Когда под ногами бездна - Лихэйн Деннис. Страница 5

«Мы все потеряны», – подумала Рейчел и твердо решила как можно крепче забинтовать собственную рану и больше не копаться в ней.

Той осенью она наткнулась в записных книжках матери на две фразы, которые затем неделями повторяла про себя, как заклинание, каждый вечер перед сном:

«Джеймс не был предназначен для нас, – писала Элизабет. – А мы – для него».

2

Молния

Первый приступ паники случился осенью 2001 года, сразу после Дня благодарения. Она шла по Кристофер-стрит и поравнялась с женщиной ее возраста, сидевшей на черной каменной приступке перед входом в кооперативный дом. Женщина плакала, закрыв лицо руками. В те дни в Нью-Йорке такое случалось часто. Люди плакали в парках, в поездах и собственных ванных: одни – молча, другие – громко, навзрыд. И все же Рейчел не смогла пройти мимо.

– Вам плохо? – Рейчел коснулась плеча женщины.

Та отшатнулась:

– Что вам надо?

– Просто хотела убедиться, что у вас все в порядке.

– У меня все хорошо. – Лицо женщины было сухим. Она курила сигарету, чего Рейчел поначалу не заметила. – А у вас?

– Да, конечно, – сказала Рейчел. – Я просто…

Женщина протянула ей несколько бумажных салфеток:

– Это нормально. Вытрите лицо.

У самой женщины даже глаза не были заплаканными. Она вовсе не закрывала лицо – просто курила.

Взяв салфетки, Рейчел почувствовала, что слезы обильно текут по ее лицу и капают с подбородка.

– Все нормально, – повторила женщина.

Но взгляд, обращенный на Рейчел, говорил о том, что у нее не все нормально, даже напротив, все совсем ненормально. Наконец женщина отвела глаза от Рейчел, словно больше не могла выносить это зрелище.

Пробормотав слова благодарности, Рейчел поплелась прочь. На углу Кристофер-стрит и Вихокен-стрит красный фургон ждал зеленого сигнала. Водитель уставился на Рейчел светлыми глазами и улыбнулся ей, обнажив пожелтевшие от никотина зубы. Теперь по ее лицу текли не только слезы, но и пот. В горле застрял ком. Она чем-то подавилась, хотя ничего не ела этим утром. И не могла дышать. Черт побери, она просто не могла дышать! Горло не хотело пропускать воздух. Рот не хотел открываться. Она поняла, что ей обязательно надо открыть рот.

Водитель вышел из кабины. Он подошел к ней: бледные глаза, бледное лицо с ожесточенным выражением, рыжеватые волосы, плотно прилегающие к черепу. И когда он подошел, оказалось…

…Что он черный. И довольно полный. А зубы не желтые. Белые, как бумага. Он опустился на колени рядом с Рейчел (когда это она успела сесть на тротуар?), испуганно глядя на нее карими глазами:

– С вами все в порядке, мисс? Позвать кого-нибудь? Вы можете встать? Давайте я помогу. Держитесь за мою руку.

Она взялась за его руку, и он поднял ее на ноги там, на углу Вихокен-стрит и Кристофер-стрит. И оказалось, что уже не утро. Солнце садилось. Гудзон приобрел янтарный оттенок.

Добрый толстый человек обнял Рейчел, и она расплакалась у него на плече. Плача, она взяла с него обещание, что он никогда ее не оставит.

– Как вас зовут? – спросила она. – Как вас зовут?

Его звали Кеннет Уотермен, и, разумеется, больше они не встречались. Он отвез Рейчел к ней домой в своем красном грузовом автомобиле: сначала Рейчел показалось, что это большой фургон, наверняка пахнущий смазкой и пропотевшим нижним бельем, но на самом деле машина была мини-вэном с креслами для детей и ковриками, усыпанными крошками хлопьев «Чирио». Кеннет Уотермен жил с женой и тремя детьми в районе Фреш-Медоуз в Куинсе и был столяром-краснодеревщиком. Доставив Рейчел домой, он предложил позвать кого-нибудь, кто присмотрит за ней, но она стала уверять, что теперь чувствует себя прекрасно, все хорошо. Просто этот город иногда действует так на людей – ну, вы поняли.

Он внимательно и недоверчиво посмотрел на нее, но уже темнело, а мини-вэн мешал проехать другим автомобилям, и те загудели – сначала один, затем другой. Уотермен дал ей визитную карточку – «Кеннис кабинетс» [3] – и сказал, что можно звонить в любое время. Поблагодарив его, Рейчел вылезла из мини-вэна. Когда машина отъехала, стало понятно, что она даже не красного цвета, а бронзового.

Следующий семестр в университете Рейчел пропустила. Из дома она выходила очень редко – ездила только в Трайбеку к своему психиатру по имени Константин Пропкоп. Родные и друзья упорно называли его Конни. Больше он не рассказывал о себе ничего. Конни усматривал проблему в том, что Рейчел пытается возложить на себя вину в национальной трагедии, не желая признавать всей глубины собственной травмы.

– В моей жизни нет ничего трагического, – возражала Рейчел. – Конечно, бывали огорчения. А у кого их не бывает? Но обо мне заботились, хорошо кормили, я жила в благополучном доме. Просто я веду себя как капризный ребенок.

Конни строго посмотрел на нее:

– Ваша мать лишила вас одного из неотъемлемых прав – права общения с отцом. Она стала по отношению к вам эмоциональным тираном, чтобы удержать вас при себе.

– Но она защищала меня.

– От чего?

– Хорошо, – поправилась Рейчел. – Она полагала, что защищает меня от меня самой, от того, что я могла сделать, узнав, кто мой отец.

– Вы думаете, это настоящая причина?

– А что еще?

Ей внезапно захотелось выпрыгнуть в окно, перед которым стоял Конни.

– Представьте себе: у кого-то есть то, чего вы очень хотите, более того, оно вам жизненно необходимо. Есть такое чувство, которого вы не будете испытывать по отношению к этому человеку? Есть то, чего вы ему никогда не сделаете?

– Только не говорите мне о ненависти. Я еще как ненавидела ее.

– Вы никогда не бросите этого человека, вот что вы не сделаете.

– Мама была самым независимым человеком из всех, кого я знаю.

– Возможно, она казалась такой, пока вы были рядом. А что случилось бы, если бы вы ушли? Если бы она почувствовала, что вы собираетесь бросить ее?

Рейчел понимала, к чему он клонит. В конце концов, она недаром была дочерью психолога.

– Конни, идите знаете куда? Бросьте это.

– Что?

– Это был несчастный случай.

– С женщиной, которая, по вашим словам, была сверхосторожной, сверхпредусмотрительной и сверхкомпетентной? И не употребляла ни алкоголя, ни наркотиков в день гибели? Вы хотите сказать, что она могла поехать среди бела дня на красный свет? А дорога была абсолютно сухой.

– Ну вот, выясняется, что я убила свою мать.

– Я имею в виду нечто прямо противоположное.

Рейчел схватила пальто и сумочку:

– Моя мать не хотела заниматься психологическим консультированием, чтобы не попасть в одну компанию с шарлатанами вроде вас. – Она бросила взгляд на его диплом на стене, презрительно фыркнула: – Ратгерс! [4] – и вышла вон.

Ее следующий консультант, Тэсс Портер, отличалась более мягким подходом, а кабинет ее находился гораздо ближе к дому Рейчел. Тэсс сказала, что они попробуют найти истину, исследуя отношения Рейчел с матерью, а план работы предложит сама Рейчел – не психиатр. Рейчел прониклась доверием к ней. От Конни она все время ожидала подвоха и, в свою очередь, всегда была готова к отпору.

– Если бы вы нашли отца, что вы сказали бы ему? – спросила как-то Тэсс.

– Не знаю.

– Вы боитесь этой встречи?

– Да.

– Из-за него?

– Из-за него? – Рейчел задумалась. – Нет, меня смущает сама ситуация. Понимаете, я не знаю, с чего начать разговор. «Привет, папочка! Где, черт побери, ты пропадал всю мою жизнь?» Так, что ли?

Усмехнувшись, Тэсс сказала:

– Но когда я спросила, не его ли вы боитесь, ваше «нет» прозвучало не очень уверенно.

– Правда? – Рейчел задумчиво посмотрела на потолок. – Знаете, это как с моей матерью. Она иногда противоречила самой себе, говоря о нем.

– Как это?

– Обычно она отзывалась о нем довольно приторно: «Милый бедняга Джеймс» или «Мой дорогой, такой чувствительный Джеймс». И непременно закатывала глаза. Она всегда хотела казаться передовой и не могла открыто признать, что он не был настоящим мачо в ее глазах. Пару раз она говорила мне: «В тебе есть отцовская слабина, Рейчел». А я в этот момент думала: «Во мне есть материнская слабина, сука». – Она снова посмотрела на потолок. – «Ищи себя в его глазах».