Враг престола - Гарин Дмитрий. Страница 52

Солнце садилось, и песок в тени дюн уже начал остывать. Окам словно почувствовал этот холод, исходящий от пустыни. Ноги ступали медленно и неуверенно, как во сне. Взгляд был прикован к фигуре лежащего ничком человека. Одежды его были смутно знакомы.

«Нет, этого не может быть, — твердил голос разума. — Это не он, это не может быть он».

Приблизившись, наиб поддел изогнутым лезвием плечо мертвеца, переворачивая того лицом к небу. В следующее мгновение Окам, побледнев как смерть, отшатнулся. Это был К’Халим. Бездыханное тело кочевника словно обвиняло его своей умиротворённостью.

Оглядевшись по сторонам более внимательно, Окам чуть не закричал от ужаса. Это были тела убитых в оазисе людей. Как они попали сюда? Какая злая сила оживила этот кошмар? Ноги хотели бежать. В горле вязким холодным комом застыл крик. Взгляд упёрся в бледное лицо К’Халим Сага, человека, погибшего от его руки.

Глаза мёртвого пустынника распахнулись. В них загорелся холодный голубой огонь.

Сзади раздались крики и звон стали. Тёмные фигуры, лежащие на песке, поднимались одна за другой. Что–то страшное, что–то неестественное было в их неспешных, безмолвных движениях.

Забыв обо всём на свете, Окам бросился бежать. На пути встретился один из янычаров. Воин что–то кричал ему, но наиб оттолкнул его прочь. Он пытался забыть мёртвые, пустые глаза К'Халима. Пытался, но не мог.

Янычары с готовностью встали на защиту каравана, но не могли отбиться от неведомого врага. Врага, которого нельзя было убить мечом. Врага, на которого Окам не осмеливался смотреть.

Заметавшиеся пленники что–то исступлённо кричали про кару, настигшую нарушителей священных обычаев. Проклятия смешивались с воплями ужаса.

— Окам!

Как гром, как порыв ураганного ветра, голос этот пронёсся над головами людей, заставляя их оцепенеть. Столько силы, столько гнева и власти было в нём. Шум боя прекратился как по мановению руки. Вокруг Окама сама собой сгустилась пустота. Словно подчиняясь приказу, люди отступили от него, как от прокажённого.

Бойцы застыли в нерешительности, глядя в мертвенно–бледные лица окруживших их страшных видений. Это были мертвецы. Их бездонные голубые глаза светились холодным разумом.

— Этот голос… — сдавленно произнёс наиб. — Этого не может быть! Покажись!

Мёртвые люди расступились, и впереди показался человек в угольно–чёрных доспехах. Покачиваясь из стороны в сторону, он шёл неуверенно, словно пьяный или калека. Тяжёлые сабатоны зачерпывали песок. Стальной крест меча–бастарда впивался в пустыню с каждым новым шагом хозяина. Металл доспехов скрежетал и позвякивал, словно живой.

Янычары не посмели остановить пришельца.

— К'Зах Окам, — сказал Эдуард Колдридж. — Тебе повезло. У тебя нет ни жены, ни детей, а потому я пришёл лишь за твоей жизнью.

Теперь голос его звучал устало и бесцветно, словно из него ушла вся жизнь. Жуткий шёпот человека, стоящего одной ногой в могиле. Окам не мог поверить своим глазам. Он жив? Как он вообще может стоять на ногах? Наиб сам видел, как его колесовали, как оставили подыхать на раскалённом камне. Нет, это просто сон, бредовый кошмар, который вот–вот развеется.

Синие глаза словно пронизывали насквозь. Они знали, что он сделал.

— Я вызываю тебя на шай'хир! — закричал Окам, вскинув меч.

— Ты утратил это право, — с ледяным спокойствием произнёс Эдуард, взглядом впиваясь в Окама, будто коршун. — Я не буду биться с тобой.

— Трус! — выкрикнул Окам и бросился на своего врага.

Клинок описал свистящую дугу. Латная перчатка с нечеловеческой ловкостью и силой поймала изогнутое лезвие ещё в полёте. Резким движением Эдуард вырвал оружие из руки наиба. Меч полетел в сторону. Стальная рука наотмашь ударила Окама по лицу, выбив половину передних зубов. Разорванные губы лопнули, превратившись в кровавое месиво.

Наиб рухнул на песок, но сознания не потерял. Рядом с Эдуардом возникла тонкая тёмная фигура. Даже смерти не удалось забрать её грацию.

— Га… Гайде… — прошепелявил Окам, сплёвывая красные сгустки.

— Нет, это лишь оболочка. — Железные пальцы Эдуарда аккуратно дотронулись до мраморно–холодного лица, на котором горели безучастные голубые глаза. — Я не в силах вернуть её. — Он мечтательно смотрел на мёртвую возлюбленную, и в его взгляде блеснуло безумие. — А ты? Ты можешь вернуть её мне? Можешь вернуть этим людям тех, кого украл?

— Это всё Дюваль! — выпалил Окам в отчаянной попытке спастись. — Я не хотел! Это он!

Эдуард не слушал его оправданий. Он был глух к мольбам.

— Мне не нравится, как этот человек смотрит на нас, Гайде… — только и сказал он.

Глава двадцать седьмая

На берегу

Во дворце поднялась тревога, но на противоположном берегу этого никто не заметил. Жители Заречья, или Нового города, как часто называли западные предместья Адаманта, жили своей простой суетной жизнью, держась в стороне от знати и богатых кварталов. Для них праздник начинался лишь на следующий день.

Солнце утонуло за горизонтом, отдавая мир в объятия ночи, и многие горожане отошли ко сну, предвкушая грядущее веселье. Многие, но не все. Два одиноких рыбака брели по каменистому берегу. Тёмные фигуры выхватывало из сумерек тусклое мерцание свечного фонаря. Первый рыбак шагал энергично и легко, второй двигался неторопливой походкой старика.

Где–то впереди, у дощатых пирсов покачивалась их небольшая, но быстроходная лодка. На водной глади реки уже виднелись огни таких же ночных охотников. Привлекая рыбу тёплым светом факелов, люди увлекали её в сети, на погибель.

— Глянь–ка! Чего это там? — Молодой рыбак указал в сторону предмета, темнеющего у самой кромки воды.

— Хлам, — махнул рукой его старший товарищ, но любопытный юноша уже спешил к находке.

— Человек!

Удивлённый голос рыбака растворился в мерном шёпоте волн, накатывающих на песок. Здесь, в Новом городе, берег всё ещё оставался нетронутым, в отличие от каменных набережных старого Адаманта. Когда–то это была рыболовецкая деревня, но разросшаяся вширь столица почти поглотила её.

— Брешешь! — укорил юношу напарник, неуклюже пробираясь по скользким камням. Со скрипом раскачиваясь на тронутом ржавчиной кольце, фонарь бросал скупые отсветы то на воду, то на песок.

Это действительно оказался человек. Короткие тёмные волосы обрамляли бледное лицо рядами мокрых сосулек. Одежда покрыта грязью и водорослями. Глаза были закрыты. Лицо сохраняло выражение блаженной безмятежности.

Опустившись на колени, старик приник к груди незнакомца.

— Живой! — выпалил он, переворачивая утопленника на бок.

— Платье–то господское. Гляди, какое шитьё. — Молодой рыбак небрежно приподнял конец плаща. — Может, у него и золотишко завалялось?

— Дурень ты, Кова, как и папка твой. Почто грабёж чинить? Коли выручим господина, получим втридорога.

Однако юный рыбак уже принялся шарить под плащом в поисках кисета или кармана. Почему он должен отдавать свою удачу на откуп каким–то там господам? Он нашёл добро, а стало быть, это добро принадлежит ему.

— Оглох, окаянный? — Кустистые брови старика сдвинулись, придавая лицу суровое выражение. — Лапы свои…

Он не успел закончить. Слова застряли в горле вместе с длинным тонким лезвием, жадно впившимся в плоть.

Кова даже не понял, что произошло, Когда он поднял глаза, клинок уже покинул шею старика, и в лицо ошарашенного юноши брызнула тёплая кровь. Сдавленно пискнув, молодой рыбак отшатнулся, неуклюже грохнувшись на песок.

Хватая воздух ртом, старик осел на камни, прижимая руки к распоротому горлу: окровавленный рот издавал мерзкое бульканье. Рядом на ноги медленно поднималось то, что незадачливые рыбаки мгновение назад приняли за человека. Нет, они ошиблись: теперь Кова видел — истории об утопленниках, возвращающихся с того света, были правдой. Взъерошенные мокрые волосы, в которых застряли ошмётки водорослей, бледное лицо, освещённое луной. Чёрные глаза напоминали двери в иной мир. Бесстрастные, холодные и безжалостные.