Песни и сказания о Разине и Пугачеве - Автор неизвестен. Страница 67

Салтыкова Дарья Николаевна, помещица, современница Пугачева (1730–1801), прославилась своей исключительной жестокостью. В Московской области и в районах ее поместий о ней сохранилось много рассказов, ее прозвали «людоедкой», имя «Салтычиха» стало нарицательным. Есть данные, что Салтыкова не знала грамоты. Рано овдовев и оставшись полной хозяйкой своих имений, она за семь лет замучила около 139 своих крепостных. Все жалобы крестьян на свою помещицу, благддаря ее связям и взяткам, не достигали цели, — наоборот, жалобщики обвинялись в клеветничестве и подвергалась наказанию. Наконец, в 1762 году двум крепостным удалось подать жалобу императрице. Только шесть лет спустя юстиц-коллегия, установив, что Салтыкова «не малое число людей своих мужска и женска пола бесчеловечно мучительски убивала до смерти», — выносит ей смертный приговор (отсечение головы). Тогда Салтыковой было 38 лет. Но казнь, по распоряжению императрицы,'была отменена. Салтыкову сослали в один из монастырей, где одиннадцать лет она просидела в подземной тюрьме, а остальные 22 года до смерти провела в застенке, пристроенном к стене храма, и даже от приставленного к ней караульного родила ребенка. (Студенкин, «Салтычиха», «Русская старина» 1874, т X;

П. Кичеев, «Салтычиха». «Русский архив» 1865, № 2; «Русские достопамятности», вып. У, М. 1862; В. И. Се-мевский, «Крестьяне в царствование Е. II», т. I, СПБ. 1903; Н. Дубровин, «Пугачев и его сообщники», т. I, стр. 338–342.

20, Сообщено Н. А. Аристовым. Напечатано в «Историческом вестнике» 1880, т. III, стр. 21–22.

Один из рассказов о верных правительству чиновниках, погибавших от пугачевцев. Имена действующих лиц в' данном случае не сответствуют действительности.

Однако подобные эпизоды, без сомнения основанные на имевших место фактах, весьма часто встречаются в семейных хрониках дворянства и духовенства. Начиная с 70-х годов, эти материалы нередко печатаются в исторических журналах (в «Русской старинен, «Русском архиве», «Историческом вестнике» и т. д.) как воспоминания о «бунте». Основное их содержание — это жестокость Пугачева и пугачевцев, переживания ужаса перед их приходом, гибель, иногда неожиданное избавление от смерти. Здесь часто можно встретить мотивы религиозно-мистического характера: спасение благодаря образкам, чудотворным иконам, фамильным святым, которые с этих пор начинают чтиться еще более.

Из рассказов подобного рода интересно предание о приходе Пугачева в Курмышский край (Н. Ф. Ака-емов, «Город Курмыш в XIY — ХУ III ъв.». Изв. о-ва археологии, ист. и этногр. при Казанск. ун-те, т. XI, 1893, и А. Труворов «Былое из пугачевщины», СПБ. 1870).

Оба рассказа — о памятном событии дворянской семьи Бобоедовых. Семья была спасена благодаря маленькому сыну «Васеньке», который понравился Пугачеву своей пляской. В организации всего этого дела принимал деятельное участие пугачевский полковник Герасим Васильев, который работал в доме Бобоедовых печником и не раз видел искусство барского сына.

Маленький Бобоедов так раззадорил пугачевских полковников своей пляской, что (по рассказу Труворова) настаивавший на казни Бобоедова-отца казак-полковник забыл о казни, тоже бросился в круг и начал приговаривать: «ой жги, говори, ростабарывай. .» Глядя пц него, и Герасим Васильев тоже вскочил с места и, притопывая ногами, помахивая своим бумажным клетчатым платком, приговаривал своему товарищу:

Ходи браво, гляди прямо,—

Говори, что вольны мы…

(А. Труворов, указ, статья, стр. 17).

Возможно, что эта поговорка была в ходу у пугачевцев. Может быть, она является тоже отголоском фольклора восставших крепостных масс.

21. Записано Д. Н. Садовниковым в селе Старом Урай-кине, Ставропольского у., Самарской губ. Напечатано в «Сказках и преданиях Самарского края» № 115,

стр. 377.

Один из типичных мотивов в рассказах-воспоминаниях о пугачевщине: добрая барыня (барин) спрятана крестьянами от пугачевцев.

Эти рассказы основаны на действительных событиях, иногда имевших место. Напр., семья помещика Кузнецкого у., Саратовской губ., Радищева (отца), которого очень любили крепостные, не была выдана пугачевцам, хотя крестьяне знали, где она находится: отец спря

тался со, старшими детьми в лесу, а младших оставил у крестьян.

22—25. Записано в 1905–1906 гг. акад. А. А. Шах^ матовым и под руководством его, от мордовского населения Саратовского уезда, в Сухом Карабулаке (№ 22) и в Оркине (№ 23). Напечатано на мордовском языке, с русским переводом в «Мордовском этнографическом сборнике», Спб. 1910, стр. 55–56 и стр. 12–13.

Предания № 24, 25 взяты Шахматовым из историко-географического описания Оэерской вол., Саратов-екого у., А. Н. Минха (А. А. Шахматов, «Мордовский этнографический сборник», стр. 699–700).

Мордовские предания о пугачевщине являются чрезвычайно яркими памятниками, выявляющими причины живого отклика мордовского народа на пугачевщину. Для него пугачевщина является мерилом времени; от пугачевщины считают возраст стариков и различные события. Когда необходимо подчеркнуть возраст старика — = говорят: «Он помнит (знает) пугачевское время».

26. Записано в конце 50-х годов учеником Симбирской семинарии, уроженцем села Туван, и напечатано в «Историческом вестнике» 1880, т. III, стр. 18–19.

К сожалению, нам неизвестны предания о пугачевщине из уст самих чувашей. Настоящий рассказ переложен собирателем в подчеркнуто-великодержавном духе. Однако, даже в таком виде, он представляет интерес своей фактической стороной (широкое участие чувашей в пугачевщине, надежды их на Пугачева, принудительная христианизация и ненависть к православному духовенству; отношение правительства к чувашам). Вся эта канва фактов, отразившихся в данном рассказе, дает возможноеть заключать о содержании и эмоциональной окраске подлинных чувашских преданий о пугачевщине.

27. Напечатано в работе Н. В. Никольского «Краткий конспект по этнографии чуваш», «Изв. об-ва археологии, ист. и этногр. при Казанск. ун-те», вып. XXVI, Казань 1911, стр. 607.

Содержание преданий и рассказов чувашей дано в конспективном переложении.

Несомненно, этот материал мог бы быть гораздо обширнее, но он в свое время мало собирался и почти совсем не записывался в своем подлинном виде.

28. Башкирское предание о речи Салавата Юлаева к своим соотечественникам — пугачевцам.

Сообщено Сагид Ми расовым, к сожалению, без указания места, времени и лица, со слов которого оно записано.

Напечатано на башкирском языке в «Трудах научной и исторической организации при Народном комиссариате Башкирской республики», 1922, ч. I, стр. 29–31.

Здесь помещаем полный перевод, сделанный сотрудником Историко-археографического института Академии Наук СССР, В. А. Забировым, под редакцией акад. А. Н. Самойловича.

Салават Юлаев — молодой предводитель и организатор восстания башкир во время пугачевщины, один из самых образованных и талантливых среди своих соотечественников той эпохи. Он оставил по себе память как герой-воитель (богатырь) и как поэт. Захваченный правительственными войсками, на допросах ц цытках Салц-ват все же не сообщил всех данных о ходе и развитии восстания в Башкирии. Тайная экспедиция выносит о нем и об его отце, Юлае, подтвержденное императрицей постановление от 16 марта 1775 г.: «Наказать его во всех тех башкирских селениях, где от него злодейства и убийства происходили, кнутом и, наконец, в последнем из оных селений, вырвав ноздри и поставя знаки «вор и убийца», послать для употребления в тяжкую каторжную работу вечно, в Рогервик» (Пугачевщина, т. И, ГИЗ, 1929, стр. 451). В ответ на этот приговор сохранилось донесение, что наказание исполнено.

Об этом борце за свободу башкир сохранились песни, ему приписываемые; о нем рассказываются сказки и предания, повторяются (будто бы им формулированные) изречения и поговорки. Действительно, песни, принадлежащие, по преданию, Салавату, проникнуты настроениями борьбы, жажды отвоевать права, веру и свободу Башкирии.