Песни и сказания о Разине и Пугачеве - Автор неизвестен. Страница 45
Илецкие караки — Изменщики-дураки —
Без бою, без драки Предались вору-собаке.
В Татищевой побывал,
Всю антилерию забирал. Антилерию забирал,
Раосыпну крепость разбивал. Из крепости Озерной На подмогу Рассыпной,
В крепости Рассыпной Был инер а лик молодой. Инерал Лопухин был смел, На коня он скоро сел.
На коня он скоро сел,
По корпусу разъезжал.
По корпусу разъезжал,
Всем солдатам подтверждал: «Ой, вы, гой еси, ребята,
«Осударевы солдаты!
«Вы стреляйте, не робейте, «Свинцу, пороху не жалейте. «Когда мы вора поймам, «Хвалу себе получим». .
— Дальше запамятовал, — сказал Иван Михайлович, кончив пение. — Да и с молоду-то я не очень любил петь ее: солдатска она!
17
О Разине и Пугачеве
Солдаты же, чтобы их продрало, — прибавил рассказчик, — солдаты же, знамо, и приплели тут:
Донского казака —
Емельяна Пугача!
— А по-нашему, — продолжал старик, — по-нашему, он был не Пугач, а настоящий Петр Федорович!
— Пробираясь, по совету турского салтана, к нашим казакам, Петр Федорович поторопился, взял да и объявился на Волге, в Царицыне, — понадеялся, значит, на народ, да и на волжских казаков. Народ хеша и признал его и поверовал в него, да солдатские командиры держали руку царицы, оттого и вышла запятая. Знамо, простой народ, примерно мужики, купцы, поддержать его не могли. Знамо, расейский народ не воин; расейский народ просто баран — больше ничего. Возможно ли простому народу".устоять супротив солдат? И думать нельзя! И на волжских казаков была плоха надежда. Сколько их? Горсть одна, да и те на разброде, то-ись разбросаны: станица от станицы верст на сотню. Таким манером куда, бывало, он ни придет, народ везде встречу ему делал, как подобает, с хлебом-солью, с колокольным звоном, а командиры гоняли его. Устал он шляться из города в город попусту, взял да и-удалился с Волги на Узени. Вот она, история-то, настоящая история!
Узнала — об этом государыня и тотчас же разослала с куль ерами по всей анлерии секретные указы ко всем- командирам в такой силе, чтобы нище его не принимали, а есть когда будет где усиливаться, то зарестовали бы и прислали бы За конвоем в Питер. И повелела об нем пустить в мире такую Славу, якобы-де это не Петр Федорович; он-де, волею божиею, скончался, — а это-дс беглый с Дона казак Емелька Пугач. Уж так, бог знает почему, приплели тут донского казака, — заметил рассказчик, — благо под руку попался. Не надоумились, видно, кого бы получше приписать. Дй, ай! — сказал Иван Михайлович и покачал головой. — Хитрый народ, эти питерские енералы, — что и баить! хитрей теленка однако не будут.
После того, как на Волге-то он ославился и ушел на Узени, ему нельзя было прямо притти в наш город и объявиться всем казакам: в юроде нашем, видишь ли, в ту пору солдаты стояли, и командир их сторожил ею. Значит, и туда дошли царицыны указы об нем; везде, значит, царица упредила. Па этой самой причине он, до поры до времени, и приютился на Узенях, — место в ту нору было дикое, уединенное. А укрывали ею там кое-кто из наших же казаков, особенно Толкачевы: большая была семья, и в юроде дома имели, и в Бударине, и в Танинских хуторах. У них в семье по секрету и харунки шили, шелками и золотом расшивали. А в самом-то юроде еще не знали, где он обретается. Слышать — слышали, — молва, батенька, далеко идет, — слышать — слышали, что был-де в городе Цари-цьше и ушел-де оттуда, а куда — не знали. Но вскорости обозначился.
Раз двое гулебщиков (охотников) из города едут около Сакрыла,1 и увидали на чистеньком бережке на песочке у самой воды стоит холодничек,53 54 а в нем и лежит он, то-ись Петр Федорович. Около него было человек пять наших казаков.
— Знаете ли вы эту особу? — опрашивают казаки гулебщиков.
— Нет, не знаем, — говорят гулебщики.
— Это царь! — говорят казаки. — Да вы, до норы до времени, молчите.
Тут и сам он сказал им, кто он такой есть. Говорил, что врага его гонят и нигде не дают ему покою, что у него одна надежда на яиц-ких казаков. Тоже просил их, чтобы они, до поры до времени, никому не говорили, что видели его, а то-де хлопот себе наживут.
Охотники вернулись в город и сначала ни слова о том, что видели на Уренях, а потом не утерпели, кой-кому по секрету сказали. Вскорости молва разнеслась по всему городу. Услыхал и солдатский командир, что городом-то нашим в ту пору правил, и тотчас потребовал к себе гулебщиков. И те сказали ему всю правду, ничего, значит, не утаили. Того же дня командир послал на Урени команду, чтоб схватить его, а его там и след простыл, — Митькой звали! Солдатский командир хотел, знаешь, выслужиться пред государыней, да не успел;
по той самой причине, как зверь, рассвирепел на гулебщиков, что не тое ж минуту по приезде объявили ему, и велел забить их до смерти. И забили бедных. А чем виноваты? Так за-напрасно пострадали эти гулебщики, царство им небесное! — сказал Иван Михайлович и
вздохнул.
— Тужишь ты о двух гулебщиках, Иван Михайлович, а в эту пору сколько, чай, кроме гу лебщиков пострадало народа! — заметил я.
— И то правда, — сказал Иван Михайлович. — Сколько погибло в те времена тяжкие народу, — не сочтешь! Не даром в песне поется:
От Яицкого городка
Протекла кровью река…
— Уж какое-то, в самом деле, кровопролитие было на Яике в то время, как он гласно-то объявился народу, — индо старики не запомнят! — продолжал рассказчик. — От самого зачатия нашего войска не бывало таких трусов — мятежей и кровопролитных браней. И диву бы неприятель какой, что ли, напал, как в древние времена агаряне нападали, иль-бо как в двенадцатом году француз с два-десятью языками нападал; тогда хошь то знаешь, что бьет тебя басурман, и ты бьешь басурмана, а то свои замутились, заколобродились, брат на брата, сын на отца восстал! Чудное дело, батенька! Родитель мой сам видел в городе, как брат брата застрелил; Горбуновы прозывались… . родитель знал их. Один брат, молод-ший, в крепости был и стоял на валу. — зна-
чит, руку государыни держал; а другой брат, старшой, на приступ шел и лестницу нес, — значит, держал руку Петра Федоровича. Младший брат кричит с валу: «Братец родимый! Не подходи! Убью!» А старший брат ему в ответ: «Посмотрю, как убьешь!» Брат с валу: «Пожалуйста, братец родимый, не ходи! Убью!» А брат с лестницей ему в ответ: «Я те дам — убью! Постой, влезу на вал, надеру тебе вихор, — вперед не будешь стращать старшего брата». Сказал это и поставил лестницу к валу. Но, лишь только занес ноту на первую ступеньку, младший брат с валу-бац в него из
пищали! И покатился старшой брат в ров. Родителя1 моего вчуже пробила слеза, а он туже секунду бросил отражение и бежал из города б 0603. Уж такое-то было кровопролитие, батенька! Бывало, мороз по коже подирает, как слушаешь стариков, что в ту пору жили и своими /глазами видели… Значит, сбылось пророчество святых отцов.
— Какое пророчество? — спросил я
— Как какое? — спросил в свою очередь старик. — Ты ведь не знаешь, али знать не хочешь, — продолжал старик, понизив голос и придав ему таинственный тон, — а у нас во всем народе известно, из предков идет пророчество Алексея митрополита. Когда наши праотцы задумали основать город между Яиком и. Чаганом, — а допреж того они жили вверху, на Кирсановском Яру, — вот тогда-то, видишь ли, являлся им святой Алексей митрополит, на. {и&ре где-то, и возвестил, что на новом-де мест© постигнут их трусы — мятежи и кровопролитньге брани. «А в едино-де время, — пророчил Алексей-митрополит, — а в едино-де время появится' между вами такой небеглый царь, и из-за него-де вы примете (много горя». Оно так и случилось, — добавил Иван Михайлович. — |Ты думаешь, — продолжал он, — ты думаешь, что Пугач, по-вашему, просто так себе Пугач, явился да и вся недолга. Как же! Нет, батенька! Он явился неспроста, а по определению божию. Значит, и был он не Пугач, то-ись не донской казак Емельян Пугачев, а сам настоящий Петр Федорович. И спорить нечего.