Время, задержанное до выяснения - Шехтер Шимон. Страница 20

Юзеф снова рассмеялся, а Критика просто трясло от негодования.

— Успокойтесь, успокойтесь, — сказал Юзеф. — Позвольте мне продолжить. И вот мы, то есть я и коллега Критик, как члены обеих комиссий, обязаны работать в тесном сотрудничестве и взаимно помогать друг другу.

— В чем помогать? — спросил Юзек.

— Я, — ответил Юзеф, — в разоблачении сионистов, которые скрываются под чужими фамилиями, а коллега Критик — в составлении списка тех мужественных людей, которым за спасение евреев полагаются правительственные награды. К тому же мы оба будем клеймить тех спасенных, что забыли о благодарности и сегодня состоят на службе у сионистов.

— Извини, — сказал Юзек, — но, может, ты еще раз повторишь, а то я что-то ничего не понял.

Юзеф повторил, объясняя все подробно и очень терпеливо, а маленький Юзек слушал.

— Ну, хорошо, — сказал он, когда Юзеф кончил, — но я очень боюсь, чтобы не вышло так, как с нашей рукописью.

— Ты это о чем, Юзек? — спросил Юзеф. — Не вижу ничего общего. А может, ты еще не все понял?

— Нет, понял, — ответил Юзек, — и подумал вот что: если вы составите список сионистов, то есть евреев — ведь Рабинович сказал, что только еврей может быть сионистом — и в этом списке укажете их настоящие фамилии, то если какие-нибудь антисемиты, вроде того же Хенека, этот список украдут — как Хенек украл нашу рукопись, — то они сразу узнают, кто еврей, и смогут его тогда преследовать. И еще я подумал, что, наверно, у немцев был такой список, и потому они знали, кто еврей, а кто нет.

— Ну, это уж слишком! — крикнул Критик и выбежал из комнаты.

А маленький Юзек посмотрел на большого Юзефа, который был очень грустен, и сказал:

— Пойдем-ка лучше на пляж. Марыля нас ждет. А по дороге купим мороженое. Сегодня я угощаю: мне мама дала за хороший табель.

И они пошли.

Марыля загорала на лежаке и разговаривала с Профессором, который сидел рядом на надувном матрасе. Юзеф и Юзек подсели к Профессору и стали слушать, о чем говорит Марыля.

— Не понимаю, пан Профессор, почему вы считаете, что у нас все плохо оттого, что нами чужие правят. Я в истории не очень-то сильна, но нас учили, что для наведения в Польше порядка Ягайло призвали из Литвы, а Батория — из Венгрии. Только с итальянкой Боной нам не очень повезло. Или возьмем Казимира Великого. Разве не он сам пригласил к нам евреев? Потому что понимал, что без них бы не сумел застать страну деревянную, а оставить каменную. Если уж на то пошло, то я считаю, что вовсе не Казимир, а его Фирочка заслуживает того, чтобы ее называли Великой.

— Тут вы перегнули палку, пани Марыля, — прервал ее Профессор, который делал вид, что смеется, а на самом деле начинал злиться, потому что не любил, когда кто-нибудь позволял себе насмехаться над историей.

— А что, к примеру, сделал Ян Собеский? — продолжала Марыля. — Разбил турок и спас христианство? Ну хорошо, допустим — но в результате над нами стала постоянно висеть опасность с Запада. Турки и сами бы убрались, они-то нам не угрожали, а вот если бы они тогда немножко немцев поколошматили, чего наш великий Ян III не допустил — так, может, было бы у нас меньше христианства, зато больше мира и спокойствия. Или Владислав. Вместо того, чтобы у себя Шуйских по тюрьмам гноить, лучше было самому в Москве остаться. Нет, — сказала Марыля, — в гербе-то у нас орел был, а вот орлов на троне вечно не хватало. Да и сейчас не густо.

— Кто вам таких глупостей наговорил? — поинтересовался Профессор, рассердившись не на шутку.

— Собственным умишком дошла, хоть все и утверждают, что у меня его нету, — рассмеялась Марыля, потому что ужасно любила, когда Профессор злится.

— А вы что на это скажете? — Профессор обратился к Юзефу.

Но Юзефу не хотелось вступать в дискуссию, и потому он сказал:

— Дорогой Профессор, я на нее не имею никакого влияния. Если она и готова кому-то поверить, то только вам.

— Между прочим, так оно и есть, — сказала Марыля. — Наш Профессор по крайней мере знает, чего хочет, и в истории разбирается лучше, чем ты в литературе.

После таких слов на душе у Профессора стало совсем хорошо, он сменил гнев на милость и сказал Юзефу:

— Таковы уж эти наши прекрасные женщины, и тут ничего не поделаешь.

А Марыля подмигнула Юзеку, взяла его за руку и они вместе побежали к реке.

Профессор вытянулся на матрасе, а Юзеф на лежаке Марыли, и оба задремали.

Профессор, который входил в состав той же комиссии, что и Юзеф, вдруг увидел, что тот украдкой прячет в карман какие-то важные документы. А Юзеф заметил, что Профессор, якобы просматривая список сионистов, вписал туда — тоже украдкой — его фамилию.

Вернулась Марыля и привела с собой какого-то спортсмена, которого обещала угостить вишнями, если тот покатает ее на своей байдарке. Она согнала Юзефа с лежака, велела спортсмену сесть на матрас рядом с Профессором и дала ему бумажный пакет, в котором были одни лишь косточки, так как Марыля забыла, что вишни она уже давно съела. Однако спортсмен ничуть не обиделся и спросил, не найдется ли порубать чего-нибудь поосновательнее. Марыля дала ему бутерброды с огурцом, яйцо вкрутую и немного соли в бумажке.

— Прекрасно, — сказал спортсмен по-русски и тюкнул яйцом о колено Профессора.

— Вы знаете русский язык? — спросил Профессор, так как должен был что-то сказать, а возмутиться далекими от изысканности манерами гостя Марыли ему было неловко.

— Немножко, — вновь по-русски ответил спортсмен и запихнул себе в рот целое яйцо. А когда проглотил, добавил:

— Ездил я на соревнования в Киев, и если бы не цвета моей национальной сборной, то избрал бы там свободу, потому что у них платят лучше, чем как у нас.

— Я слышал, — сказал Профессор, — что спорт там не бывает профессией, и занимаются им исключительно любители.

— Любители деньгу зашибить, — добавил спортсмен. — Ежели вы это имели в виду, тогда верно.

— Я вас не совсем понимаю, — сказал Профессор.

— А чего тут понимать. Числится, например, такой инженером. Раз в три месяца приходит за зарплатой или ему на дом по почте деньги переводят, а сам на сборах тренируется, где харчи и обслуга за государственный счет. И у нас то же самое, только платят меньше.

— А почему, — спросила Марыля, — вам помешали цвета национальной сборной?

— Потому что они космополитов не любят, — ответил спортсмен и принялся за огурец.

— Космополитов? — удивилась Марыля.

— Ну, понимаешь, таких, что себе родину меняют. У них не то, что у нас. У них с этим делом порядочек. Поменять родину — ясное дело, не такую, как наша, а западную — на их, советскую, имеют право только атомщики, а не спортсмены. Сечешь? — и спортсмен перевернулся на живот, поднял ноги кверху и сделал стойку на руках.

— Что такое «атомщики»? — спросила Марыля Профессора.

— Атомные физики, — объяснил Профессор, которому пришлось отодвинуться, потому что спортсмен едва не свалился прямо на него.

— А что они делают со своими евреями? — продолжала расспрашивать Марыля.

— А что с ними нужно делать? — удивился спортсмен и как-то подозрительно посмотрел на Марылю.

— Я потому спрашиваю, — сказала Марыля, — что пан Профессор… Ах, простите, я вас не представила…

Спортсмен протянул руку Профессору, а тот подал ему свою.

— …Я потому спрашиваю, — повторила Марыля, — что пан Профессор утверждает, что они якобы экспортируют евреев к нам, чтобы те нами правили.

— Я в политике не разбираюсь, — серьезно сказал спортсмен, не переставая пристально поглядывать то на Марылю, то на Профессора. — Не моя область.

— Вы, моя дорогая, слишком упрощаете дело, — отозвался Профессор, — а это некрасиво.

— Вовсе не упрощаю. Именно так вы и сказали, — защищалась Марыля. — Впрочем, все это неважно. — И спросила у спортсмена:

— Что вы на меня так странно смотрите?

— Почему-то, — сказал спортсмен, — как только я узнал, что я еврей, все мне этим в глаза тычут.

Профессор рассмеялся, а Марыля прошептала: