Свет мой зеркальце, скажи… (СИ) - Риз Екатерина. Страница 62

— Это Вася.

Рома в задумчивости хмыкнул. Вадик за дружком через стол наблюдал, за ухом почесал и покивал, непонятно с чем конкретно соглашаясь. Затем за бутылкой потянулся.

— Ром, давай ещё выпьем.

Рома возражать не стал, рюмку свою подвинул, а на Васю, по ходу, успокоившемуся на моём плече, кивнул.

— Это кто?

— Тебе же сказали, Вася, — Света ткнула в друга мужа пальцем. — Бесплатное приложение к моему браку. Жаль я этого до загса не знала.

— Света, ну ладно, — виновато затянул Вадик, а дружка под столом ногой пихнул. — Васёк, водку будешь?

Тот как по волшебству ожил, голову поднял и от меня отодвинулся. Решительно кивнул.

— Буду.

Света пальцем в стол ткнула, обращаясь к нему.

— Удостоверение на стол. Завтра опять будешь искать.

Вася покопался во внутреннем кармане пиджака, удостоверение ей передал, а Света его открыла ради интереса, посмотрела на фотографию. А мне негромко сказала:

— Зарою его за домом. Вадика никак не могу допроситься там перекопать всё, а Вася завтра «поищет».

Я улыбнулась, а Роман Евгеньевич выпил и крякнул. На подругу мою посмотрел.

— Вы, Светлана, коварная женщина. А это, между прочим, документ. Государственного образца.

За порчу — статья.

— За утерю тоже. Вот пусть ищет.

Вася глянул на неё осоловелыми глазами.

— Ты про меня говоришь?

— Про тебя, про тебя. Кушай, горе моё.

Вася придвинул к себе тарелку с салатом, жевал, на всех поглядывал. Потом его взгляд остановился на Романе, и он с минуту его созерцал. Рома в это время с Вадиком обсуждали что-то для меня непонятное, связанное с оружием, и про Васю на время забыли. А вот он меня локтём толкнул, спросил негромко:

— Это кто?

Я наклонилась к его уху и доверительно сообщила:

— Жених.

— Чей? — чрезвычайно заинтересовался Вася.

— Мой.

Он глянул в растерянности.

— А он раньше был?

Рома услышал, и ответил за меня:

— Я всегда был, есть и буду.

Вася этим вечером был настроен пессимистично, потому что вместо череды вопросов снова вздохнул, опустил голову ещё ниже и пожаловался:

— Жизнь проходит мимо. А я всё капитан и не женат.

Честно, Васю стало жалко, не смотря на то, что несколько минут назад, он нас со Светкой, в лице всех женщин планеты, дурами назвал. И пожалели его не только мы, но и мужчины. Как только остались за столом втроём, и Вася выложил им свою печальную историю, те, по всей видимости, прониклись, и даже Роман Евгеньевич признал, что Васе не везёт, и дружески похлопал того по плечу.

Мы со Светой наблюдали за этой троицей в беседке из окна кухни и посмеивались. А потом подруга признала:

— Твой ничего. Правда, тоже системный. А жить с ними не так просто, Липа. Вот посмотри, как я мучаюсь с Вадиком.

— Прямо мучаешься, — не поверила я ей. — Да и Рома уже вне системы. Сам себе хозяин.

— Это да. Но воспитание, воспитание…

— Мне интересно, какие у него родители.

— Скоро узнаешь. Надеюсь, свекровь тебе достанется лучше, чем мне. — Она мыла тарелки, замолчала, задумавшись, вдруг вздохнула. — Я буду по тебе скучать.

— И я по тебе. — Я обняла её. — Приедете с Вадиком в гости?

— Конечно, приедем. Пусть твой Роман Евгеньевич отчитается, как тебя холит и лелеет.

Я улыбнулась.

— За это я не беспокоюсь.

Собирая свои вещи и намереваясь покинуть родной город, я, на самом деле, могла думать только о том, что здесь оставляю. О будущем, о том, что меня ждёт, думалось отстранённо, эмоциональных сил представлять и строить планы, не было. В понедельник Рома снова уехал заниматься бюрократическими проволочками и сбором доказательств того, что я никак не могла выйти за него замуж в апреле месяца этого года, а я ходила по своей квартире, понимая, что забрать всё я не смогу. По крайней мере, сейчас, и необходимо было решить, что упаковать в коробки и чемоданы, а что оставить в квартире, в тишине, покрываться пылью. Решить было трудно. В итоге, перво-наперво упаковала все старые документы, фотографии, дедушкины записи и бабушкины нотные тетради, которые в моём детстве выдавались мне, как сокровище.

Целая коробка воспоминаний на бумаге. Кстати, в альбомах с фотографиями хранились свадебные фото бабушки и дедушки, и мамины детские снимки, некоторые, признаться, я видела впервые. Бабушка всё это бережно хранила, но пересматривать не слишком любила, наверное, воспоминания о муже и дочери, которая предпочла покинуть родителей, детей и страну, причиняли ей боль.

Рома, вернувшись, заинтересовался моими историческими изысканиями. Я сидела на полу, обложившись старыми пожелтевшими фотографиями, а он присел на кресло позади меня, жевал бутерброд и сверху всё разглядывал.

— Это ты? — спросил он, указывая на снимок улыбающегося младенца.

— Нет, мама. А вот посмотри, что нашла. За обложкой припрятано было, бабушка мне её никогда не показывала. — Я взяла в руки более современный снимок. Молодые люди стояли в обнимку, белокурая девушка и парень с лихой, задорной улыбкой. — Это родители. Судя по дате, через год мы с Ладой родились.

Рома забрал у меня фотографию, чтобы рассмотреть как следует. После чего сказал:

— Ты на маму похожа.

— Да? Она красивая?

— Красивая. Сколько ей сейчас?

— Сорок три. Отцу столько же, возможно, уже сорок четыре исполнилось, не знаю. Совсем молодые, Рома. Вот ещё мамины фотографии. — На других снимках мама была моложе, совсем подросток. Скромно одетая, примерная девочка. Бабушка рассказывала, что она была послушным ребёнком, прилежно училась. А когда вошла в подростковый возраст, её будто подменили. Рассказывала она мне это уже, когда я сама повзрослела. В период моего взросления тему отношений родителей бабушка всячески обходила стороной. Да и я почему-то не сильно интересовалась. Меня воспитывали скромно, и расспрашивать бабушку, как так получилось, что мама родила меня в шестнадцать лет, и, вообще, откуда берутся дети, мне казалось неуместным и даже постыдным. Тем более я видела, как бабушка остро реагирует на эту тему и всерьёз расстраивается. Я начала задавать вопросы, очень осторожные и аккуратные, только после первой встречи с Ладой. На фоне изумления, шока, меня накрыли эмоции, и мне захотелось знать больше. Общение с мамой тогда было весьма формальным, она жила за тридевять земель, ни интернета, ни скайпа тогда не существовало, лишь письма и нечастые телефонные звонки.

Что из этих крох можно было вынести? Вот и пришлось, в конце концов, объясняться со мной бабушке. Правда, я, как тогда, так и сейчас, уверена, что она рассказала мне малую толику, похожую на правду. По бабушкиным словам, всё произошедшее было по великой, но юношеской любви, и мы с Ладой появились, как следствие этой любви, и мы должны гордиться этим, должны понять родителей и думать о них хорошо, потому что, не смотря на все препятствия и трудности, они дали нам жизнь. Дальше история не продолжалась, и о том, что родители без особого сожаления расстались и разъехались по разным городам, оставив плоды своей великой любви родственникам, бабушка говорить не любила. А вот маму я однажды спросила, почему же так получилось. Она замолчала на некоторое время, даже улыбаться перестала, хотя мне всегда казалось, что ничто не может убрать с её лица улыбку, она сроднилась с ней, и можно было только улавливать тени изменений и перемен настроения в её улыбках. Но разговор о прошлом маму с толка сбил, правда, в конечном счёте, она меня никаким обстоятельным ответом порадовать не смогла. Лишь ровным голосом сказала, даже попеняла:

— Липа, ты же взрослая девочка. Ты сама должна прекрасно знать, что люди расстаются. И любовь проходит. Вот и у нас с твоим отцом так произошло. Ты просто не представляешь, что это значит — родить детей. Это огромное испытание. Когда-нибудь у тебя будут дети, и ты меня поймёшь.

И мне опять же стало неловко и стыдно, я почувствовала, что лезу не в своё дело, в душу другого человека, а права у меня на это нет. Но ведь оно было, это право, ведь мамино решение определило всю мою жизнь, в итоге. И я просто хотела знать… А она делиться сокровенным не собиралась, и считала себя правой.