Самый черный день (СИ) - Адрианов Юрий Андреевич. Страница 89
Чайник негромким посвистом напоминает, что давно кипит. Девушка легко вскакивает на стройные ножки, одним плавным движением оказывается у плиты. С тихим щелчком выключатся газ, чайник еще какое-то время ворчит и шипит, чуть дребезжа крышкой, но вскоре успокаивается. Гость дергается помочь, хотя бы чашки достать, но хозяйка останавливает его легкой улыбкой и покачиванием головы. Девушка открывает крышечку маленького пузатого глиняного чайничка, куда до этого успела насыпать заварку и пряно пахнущие травы, и заливает все горячим кипятком. Божественный аромат плывет по кухне, гостю кажется, что он растворяется в нем. Как давно, он уже и не пытается вспомнить, ему было так хорошо и спокойно.
Аромат лета наполняют чашку живым теплом, наверняка и вкус не уступает, но гость почему-то не прикасается к своему напитку, а хозяйка не настаивает, пьет мелкими глотками из своей чашки, бросая смеющиеся взгляды то на гостя, то куда-то за его плечо.
Часы неспешно тикают, за окном медленно угасает день, и гость понимает, что пора уходить. Он знает, что если попросит, она разрешит остаться, но не хочет обременять своим присутствием. Будет еще время.
Девушка смотрит, как гость собирается в прихожей, накидывает лямки рюкзака на плечи, в глазах ее пропадают смешинки. Хотя она старается не подавать виду и так же улыбается, становиться понятно — ей грустно. Она была бы рада, задержись он подольше.
Гость, уже взявшись за ручку двери, оборачивается и забывает, что хотел сказать, две светлые головки выглядывают и тут же пропадают за углом коридора. Гость улыбается, поднимает руку в знак прощания, и, так ничего не сказав, закрывает дверь.
Сколько раз Марат велел себе, уходя из дома молчуна не оглядываться, хотя бы пока не отойдешь подальше. Тогда можно обмануться, а обманувшись в следующий раз проще вернуться, снова стать гостем.
Сегодня ему не повезло. На третьем шагу запнулся за ржавый детский грузовичком, потерял равновесие, взмахнул руками, и грохнулся на спину. Что-то жесткое в рюкзаке больно врезалось между лопатками. Шипя сквозь зубы от боли перевернулся, встал на четвереньки, поднял глаза, забыв, что не хочет видеть, и тут же зажмурился, отвернул.
«Не видеть! Забыть! — сам себе приказал он, но картинка упорно стояла перед глазами.
Черная изба, точно ее облизал огонь, но передумал и отступил, так и не разойдясь всерьез. Провалившееся ступени крыльца, навес и сгнившие столбы, державшие его, лежат справа. Крыша на месте, но вся в прорехах, сквозь самые большие видно небо. Дверь с облезлой краской и ржавыми подтеками у ручки. В окнах осколки стекол, ветер вытащил и треплет грязную тряпку, бывшую некогда занавеской, белой в голубой цветочек.
«Забудь! — почти взмолился он сам себе, — Забудь! Иначе она больше не откроет дверь, не выглянут из-за угла малыши...»
Всю оставшуюся дорогу до машины, спрятанной в овраге на краю поселка, он старательно вспоминал белые кудряшки и голубые глаза, одинаковые у всех троих обитателей дома, и гнал из памяти почерневшие бревна стен.
Кто такие «молчуны»? Откуда они взялись? Марат последнее время перестал задавать себе это вопрос, все равно нет ответа. Но очень часто вспоминал, как столкнулся с самым первым своим «молчуном».
В той, прошлой жизни, Марат просиживал штаны в офисе с девяти утра до шести вечера на давно наскучившей работе. Пятнадцать минут пешком до квартиры, в которой жил с родителями, ужин, общение в соцсетях, и несколько оставшихся часов на сон. И так изо дня в день — однообразно и серо.
Неудивительно, что когда друг предложил в компании еще двумя приятелями полазать по местным пещерам, он ухватился за это приключение на три дня обеими руками. Из-за неудачных стечений обстоятельств, поход затянулся почти на неделю, а мог вообще закончиться трагедией: друг сломал ногу, а Марат поскользнулся и приложился головой.
Выбравшись из пещеры вечером шестого дня в компании таких же потрепанных искателей приключений, он понял, как ненавидит темноту и весь этот экстрим. Глядел, как разгораются на высоком бархатном небе звезды, и мечтал прямо сейчас оказаться в теплой и уютной родительской квартире.
До города добрались лишь к трем утра. Родители Марата жили на окраине, поэтому друзья высадили его у первых домов, а сами направились в центр. В такое время даже последние «гулены» уже спали, а «ранние пташки» еще не проснулись, в окружающих домах не светилось ни одно окно. Фонари почему-то тоже не горели, и Марат пробирался едва ли не на ощупь по темной улице, постоянно за что-то запинался и тихо материл электриков.
Дверь открыл своим ключом, чтобы не будить родителей, но его уже ждали. Едва переступил порог — прибежала мать, вся в слезах, вцепилась, затряслась в рыданиях. Марату стало стыдно, он взглянул на отца, но тот лишь тяжело вздохнул и ушел на кухню. На лице его явно читалось неодобрение, а глаза под сдвинутыми бровями прям таки кричали: «До чего мать довел, оболдуй! Что позвонить было сложно!»
Но вслух отец ничего не сказал, угрюмо молчал, как всегда, когда сильно сердился. Мать взяла за руку потянула следом, усадила за стол. Отец отгородился от блудного сына газетой. «ПРИШЕЛЬЦЫ СРЕДИ НАС!» — гласила яркая надпись на всю первую страницу. «Молчуны наступают!» чуть поменьше. Если уж отец взялся за желтую прессу, которую он всегда терпеть не мог, значит не просто зол, взбешен до безобразия и точно до утра не отойдет. Слова от него не дождешься.
Мать между тем принялась таскать из холодильника разносолы, перекусить голодному ребенку. И вот тут Марата пробил холодный пот от осознания, что головой он приложился сильнее, чем думал. Звуков не было: холодильник не хлопал, ложки не звенели, мать что-то спросила, лишь шевельнув губами.
Что бы не пугать и не расстраивать мать, Марат через силу проглотил пару кусочков, не чувствуя вкуса, извинился и, сославшись на усталость, ушел спать. В комнате рухнул на кровать и уснул, не успев раздеться.
Проснулся от холода, открыл глаза и в первое мгновение не поверил, тому, что увидел: в разбитое окно задувало, дверцы из шкафа выломаны, и вокруг в пыли валяются вещи. Ущипнул себя — нет, не спит. Позвал родителей — тишина. Заметался в панике по квартире, заглянул в ванну, туалет, даже в крохотную кладовку — всюду пыль, разбросанные вещи и тишина.
Стало страшно: неужели вчерашний вечер привиделся. Взгляд упал на газету, которую забыл на кухонном столе отец: «Пришельцы среди нас!» буквы во всю первую полосу.
Марат схватил слегка отсыревший лист, со стола соскользнуло еще несколько, спикировав на пол. Торопясь собрал, взгляд заскользил по строкам, цепляясь за отдельные фразы, крупные заголовки, которые не желали складываться в единую картину произошедшего.
…«МАССОВЫЕ САМОУБИЙСТВА!»…
«...то чем пугали нас множество фильмов о вторжении, перестали быть просто выдумкой. Они среди нас! Они нападают, и мы должны дать им достойный отпор! Человечество должно сплотиться и ударить единым фронтом...»
…«ЯВЛЕНИЕ МИССИИ»…
«...солдат покинул пост и расстрелял восемнадцать человек, прежде чем был обезврежен. На допросе утверждал: «Они все монстры, а главный у них начальник части, но до него, гада, добраться не удалось». Тест на применение психотропных веществ, а так же тест на алкоголь оказались отрицательными. За последние два дня это уже пятнадцатый случай. В соседней области все закончилось большей трагедией...»
«... они создают иллюзии, очень реалистичные, даже с запахами и тактильными ощущениями, но совершенно беззвучные. Народная молва прозвала их «молчуны», что точно отражает сущность...»
«...утверждение правительства. В эвакуации нет необходимости. Проблему с молчунами решать на местах, собственными силами...»
Марат перестал скакать глазами по строчкам, так и не разобравшись, что случилось с родителями. Следующие несколько минут выпали из памяти. Вроде он опять метался по квартире. А дальше уже одетым, с рюкзаком за плечами, который так и не распаковал вечером, оказался у дверей подъезда.