Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны - Лоу Кит. Страница 99
Националисты так и не добились своих целей после войны – отчасти потому, что международное сообщество не позволило им этого, а кроме того, нужды холодной войны стали преобладать над всем остальным. Но когда холодная война близилась к финалу, давние националистические конфликты проявились вновь. Вопросы, которые, по мнению многих людей, уже давно решены, внезапно были подняты вновь с такой страстью, что стало казаться, будто события пятидесятилетней давности произошли только вчера.
Самый впечатляющий пример после падения коммунизма – Югославия. Единственное восточноевропейское государство, которое не проводило этнических депортаций после войны. В результате сербы, хорваты и мусульмане по-прежнему жили в смешанных сообществах на территории всего региона – что имело катастрофические последствия, когда разразилась гражданская война в начале 1990-х гг. Ее зачинщики использовали Вторую мировую войну и послевоенный период как прямое оправдание своим действиям и возродили многие старые символы этнического конфликта 1945 г. Сознательно реанимируя то время, они занимались массовыми изнасилованиями и убийствами гражданского населения, а также этнической чисткой в широком масштабе.
Другие, менее драматичные, но не менее значительные события происходили во многих уголках Европы после краха коммунизма. Например, в 2006 г. в Словакии студентка по имени Хедвига Малинова сообщила полиции, что была избита за то, что разговаривала на родном венгерском языке. Это обвинение получило широкую огласку и снова всколыхнуло конфликт между словаками и венграми, притаившийся на время в этой стране. Министр внутренних дел Словакии обвинил студентку во лжи, полиция – в даче ложных показаний, и напряженные отношения между Словакией и ее венгерским национальным меньшинством обострились, как в 1946 г.
По ту сторону границы Венгрия увидела возврат к национальной ненависти, возможно, более коварной, чем раньше: антисемитизм нарастал, как не бывало и в 1940-х гг. В письме в газету «Вашингтон пост» в начале 2011 г. отмеченный наградой венгерский пианист Андраш Шифф написал, что его страну захлестнула волна «реакционного национализма», которой свойственна все возрастающая ненависть к цыганам и евреям. Словно не понимая иронии, венгерская правая пресса немедленно отреагировала, заявив, что только евреи способны обвинить Венгрию в подобных преступлениях. Золт Баер написал в газете Magyar Hirlap: «Вонючее дерьмо по имени, кажется, Коэн откуда-то из Англии пишет, что из Венгрии тянет «дурным запахом». Коэн, и Коэн-Бендит, и Шифф… Жаль, что их всех не закопали в землю по шею в лесу Орговани».
Такие настроения демонстрируют, что недавняя эскалация антисемитизма в Европе не просто продукт сравнительно недавних конфликтов на Ближнем Востоке. Традиционные формы ненависти по отношению к евреям также невероятно живучи и процветают. То же можно было сказать и о росте враждебного отношения к цыганам, начавшемся с падением коммунизма, особенно в Чешской Республике, Польше и Венгрии. В Болгарии осенью 2011 г. прошли бунты после ряда расистских демонстраций против цыган.
Возвращение проблем искушает сделать вывод о том, что националисты 1940-х гг., в конце концов, были правы, пытаясь создать этнически однородные государства. Не будь в Чехословакии или Венгрии национальных меньшинств, такие вопросы, возможно, никогда не возникли бы. Проблема этой идеи – не говоря о нравственных последствиях – в том, что этнической однородности государства почти невозможно добиться. Польша ближе всех подошла к решению вопроса в послевоенные годы, депортируя или выживая из страны граждан немецкой, еврейской и украинской национальностей. Но выслать всех не удалось, особенно украинское меньшинство, самую, пожалуй, укоренившуюся этническую группу в польском обществе. В конце концов поляки прибегли к операции «Висла» – сомнительной программе насильственной ассимиляции, которая разрушила украинские общины и рассеяла их членов по северу и западу страны. Эта репрессивная мера считалась в то время абсолютно успешной, однако в настоящее время совершенно очевидно, что программа ассимиляции не сработала. Начиная с 1990-х гг. лемки и украинцы все чаще заявляют свои права на этнические общины. Они сформировали политические лобби и группы давления и неоднократно требовали возвращения собственности, отнятой после войны. Таким образом, не решив проблемы, операция «Висла» накапливала новые неприятности на будущее.
Даже полная депортация этнических меньшинств того или иного государства не стала гарантией от возникновения таких проблем. Депортация немцев из многих стран в 1940-х гг., особенно из Польши и Чехословакии, вероятно, была самой масштабной и полной после войны. В Германии она породила возмущение, которое живо до сих пор. С 1950-х до 1980-х гг. изгнанники образовали одну из самых влиятельных групп давления в Германии, которая, по словам Луциуса Клея, «весьма реакционна и, безусловно, планировала вернуться на родину». Точно так же, как лемки и украинцы в Польше, эти люди продолжают оказывать давление на членов парламента с целью добиться возвращения земель и имущества, украденных у них после войны. Перспектива рассматривания требований этих изгнанников вселяет страх в большинство правительств стран Восточной Европы. Например, в 2009 г. президент Чешской Республики Вацлав Клаус отказался подписать Лиссабонское соглашение, дающее Европейскому сообществу новые полномочия, из страха, что определенные его части могут открыть дверь немцам, которые предъявят законные требования его стране. Клаус держал это соглашение несколько недель, пока чехам не гарантировали исключение из него важных положений. Депортация немцев в послевоенные годы не решила вопросы меньшинств в Чехословакии – она просто экспортировала их.
Кто-то предположит, что проблема изгнанников постепенно исчезнет по мере того, как будет вымирать старое поколение, но, к сожалению, это заблуждение. Многие самые крикливые «изгнанники» в Германии и других регионах не пережили депортацию. Стоит только взглянуть на то, что произошло в Крыму, и понять, насколько националистические конфликты передались следующим поколениям. В 1944 г. крымские татары были выселены со своих земель, Сталин распорядился расселить их на территории советской Центральной Азии в качестве наказания за сотрудничество с немцами во время войны. После развала Советского Союза в 1991 г. четверть миллиона татар решили вернуться на свою родину в Крым. Они переехали в брошенные дома и отремонтировали их, образовав незаконные поселения на пустующей земле, и постоянно надоедали украинским властям просьбами зарегистрировать их как законных владельцев. Когда полиция стала угрожать выселением, они энергично протестовали, а некоторые даже совершали акты самосожжения. Удивительная черта этих «возвращенцев» состояла в том, что большинство никуда, строго говоря, не «возвращалось»: они родились и выросли в Центральной Азии, отказались от довольно благополучной и безмятежной жизни там, чтобы перебраться на родину, которую до этого в глаза не видели и где их никто не ждал.
Чувства, которые гонят таких людей, возникают из рассказанных им историй и мифов, передающихся в их общинах. Татары впитали страдания депортации с молоком матерей и повторяли эти истории ежедневно на протяжении более шестидесяти лет. В их представлении Крым поднялся в статус некой земли обетованной. Как сказал один татарин: «Для советских людей тридцатые, сороковые, пятидесятые годы – история. Для крымских татар они сейчас… реальная история». Подобно им, немецкие изгнанники бесконечно вспоминают об ужасах своего переселения на запад, тогда как украинцы рассказывают о бесчеловечности операции «Висла», словно это было вчера. Такие рассказы служат одной цели – объединять эти национальные группы.
Запад не защищен от мифотворчества. Норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы, французы и итальянцы – все придумали истории, связанные со злом, причиненным им во время Второй мировой войны, и, бесконечно повторяя их, сумели создать впечатление, что каждый народ был более или менее сплочен против фашистско-нацистских оккупантов. Таким образом, по прошествии десятилетий грязная реальность – сотрудничество с фашистами – легко скрылась. Надежда, что ее не заметят, тому причиной. Сами коллаборационисты тоже сочиняли мифы о несправедливости, от которой они пострадали после освобождения. Рассказы о вопиющем насилии в отношении невинных сторонников правых, если их достаточно часто повторять, создают впечатление, что в этих странах пострадали в равной степени все, независимо от политических убеждений.