Танцовщица - Драммонд Эмма. Страница 74

— Гюнтер, знаю, что ты одобришь мое внезапно возникшее сегодня утром желание послать за Вивианом, — сказала Маргарет ласковым голосом. — Я не видела его с момента выписки из госпиталя, и мне казалось разумным пригласить джентльмена, чтобы он заменил герра Миттельхейтера и чтобы высказал взгляд военных на наш план.

Стараясь не растерять прусскую приверженность приличиям, барон резко проговорил:

— Твое желание встретиться с сыном, Маргарет, очень естественно. Мой план, однако, не требует никакого одобрения военных. Давай, отправимся пить кофе. Думаю, что не имеет смысла далее продолжать нашу встречу: Миттельхейтер отсутствует, и мы слишком увлеклись разговором о заживающих ранах, полученных в совершенно ненужном бою. Боюсь, что нам не удастся решить ни один из интересующих меня вопросов.

Обнажив зубы в улыбке, направленной Лейле, он продолжил:

— Вы можете рассчитывать на меня. Вместе с Миттельхейтером мы составим программу так, чтобы проявить все ваши способности.

Вивиан опустился на стул. Его рана затруднила даже такое простое движение.

— А вы полностью осведомлены о способностях мисс Дункан? — спросил он барона с обманчивой невинностью.

— Я слушал пение мисс Дункан достаточно часто, чтобы узнать, что она обладает голосом необыкновенной мощи и красоты, — последовал сдержанный ответ. — И мне не требуется мнение военных по этому вопросу, майор.

— О, но вы не видели ее, одетой во время выхода в белые страусиные перья.

Он смотрел на Лейлу; его другая рана тоже, очевидно, начинала заживать.

— Ко мне вернулась память. Я вспомнил нашу встречу в Лондоне с мисс Дункан.

— Моя дорогая мисс Дункан, белые страусиные перья! — тихо воскликнула Маргарет. — Не думаю, что любой джентльмен, особенно мой сын, чья память всегда была хорошей, может забыть столь привлекательное зрелище.

Вполне понимая к этому времени, что Маргарет неспроста пригласила сына, Лейла ответила как можно более спокойно:

— Когда я расскажу, что была лишь одной из тридцати девушек, выбранных так, чтобы они походили друг на друга, вы поймете, почему даже отличная память майора Вейси-Хантера легко дала сбой. Будь он здесь в составе целого полка уланов, боюсь, я также вряд ли вспомнила бы его.

— У меня есть и другой сын, мисс Дункан, — поделилась Маргарет. — Он управляет семейным имением в Корнуолле. Бедный мальчик, наверное, так расстроен тем, что его мать и брат оказались в заложниках.

— Чарльз, скорее всего, ничего не знает, мам, — заметил Вивиан, прихлебывая кофе. — Без сомнения, он считает, что ты все еще в Родезии. А если решит справиться о нахождении моего полка, то ему скажут, что он в Кейптауне.

— Разумеется, если его не просветила Джулия. Маргарет быстро повернулась к Лейле.

— Вы не знакомы с женой моего сына? Чувствуя, как замер Вивиан, Лейла осторожно ответила:

— Я плохо знаю людей за пределами театрального круга.

— Она сейчас в Кейптауне и, несомненно, потеряла голову от переживаний, зная, что Вивиан оказался в такой опасности.

— Джулия не тот человек, чтобы терять голову, — заметил Вивиан резко. — Мне кажется, мисс Дункан вряд ли захочет слушать о незнакомых людях, в то время как ее пригласили обсуждать программу концерта. Я слышал, что будет играть военный оркестр, не считая музыкантов из театра, — обратился он к барону. — Так как мисс Дункан такая отличная актриса — даже по меркам Вест-Энда в Лондоне, где талантов не счесть, — ей должно быть позволено самой подобрать себе репертуар. В театре ведущей актрисе никогда не приказывают исполнять то-то и то-то. У нее спрашивают, что бы она хотела спеть, а затем составляют выступление с учетом ее пожеланий.

Фон Гроссладен бросил хмурый взгляд на Вивиана.

— Вы знаете так много об искусстве, майор. Возможно, вы ошиблись в выборе профессии и должны были бы стать актером. — Он кивнул в сторону Лейлы. —Я совершенно не проинформирован о вашем высоком положении, мисс Дункан. Простите, если мое отношение вас обидело.

Лейла кивнула и, не удержавшись, добавила:

— Никто сейчас в Кимберли не может считать себя занимающим высокое положение. Мы все пленники. — Помолчав мгновение, она сказала:

— Майор прав в своем предположении, что я предпочла бы сама продумать свое выступление, которое затем представлю на ваш суд. Актер — это существо, подверженное настроению, и к нему надо относиться со снисхождением, что подтвердит миссис Вейси-Хантер, которая сама интересуется музыкой.

— Как замечательно сказано, моя дорогая, — восхитилась Маргарет. — Но мне кажется, вы никогда не слышали, как я играю на пианоле, и мы ни разу с вами не обсуждали музыку.

Понимая, что чуть не выдала себя, Лейла поторопилась исправиться.

— О вашей интерпретации классических произведений говорят все, кому довелось их услышать. Ходят слухи, что вы могли бы стать серьезной соперницей самых известных пианистов, если бы выбрали эту карьеру.

Улыбка на лице Маргарет свидетельствовала об одобрении комплимента, но подозрение по-прежнему сквозило в ее взгляде.

— Возможно, ты должен включить меня в число участников концерта, Гюнтер, — поддразнила она барона, повернувшись к нему.

— Нет, дорогая. Я не позволю моей будущей жене выступать на публике как…, как…

— Как мисс Дункан, которая это проделывала в течение десяти недель в отчаянно трудных условиях, повинуясь желанию облегчить участь тех, кто осажден в Кимберли, — гневно бросил Вивиан. — Мама может добиться того, что все в комнате восхитятся ее игрой, но мы-то знаем, как часто блистающие в салонах ничем не могут похвастаться на публике, кроме своих хороших манер. Лейла… Дункан, — добавил он, чтобы не выглядеть слишком фамильярным, — может покорить всех зрителей в театре — людей, которые жаждут даже платить за этот плен.

После нескольких минут тишины Маргарет тихо сказала:

— Твой пыл предполагает, что ты неоднократно оказывался в подобном плену, Вивиан. Можно даже вообразить, что именно мисс Дункан вызывала эти чувства, если, конечно, не считать, что ты забыл о белых страусиных перьях, пока тебе случайно не напомнили о них.

Он, видимо, был готов к подобным словам, потому что ответ прозвучал с требуемым оттенком равнодушия:

— Ты покинула Англию, мама, так давно, что вряд ли знаешь, каким заядлым театралом я стал. Атмосфера в день премьеры — это нечто неописуемое. Даже самые разумные сходят с ума от возбуждения.

— Разумеется. Я помню, что твой отец очень любил премьеры… и все, что им сопутствует, — продолжила Маргарет насмешливо, глядя прямо в глаза сыну. Затем она повернулась к барону, нежно улыбнувшись тому.

— Разве это не замечательно, Гюнтер, что твой рождественский концерт войдет в историю?

Слуга принес еще кофе, и разговор свернул на обсуждение необходимых приготовлений к концерту. В течение всей беседы Лейла чувствовала на себе взгляды Маргарет, которая поочередно поглядывала то на нее, то на сына. Вследствие этого Лейла постаралась сократить свое пребывание в гостях у барона, воспользовавшись первой же возможностью. Однако Вивиан нарушил ее планы: когда слуга объявил о прибытии кеба, он встал, заявив, что проводит мисс Дункан к экипажу. Чувствуя, что отказ лишь привлечет внимание хозяев, Лейла попрощалась и последовала за Вивианом, не вполне понимая, что ей ждать.

Повернувшись к Вивиану и зная, что слуга идет в отдалении, она сказала:

— Благодарю вас за упоминание о моем таланте.

— Меня пригласили как замену Миттельхейтеру. А этот субъект несомненно кинулся бы на твою защиту.

Они стояли вместе около опаленного солнцем портика, ветерок доносил запахи экзотических цветов, и, казалось, не было этих трех лет разлуки, а она вновь стала неуверенной, смущенной девушкой в желтом платье рядом с высоким офицером, которого не ожидала встретить. Выражение его глаз подтверждало, что былая вражда исчезла, его ищущий взгляд уничтожал любые попытки сопротивления с ее стороны.

То, что Вивиан не пытался уйти или как-то разрушить возникшее взаимное притяжение, говорило о чувстве, в которое Лейла не могла поверить. Это было опасно, но она стояла и стояла, глядя на его блестящие волосы, бронзовое от загара лицо, мятую форму цвета хаки с кожаными ремнями и высокие ботинки, покрытые пылью. Она вспоминала запах мыла и лосьона, ласковое прикосновение рук, его улыбку, освещавшую когда-то ее подвал, и любовь, которая отказывалась умирать. Ее ум вспоминал, а тело тут же отзывалось на эти воспоминания.