютно перестроенный и превратившийся в симпатичный во всех отношениях большой сельский дом. И все это залито лучами заходящего солнца, явно осеннего, но все еще теплого.

– Что это за место? – спросил Кайданов и скосил взгляд на приведшего их сюда Виктора.

– А черт его знает, – беспечно пожал тот плечами. – Я, собственно, на "маяк" выходил. Где это мы?

Вопрос был адресован крепкому широкоплечему мужчине лет тридцати, льняному блондину с ясными голубыми глазами, но довольно простым и, пожалуй, даже грубым лицом.

– Арденны, – коротко объяснил мужчина и чуть склонил голову в приветствии. – Добро пожаловать, дамы и господа. Меня зовут Марий, и я сейчас же распоряжусь насчет обеда.

"Марий? – за последние десять минут, Герман услышал три очень необычных и как будто не связанных между собой имени, и теперь окончательно убедился, что при всей своей несхожести имена эти были неслучайны, а образовывали некую, объединенную внутренней логикой последовательность. – Персиваль, Дженевра, Марий… – И ряд этот наводил на очень странные мысли, интересные, но и пугающие одновременно. – Персиваль, Дженевра, Марий… Любопытно".

Он взглянул на Рэйчел и сделал это, в общем-то, без причины, повинуясь исключительно внутренней потребности, само существование которой было настолько для него необычно, что Кайданов, всякий раз удивлялся, едва лишь в очередной раз ее обнаруживал. Но и то сказать, чаще всего он этого даже не замечал, потому что потребность эта была всего лишь малой частью того нового, что внезапно вошло в его жизнь и властно переменило не только ее саму, но и весь внутренний мир Германа. Одним словом, это новое, по-видимому, называлось любовь. Но, понимая это и принимая, Кайданов – вопреки своему опыту и стилю мышления – даже не пытался анализировать и уж тем более формулировать в словах то огромное чудо, которое так неожиданно и стремительно возникло в его сердце, душе, или что там есть внутри человека, кроме костей и мяса. Он просто интуитивно ощущал, что делать этого нельзя и не нужно, потому что есть вещи, которых не должно "поверять алгеброй".

Рэйчел была задумчива, что не странно. Всего несколько минут назад она стала свидетелем такого волхования, о возможности которого до сих пор не подозревал, кажется, ни один колдун. Вообще следствия этой во всех отношениях странной "Потсдамской конференции" [70] далеко выходили за рамки обычной жизни в подполье, даже если это и была жизнь рядом с "ангелом Страшного Суда". Впрочем, какие бы мысли не занимали ее сейчас, взгляд Кайданова она "уловила" и мгновенно вернула ему свой, окрашенный улыбкой, всю прелесть которой мог оценить лишь тот, кто знал, как знал Кайданов, что это такое, раскрывшаяся навстречу любви женщина-тень. И он тоже улыбнулся, чувствуя, как разливается в груди непривычное, все еще не ставшее для него естественным тепло.