Свет мой зеркальце, скажи… (СИ) - Риз Екатерина. Страница 74

— Не нужно нам таких детишек. Надеюсь, у нас получится лучше.

Я убрала его руки со своего живота.

— Садись завтракать.

На завтрак была овсяная каша. С мёдом. А уже после, к кофе были поджарены тосты и приготовлена тарелка с нарезкой, специально для Романа Евгеньевича. Вот уже неделя, как я планомерно вводила в наш, точнее, в рацион питания дорогого супруга что-то помимо котлет, жареной курицы, а на завтрак — яичницы с огромным количеством бекона. Рома, как любой мужчина его комплекции, любил поесть, очень любил, и ел он всё подряд. Лишь бы было много, вкусно и жирно. И, жалуясь, рассказывал про жизнь в казарме и сбалансированном питании в столовой, а потом перескакивал на жареную картошку с тушёнкой и копчёную курицу. Этим набором продуктов они с друзьями до сих пор предпочитали питаться, и вкуснее ничего, по словам самого же Романа Евгеньевича, на свете не было. Две недели в Сочи и неделю совместной жизни здесь, я за этим наблюдала, а потом решила, что нужно что-то менять.

Потому что жирная, вредная пища наносит сокрушительный удар на печень даже здорового человека. Даже такого здорового и внушительного, как Ромочка. Неделю назад я попыталась провести с ним беседу на эту тему, Ромка только хмурился, выслушал меня, но всё, что его заинтересовало в итоге: что на ужин. Конечно, кормить его травой и соевыми котлетами я не собиралась, и он, осознав это, заметно успокоился. И, наверное, решил, что это очередная женская заморочка, и если его кормят по-прежнему мясом, то можно на ней внимание не заострять. Я и не собиралась заострять, просто, по возможности, сократила жареное и острое. А по утрам стала варить любимому каши. Ромка первые два дня насторожено посматривал на тарелку, признался, что в последний раз кашу ел ещё в казарме, и она ему ещё там надоела до безобразия, но ради меня он готов…

— Ешь, — сказала я ему и тогда, и сейчас. Рома взял ложку.

Надо сказать, что ел он с аппетитом, можно было не переживать на этот счёт. Вот только от мёда категорически отказывался, не помогали даже разговоры о пользе этого продукта на весь организм. Кашу Рома, к моему глубокому удивлению, предпочитал подсаливать.

— Соль — это белая смерть, — рискнула поведать ему я, а Ромка агакнул и нахально улыбнулся.

Понятно, с этого бока подойти будет куда труднее.

Зазвонил домашний телефон, почему-то домашний, это каждый раз меня удивляло, потому что, по трезвому размышлению, на домашний номер нам звонить никто не мог. И каждый звонок казался мне подозрительным. Хотя, обычно, снимая трубку домашнего телефона, я слышала заученные речи рекламных агентов. И сейчас руку за трубкой протянула, уверенная, что верну её на место уже через пару секунд, и почти готова была сказать, что ни в каких товарах и услугах мы с мужем не нуждаемся, но женский голос был на удивление ровен и хорошо поставлен. Да и начало явно не для рекламного агента.

— Здравствуй, Липа. — Голос был настолько спокоен, что отдавал пренебрежительностью.

Я на автомате отозвалась:

— Здравствуйте.

— Мой сын дома?

— Сын?

Чёрт, это Ромкина мама. Я в последний момент удержалась, чтобы не перекинуть телефонную трубку Роме через всю кухню, как горячую головешку. А потом испугалась, что у меня голос пропал, сдавленно кашлянула.

— Да, конечно. Мы завтракаем. — Я судорожно сунула трубку Роме в руки. Тот удивлённо вздёрнул брови, телефон к уху поднёс. И тут же проницательно прищурился, глядя на меня, а в трубку усмехнулся.

— Да, мама, привет. Завтракаем, Липа меня кашей кормит. Не помню, чтобы ты так над папой издевалась.

Я взглянула возмущённо и показала Ромке кулак, на полном серьёзе. Он фыркнул и исправился:

— Так заботилась о папином здоровье. — Ромка замолк, слушая мать, глаза к тарелке с кашей опустил. Плечами пожал. — Ну, вкусно.

— Ну? — возмущённо передразнила я его шёпотом. Но тут же отвернулась, отошла к раковине и сполоснула тарелку. Мне необходимо было что-то делать, а не стоять у Ромки над душой, прислушиваясь к его разговору с матерью.

— К вам приехать? А шашлык будет? Мы можем мясо купить. Толик пожарит.

Я резко обернулась, уставилась на Ромку с ужасом. А он мне послал невинную улыбку, от которой у меня сердце окончательно упало. Мы едем в гости к его родным.

— Да, приедем, мама. Через пару часов. — Он телефон отключил, а на меня взглянул ликующе. — Вот видишь?

— Что?

— Родители приглашают нас на семейный обед. Это очень хорошо.

— Твоя бабушка, наверняка, поделилась с твоей мамой всеми ужасами вчерашнего вечера, и она решила убедиться лично. Как, кстати, её зовут?

— Анна Эдуардовна.

— Господи, у неё даже имя впечатляющее. Эдуардовна…

— А ты Олимпиада. Представь, как будут дрожать перед тобой будущие невестки.

— Какие ещё невестки, Рома?

— Будущие, — нараспев протянул он. Снова на тарелку с кашей посмотрел. — Можно я не буду овсянку доедать? Я поберегу силы для обеда.

— Для шашлыка, — подсказала я. Тарелку у него забрала, правда, пожаловалась: — Ты как маленький.

Ромкины родители, вместе с родителями Евгения Павловича, жили за городом, в коттеджном посёлке закрытого типа. Дома не шикарные, на поместье Марка Бернардовича совсем не похожи, но более уютные и милые. И охрана здесь была только на въезде в посёлок, а не как у Гровера, за каждым кустом. Я по сторонам посматривала, но проявлять явный интерес у меня получалось с трудом. Я заметно нервничала, ещё Ромка в магазине извёл, больше получаса выбирал шашлык. Дотошно и тщательно, кажется, даже продавца сумел не на шутку утомить. А меня и подавно. И всю дорогу мечтал о шашлыке и пиве. Никакая тяга к полезной еде ему не прививалась.

— Анна Эдуардовна и Евгений Павлович, — проговорила я в последний раз, когда мы подъехали к кованым воротам, и автомобиль остановился.

— Ольгу ты помнишь, — подсказал мне Рома. — Её мужа зовут Толик.

— Так и зовут, Толик?

— Все зовут так.

— Не думаю, что я отношусь к этим «всем».

Ромка меня за руку взял.

— Липа, успокойся. Всё будет хорошо.

Я к нему повернулась.

— Я просто не понимаю, как мне себя вести. Притворяться, что у меня просто что-то с головой приключилось, и я изменилась?

— Не надо притворяться, — решил Роман Евгеньевич. — Просто будь самой собой. Договорились?

Я вздохнула, отвернулась от него, призадумавшись, затем кивнула.

— Договорились.

Газон вокруг дома был подстрижен идеально, лондонские садовники могли позавидовать. На такой газон ещё решиться надо, чтобы ступить. Под окнами цветы, по забору невысокие кустарники, а дорожки все вымощены разноцветной плиткой. Я шла осторожно и с интересом оглядывалась. Сам дом светлый, с тёмной черепичной крышей, два просторных балкона на уровне второго этажа. Входная дверь дубовая, тяжёлая, но оказалась не заперта. Рома просто толкнул её, и мы вошли в дом. Он зычно крикнул:

— Люди! Есть кто?

А я осторожно переступила порог. Быстро огляделась. Нам навстречу никто не спешил, только смешной английский бульдог вышел, грустно посмотрел на нас и присел на толстый зад. Даже не тявкнул. Рома же кивнул ему, как человеку.

— Здорово, Чарли. Как жизнь?

Чарли зевнул и лязгнул зубами. Рома на меня обернулся, обнял за плечи, притягивая к себе.

Зашептал на ухо:

— Выдохни. Просто выдохни.

— Рома, это ты?

Он обернулся на голос.

— Конечно, я, мама. Точнее, мы. Кричу, кричу…

— Мы все в саду.

Рома отстранился, отступил в сторону и я, наконец, увидела его мать. Невысокая, аккуратная, но не сказать, что миниатюрная, у меня вдруг мелькнуло в голове, что Ольга, двоюродная сестра Ромы, очень на неё похожа. Те же тёмные волосы, разрез глаз, фигура… и пристальный взгляд, который тут же обратился ко мне. Анна Эдуардовна подошла к нам, приняла поцелуй от сына в щёку, а сама всё на меня поглядывала. Затем поздоровалась:

— Здравствуй, Липа.

Я вдруг поняла, что всё это время лишь молча наблюдала за ней, а, наверное, нужно было первой поздороваться. Но что уж теперь?