Песни и сказания о Разине и Пугачеве - Автор неизвестен. Страница 36

— И много бабушка ваша рассказывала?

— Сама-то она почесть Пугача^то и не слыхала: целые сутки под полом дрожмя продрожала; ей было только про свою душу помнить, а после что от людей слышала, она и рассказывала нам; мы еще тогда ребятишками были.

— А зверь был зтот Пугачев?

— Нет, человек был добрый! Разобидел ты его, пошел против него баталией. . на баталии тебя в полон даяли; поклонился ты ему, Пугачеву, — все вины тебе отпущены и помину нет… сейчас тебя, коли ты солдат, — а солдаты тогда, как девки, косы носили, — сейчас тебя, друга милого, по-казацки в кружок подрежут, и стал ты им за товарища. . Добрый был человек: видит, кому нужда, сейчас из казны своей денег велит выдать, а едет по улице — и направо и налево пригоршнями деньги в народ бросает… Придет в избу — иконам помолится, старым крестом, там поклонится хозяину, а после сядет за стол. Станет пить — за каждым стаканчиком перекрестится. Как ни пьян, а перекрестится… Только хмелем зашибался крепко!..

— Ну, а кто пойдет супротив его, возьмут кого в полон, а тот не покоряется, — тогда что?

— Тогда что: кивнет своим, — те башку долой те и уберут. А коли на площади или на улице суд творил, там голов не рубили, там, кто какую грубость или супротивность окажет, тех вешали на площади тут же. Еще Пугач не выходил из избы суд творить, а уж виселица давно стоит. Кто к нему пристанет, ежели не казак, — по-казацки стричь, а коли супротив его, — тому петлю на шею. . Только глазом мигнет, молодцы у него приученые… глядишь, уж согрубитель ногами дрыгает. .

17

— Накануне второго спаса вышла я с пирогами утром рано, уставила скамейку и покрикиваю: «Пирогов с начинкою, масляных горячих, отведайте, (молодцы, молодушки и малые ребята». Подходят ко мне человек пять, такие урванцы, что не много встретишь, говорят, где, дескать^ бояре проживают? Мы, дескать, посланные царские слуги. Меня — как иголки от их слов по шкуре закололи, — что, думаю, делать? Люди они, по-видимому, недобрые. Отвечаю им: «Не знаю, молодцы». — «Как не знаешь? Ты, дескать, торгуешь, здешняя, стало— скрываешь». Один из них как толкнет меня. «Ахти, — говорю, — что ты, окаянный пострел?» — «Как пострел? Я, дескать, царский слуга». Давай меня трепать, отняли корчагу, вырвали кошель с деньгами и полетели на Соколовую гору. Плакала я, плакала, а помочь горю нечем, — як этому старичку (указав на Острякова⁵¹), — он в то время был молодец молодцом. Совета не подал, говорит: «Не до тебя, дескать, Вахромеевна. Пугач около Саратова, а его разбойники грабят и буйствуют». Так и быть, молчу: ни денег, ни корчаги. На самый второй спас утром пришел на Соколовую гору Пугач, с ним ехало народу видимо-невидимо. Пугач ехал верхом на белой лошади, на нем была высокая, пушистая шапка, чапан синий, шаровары и бекешка с золотом; вокруг него были верховые с саблями и ружьями; позади везли пушки. Перед обеднями поставили палатки и виселицы. Слышу, из тюрьмы колодников выпускают; думаю себе: неспроста милости дают, дай дойду. Собралась с духом, да и туда. Помню, как сейчас: около палатки Пугача собрались казаки, посадские, сам Пугач ходит по народу. Я ему в ноги, и молвила, что, дескать, обидели меня его слуги. Он сказал: «Не плачь, помогу», и велел отдать мне деньги. Конный вынес из палатки пригоршни медных денег и высыпал мне в передник. Слава богу, думаю себе, потихоньку вышла из толпы, да, сколько было силы — бежать с торы.

При мне к Пугачу на гору привели барыню и двух дочерей, связанных. Пугач на них кричал, грозил повесить за то, что барыня укрыла мужа своего, а дети не сказывали, где отец, которого Пугач намерен был повесить. Дочери так плакали голосом, упрашивали Пугача отпустить их, что одна из них упала замертво. Пугач умилостивился, приказал отвести всех в дом и сказать отцу, что, дескать, не за покорность его, а за слезы детей милость дает.

18

Сказывали тогда, что Пугач-то- был колдун и проклятой, отступник от бога, от отца и от матери и самозванец: выдал он себя за царя Петра Федоровича. А он был простой казак уральской. Тогда же пронесся слух по Саратову, что по приказу царицы послан был генерал из немцев, — с войском, догнать Пугача. Пугача догнали е вольницей у Царицына, в За-волжьи (а вольница-то видит — дело плохо, кто куда попало и разбежались; которых, сказывают, и переловили), и заковали Пугача в цепи, посадили в железную клетку и повезли к Москве. В каком-то городе одна барыня услыхала, что Пугача поймали и везут в клетке. Боярыня то и захотела повидать Пугача; приходит и видит сидящего Пугача в клетке железной и говорит: «Ты, проклятый, моего мужа повесил..» А Пугач отвечает, да как тряхнет цепями, да клетку зашатает и молвит: «Если бы я был на воле, я и тебя бы повесил». Боярыня-то испугалась, упала возле клетки, да и богу душу и отдала. Сказывали потом, что привезли Пугача в Москву и, по приказу царицы, пятерили: сперва отрубили руку, потом ногу, потом еще ногу и голову. Хоть и был колдун Пугачев, я сорокой не прикинулся и не выскочил в трубу. А генерал-то из немцев небось не боялся колдуна, посадил небось и колдуна в железную клетку, да и заковал в цепи. Сказывают, в Немеции-то колдунов этих не водится, только у нас много на Руси.

19

Пугал и Салтычиха

Когда поймали: Пугача и засадили его в железную клетку, скованного по рукам и ногам в кандалы, чтобы везти в Москву, — народ вал-ма-валил и на стоянки с ночлегами и на дорогу, где должны были провозить Пугача, — взглянуть на него; и не только стекался простой народ, а ехали в каретах разные господа ив кибитках купцы.

Захотелось также взглянуть на Пугача и Салтыгчихе. А Салтычиха эта была помещица злая-презлая, хотя и старуха, но здоровая, высокая, толстая и на вид грозная. Да как ей не быть было толстой и грозной: питалась она — страшно сказать — мясом трудных детей. Отберет от матерей, от своих крепостных, шестинедельных детей, под видом, что малютки мешают работать своим матерям, или другое там для виду наскажет, — господам кто осмелится перечить? И отвезут-де этих ребятишек куда-то в воспитательный дом, а на самом-то деле сама Салтычиха заколет ребенка, изжарит и съест.

Дело было под вечер. Остановился обоз с Пугачом на ночлег; приехала в то же село или деревню и Салтычиха: дай-де и я погляжу на разбойника-душегубца, не больно-де я из робких. Молва уже шла, что когда к клетке подходил простой народ, то Пугач ничего не разговаривал; а если подходили баре, — то сердился и ругался. Да оно и понятно: просто черный народ сожалел о нем, (как жалеет о всяком преступнике, когда его поймают- и везут к наказанию, — тогда как, покуда тот преступник ходил по воле и от его милости не было ни проходу пешему, ни проезда конному, готов был колья поднять, — сожалел по пословице: «лежачего не бьют»; а дворяне более обращались к нему с укорами и бранью: «что-де, разбойник и душегубец, попался!.» Подошла Салтыгчиха к клетке; лакеишки ее раздвинули толпу. «Что, попался раз)бойник?» — спросила она. Пугач в ту пору задумавшись сидел, да как обернется на зычный голос этой злодейки и, — богу одному известно, слышал ли он про нее, видел ли, или просто-напросто не понравилась она ему зверским выражением лица и своей тушей, — да как гаркнет на нее; застучал руками и ногами, индо кандалы загремели; глаза кровью налились: ну, скажи, зверь, а не человек. Обмерла Салтычиха, насилу успели живую домой довезти. Привезли ее в имение, внесли в хоромы, стали спрашивать, что прикажет, а она уже без языка. Послали за попом; пришел батюшка; видит, что барыня уж не жилица на белом свете, исповедовал глухою исповедью; а вскоре Салтычиха и душу грешную богу отдала. Прилетели в это время на хоромы ее два черные ворона. . Много лет спустя переделывали дом ее и нашли в спальне потаенную западню и в подполье сгнившие косточки.