Михаил Ульянов - Марков Сергей Николаевич. Страница 75

— Удивительно это слышать от режиссёра.

— Это правда. Он сделал образ не картонным, как в современных детективах, а настоящим характером. Ведь нынешняя эта литература на самом деле — мыло, я считаю. Есть смотрилово, а это чтило-во. А Ульянов усложнил, разобрал, раскрасил образ. Я повторяю, что он не очень хорошо себя чувствовал, мы должны были останавливаться и так далее… Но я счастлив. Я, кстати, шепнул ему на ухо, что мы снимаем комедию, — он понял. Я всем разное говорил, кто понимал, кто нет, но он понял даже более точно и глубоко, чем я подразумевал.

— Но это была пародия?

— Там и пародия на собирательный образ, на киногероев, прежде всего Марлона Брандо в „Крёстном отце“. Но всё равно получился совершенно отдельный, странный, подлый, но при этом нежный человек. К сожалению, в кино не вошло несколько прекрасных комедийных сцен с Ульяновым. В частности, когда другой вор обиделся на героя Ульянова за то, что тот отказался есть испечённый им хлеб, и ульяновский „отец“ неповторимо спрашивает: „А ты знаешь, Гангрена, как по-латински будет ‘в натуре’? ‘Априори’!..“ Импровизационные были сцены, их не было в сценарии, но они толкали сюжет вперёд. А это имеет значение — для того кино, которым я занимаюсь. Жаль.

— А какое-то человеческое общение, беседы вне съёмок помнятся?

— Он с большой теплотой вспоминал как один из интереснейших проектов его жизни то время, когда они работали с Никитой Михалковым над фильмом „Без свидетелей“ — спорили, убеждали друг друга… Я, кстати, забыл упомянуть замечательный фильм „Тема“ Панфилова. Замечательный!..

— История не знает сослагательного наклонения, но всё же: какую роль мог бы сыграть и не сыграл Михаил Ульянов?

— Короля Лира.

— Взялся бы за это режиссёр Егор Кончаловский?

— Не уверен, что замахнулся бы на Шекспира. Потому что Шекспира знаю, изучал в своё время почти профессионально. Это слишком большая ответственность — прежде всего перед самим собой. Он мог бы сыграть Сталина, мне кажется… Меня сейчас интересует скифская история — Ульянов мог бы сыграть великого скифа, под руководством которого началось объединение Великой Степи… Но это я говорю со своей точки зрения.

— Глупый, может быть, вопрос, но в мировом масштабе к какому ряду принадлежит артист Ульянов? С кем он, кто с ним сопоставим?

— Мне трудно сказать… Если брать как бы абсолютный артистический эталон, то Ульянов, безусловно, принадлежит к высшей категории, высшему разряду, ну, уровня Джека Николсона, например. Но масштаб мировой… он как-то иначе высчитывается. К какому, например, разряду отнести Сильвестра Сталлоне, с которым, кстати, отец собирался ставить „Ричарда Третьего“ на Бродвее? Ни к какому — мускулы… И вообще время диктует свои законы. Я тут как-то открыл сайт в Интернете и увидел самого популярного нашего артиста, о котором ничего прежде не слышал. Стал спрашивать: а кто это? И мне ответили, что из сериала „Бедная Настя“ — согласно социологическим опросам… Но для меня лично Ульянов — это высший актёрский пилотаж. Мне эта шкала знакома хорошо, потому что в Кембридже, где я учился, есть несколько оценок, общий балл за всё: „зачёт“, „хорошо“, „отлично“ — и „отлично-отлично“, балл наивысший. Заканчивая университет, я получил „хорошо“. Это такой же диплом, ничем не отличается внешне. Но те, кто получает „отлично-отлично“, а их единицы, удостаиваются от Кембриджского университета предложения за их счёт продолжить образование. Я старался, я изо всех сил пытался получить лучшую оценку, работал по-настоящему, не филонил, не прогуливал… Но получил то, что я заслуживаю как искусствовед. Мне вручили диплом, поздравили — но продолжить не предложили. Так вот я думаю, что Михаил Ульянов принадлежит к актёрской категории „А-А“, то есть „отлично-отлично“. Кстати, у того же Ландау была своя классификация учёных, и к первому уровню он причислил только двоих: Эйнштейна и Бора. На втором уровне стояли Курчатов, Королёв, многие нобелевские лауреаты, он сам… Вообще, в любой области таких очень и очень немного.

— Кто ещё в этой высшей категории, если говорить об артистах, наших соотечественниках, современниках?

— Не знаю… Может быть, Табаков. Калягин. Леонов. Смоктуновский, конечно… Но одно дело — обсуждать университетскую оценку, совсем другое — говорить о людях, которые прожили больше меня, сделали гораздо больше, чем я на сегодняшний момент, да и вообще в жизни сделаю… Их единицы — избранных. И Ульянов — один из первых именно в этом ряду первоклассных, гениальных актёров».

Когда Ульянова не станет, Вячеслав Зайцев вспомнит:

«И я из тех, кто простился с ним, может быть, даже раньше, ещё когда он был жив… В том смысле, что имел неосторожность оказаться в доме, уже наполненном каким-то беспокойством, унынием, где уже было ощущение близкого ухода хозяина… Летом 2006 года позвонила Аллочка Петровна, сказала, что они собираются отдыхать, а Михаилу Александровичу ехать не в чем. Мы подобрали по стилю костюм, я привёз, сделал подарок, подарил и свою книгу „Тайны гармонии“… Дом весь был какой-то растерянный, вещи разбросаны, а Алла всегда была человеком очень собранным и аккуратным… Михаил Александрович тогда с горечью говорил, что люди, актёры, режиссёры, с которыми он когда-то работал, теперь будто вовсе его не замечают или хамят, открывают ногой дверь в кабинет. „Просто так, чтобы поговорить, уже никто ко мне не заходит. Смотрят как на пустое место…“ Жаловался на ноги. Говорил, что силы в себе ещё чувствует, мог бы играть, но скован тисками, бессилен что-либо сделать… Чувствовалось, что ему стыдно в этом признаваться. И ещё чувствовалось, как безумно он одинок! Мне он мог пожаловаться, потому что я вне профессии, мы с ним друзья, я всегда относился к нему с огромным уважением и пиететом! И мне никогда ничего не было нужно от него, я всегда старался ему помочь… Я ему благодарен за то, что он подарил мне радость приобщения к театру, к большому театру. Мы работали с ним на двух спектаклях — „Ричард Третий“ и „Мартовские иды“. Я делал костюмы. Во время работы над „Ричардом“ Ульянов мне и ещё один огромный подарок сделал — отправил в Армению, о чём я давно мечтал. Спектакль ставил армянский режиссёр Рачия Капланян, он и пригласил меня по просьбе Ульянова. В Эчмиадзине меня познакомили с католикосом Вазгеном Третьим. Я никогда не забуду! И был знаковый момент: когда я входил в храм в Эчмиадзине — подо мной вдруг поплыли ступени! Оказалось — толчок землетрясения. И у меня тогда начался совершенно новый этап в творчестве. Всё, что связано с Ульяновым, было знаковым! А работа над „Ричардом“ доставила мне огромное удовольствие! Михаил Александрович был необыкновенно щепетилен и требователен в подборе костюмов! Но очень доверял мне и соглашался со всем, что я предлагал, никогда не мешал, наоборот, вдохновлял, помогал. Ведь для меня это была новая эпоха — Ричарда, а он тогда изучил её досконально, до мелочей, прочитав всё, что только можно было! Как, впрочем, и эпоха Римской республики, Цезаря в „Мартовских идах“…

— Это вы легендарный кроваво-красный плащ придумали?

— Это была его идея, я просто её оформил, воплотил. Да, этот красный плащ, свисающий, когда он поднимается по лестнице, будто кровь стекает!.. Он вообще был человеком безумно креативным, фонтанирующим идеями! Мало говорил и всегда только по делу, что очень ценно, я не люблю, когда балаболят. И вот в последнюю нашу встречу на Пушкинской он был скован, напряжён. Я привык к другому Ульянову, обольстительному в общении, приветливому, улыбающемуся. Я часто бывал у них дома, шил костюмы и для него, и для Аллочки, и для Леночки… Это было трагично — прощание ещё при жизни! Он будто сам уже, сделав, что Бог дал сделать на этой земле, оставив гениально сыгранные роли, призывал уход — что дано только великим!»

— …Но я прожил свою жизнь, — говорил Ульянов, завершая последнее интервью. — Так, как смог. С женой Аллой Петровной мне повезло. С дочерью. С внучкой. С партнёрами повезло — у меня были замечательные партнёры в театре и в кино!