Жизнь, театр, кино - Жаров Михаил. Страница 73

С. Маршак читал изумительно. Не играя, не изображая, он умел так тонко, с таким огромным юмором и обаянием читать текст и одновременно с каким-то едва уловимым оттенком интонации, модуляцией голоса вкладывать в кусок или в слово свое авторское отношение.

Чаще авторы читают ровным, спокойным голосом - это вернее, потому что дает возможность актеру фантазировать самому.

Но оказалось, что никто не умел так читать, как Всеволод Вишневский. Секрет его чтения, собственно говоря, заключался в том, что он не читал и не играл, а жил жизнью своих героев. На ваших глазах происходило необыкновенно глубокое внутреннее перевоплощение. Он не менял голоса, не становился ни ниже, ни выше, не делался ни более худым, ни более коренастым. Нет, он оставался Всеволодом Вишневским, человеком с узкими, как щелки, глазами, курносым, круглолицым. Он читал сквозь стиснутые зубы, отчего каждое слово наполнялось особой силой, и, так же как в жизни, сопровождал речь коротким, но энергичным взмахом руки. При этом Вишневский вдруг наполнялся такой огромной сущностью того, что он чувствовал и хотел передать другим людям, что не было человека, который мог бы остаться равнодушным. Через три - четыре минуты слушатель всецело отдавался гипнотическому воздействию речи Вишневского. У него была такая сила видения того, о чем он рассказывал, что слова его, возбуждая ваше воображение, заставляли наблюдать происходящее, как на экране.

Когда Вишневский кончил читать, воцарилась мертвая тишина. Ни аплодисментов, ни возгласов. Все молча продолжали жить той трагедией, которая разыгралась на наших глазах и участниками которой все вдруг себя почувствовали. Мы глубоко переживали, что ничем не можем помочь, ничего не можем изменить в судьбе маленькой и смелой женщины, посланной в качестве комиссара к матросам-анархистам.

Трагедия разыгралась на наших глазах. И нам, артистам, все в ней было ясно, ощутимо, казалось, что остается только выйти на сцену и воплотить пьесу в образах.

После длительного молчания, когда затянувшуюся тишину почувствовал каждый из нас, но не в силах был ее нарушить, поднялся Александр Яковлевич и сказал:

- Дорогой Всеволод! Мне не надо тебе говорить, какое впечатление произвела твоя новая пьеса на наш коллектив, -и он обвел рукою зал. - Вот видишь сам - молчат! И молчат не потому, что пьеса не понравилась, - я уверен, что ты это прекрасно понимаешь. Артисты, сидящие здесь, очень хорошо воспитаны, и они не преминули бы вежливо улыбнуться и зааплодировать, если бы пьеса их менее потрясла. А они не улыбаются и не аплодируют - они молчат! Это доказательство того, что ты победил.

- Друзья! - обратился к нам Таиров с какой-то особой проникновенностью. - Друзья! Мы обрели, наконец, драматурга, не только по-настоящему талантливого и сильного, но и стоящего на общих с нами позициях в смысле дальнейшего пути и задач советского театра! Всеволод - наш друг!

Только после этих теплых и точно найденных слов Таирова мы пришли в себя. Он пробудил в нас чувство дружеского общения, все поднялись со своих мест, возбужденные, горящие жаждой деятельности, окружили Вишневского.

Таиров объявил:

- С завтрашнего дня начнем работать над пьесой. Я объявляю пока четыре роли, которые уже согласованы с автором. Комиссара будет играть Алиса Георгиевна, Алексея -Михаил Жаров, Вожака - Сережа Ценин, Сиплого - Виктор Кларов.

После перерыва Вс. Вишневский выступил с развернутой характеристикой действующих лиц, места действия, говорил о гражданской войне и особенно много о флоте и матросах. Много места уделил он и своим личным воспоминаниям, послужившим материалом для пьесы. Я не хочу подробно об этом рассказывать, так как стенограмма обсуждения "Оптимистической трагедии" в Камерном театре 8 декабря 1933 года с заголовком "Автор о трагедии" широко известна, она была напечатана, мы ее читали и перечитывали, но одно дело читать, а другое - слушать из первых уст.

Мы вторично пережили всю историю морского отряда. Если бы Горький был с нами и слушал Вишневского, то, мне кажется, не появилось бы его статьи "О бойкости". Прав, конечно, Горький: когда читаешь стенограмму, "я" выпирает чуть ли не в каждой фразе. В живом же рассказе это было лишь поводом для вздоха, для динамического движения речи рассказчика. Печатное слово не могло передать интонацию живой речи, а у Вишневского это было главным.

Постановка "Оптимистической трагедии" стала основной работой нового Камерного театра. Так, во всяком случае, заявил Таиров, считавший, что этот спектакль должен быть таким же этапным в истории его театра, как когда-то была "Сакунтала".

Первый состав актеров выяснился окончательно в ближайшие же дни. Кроме ранее объявленных, в спектакле играли: Боцмана - Иван Аркадии, Вайнонена - Николай Новлянскпй, Командира - Георгий Яниковский. Ведущими были Иван Александров и Николай Чаплыгин, последний позже, когда я ушел из театра, играя Алексея.

Начав работу над "Оптимистической", Таиров преобразился, похудел, стал, как нам казалось, моложе.

Летом Вишневский сообщил Таирову, что на Балтийском флоте будут происходить большие маневры и что его вместе с Таировым пригласили на них присутствовать.

"Эстет" Таиров отправился к балтийским морякам.

Таиров ставит "Оптимистическую”

Александр Яковлевич приехал с флота восторженный, загорелый. Я никогда не видел его ни потом, ни до этого в столь приподнятом состоянии духа. Он как бы весь преобразился, окунувшись в соленую морскую волну, набрался сил и энергии и, как мне показалось, даже ходить стал, как "морской волк", - вразвалочку.

Авторы пьесы 6р. Тур и Л. Шейнин (он в то время был следователем по особо важным делам Прокуратуры СССР) часто

бывали на репетициях

Вернулся он с готовым планом спектакля, набросками оформления и разработанными характеристиками образов. Передо мной он поставил задачу сыграть Алексея как сложный психологический и вместе с тем героический образ. Для меня это было ново, а значит, и интересно.

К тому времени в советском театре, с легкой руки Г. Коврова и В. Ванина, создавших в "Шторме" великолепный образ красного моряка, выработалось особое амплуа "братишки".

Играть "братишку" я, конечно, не собирался, но Вишневский, зная, что сыграть этот навязший в зубах образ для меня легче легкого, в разговоре со мной не преминул предупредить:

- Боже сохрани тебя играть "братишку". Мы их уже видели на экране и на сцене. Твой Алексей - совсем другой! Помни, что я всегда здесь с вами, если тебя что-то не греет, что-то неясно и непонятно, спрашивай! Требуй! Работать будем вместе!

'Очная ставка' бр. ТУР и Л. Шейнина. Режиссер М. Жаров.

Камерный театр. 1938 год. Вместе с художником Б. Щуко мы

кадрировали спектакль на ряд сцен. Это рисунок Б. Щуко к сцене 'Убийство на железной дороге '

Он принес мне литературу о флоте, о гражданской войне, словом, создавал вокруг меня атмосферу флотской жизни.

Таиров как-то сказал:

- Всеволод хочет, чтобы вы играли его. Попробуйте!

Пробовать я не стал - мы были уж очень разные. Я даже сознательно избегал его чудесных, но мешающих мне быть самостоятельным интонаций.

Словом, Алексей не был похож на Вишневского, и не был даже его братом. Передо мной стоял другой моряк, который манил меня, возбуждая фантазию. Я видел его и хотел показать, как человек с большой биографией, наш современник, мучительно на практике решает важнейшие

вопросы бытия и, философски осмыслив их, отдает в борьбе за народ свою жизнь.

Успех пьесы Вс. Вишневского был немыслим без Александра Яковлевича, который отдался работе целиком, без остатка, и вложил в нее не только все свое огромное искусство, мастерство, но и душу.