История германского фашизма - Гейден Конрад. Страница 92
Да, он говорил это летом, когда в союзе с Брюнингом располагал большинством в рейхстаге. Теперь, однако, у него не было большинства, он ослабел. Ослабел и Брюнинг. Никто в мире не подозревал, как слабы стали национал-социалисты. В Кайзергофе Гитлер сидел со своей свитой и целыми днями писал одно письмо за другим, так как обе стороны желали избежать устных переговоров. Письма эти содержали множество хитрых соображений по вопросам государственного права. Гитлер добивался при этом следующего: так как он, вероятно, не в состоянии получить большинства в рейхстаге, то президент должен был назначить его рейхсканцлером, облеченным его особым доверием, т. е. дать ему антипарламентские, быть может, даже нарушающие конституцию полномочия. По меньшей мере необходимо было распустить рейхстаг. В ответ на это требование президент дал ему понять, что если бы он захотел выбрать человека, облеченного его личным доверием, то ни в коем случае не остановился бы на господине Гитлере. Что касается Гитлера, то на нем лежит только задача — в этом отношении президент и так пошел ему очень далеко навстречу, вразрез с собственными чувствами — попытаться образовать парламентское правительство. В письменном поручении президент следующим образом выражает эти мысли:
«Вы знаете, что я стою на точке зрения президиального кабинета… который должен находиться под руководством лица беспартийного, а не партийного вождя, и что это лицо должно пользоваться моим исключительным доверием. Вы заявили, что согласны предоставить ваше движение лишь в распоряжение кабинета, во главе которого вы будете находиться сами, его партийный вождь. Если я соглашаюсь с этой мыслью, то я все же должен потребовать, чтобы такой кабинет имел за собой большинство в рейхстаге…» Удар за ударом для Гитлера: я, заявляет президент, вообще не желаю господина Гитлера, ибо я за президиальный кабинет, вы, господин Гитлер, не являетесь лицом, пользующимся моим особым доверием, я предпочел бы вообще не касаться того, чего вы, собственно, хотите, и если я это все же делаю, то лишь при одном условии, которое вы, однако, не в состоянии выполнить!
Таким образом президент поручает вождю партии выяснить, в состоянии ли он вообще образовать правительство, опирающееся на прочное работоспособное большинство с единой твердой программой действий. Поручение явно невыполнимое! Для этого Гитлеру пришлось бы объединить под своим руководством Гугенберга и Брюнинга, что невозможно по тысяче причин. Здесь все враждуют друг с другом. Гугенберг является врагом Брюнинга, а втайне и врагом Гитлера. Нечего говорить, что и между Гитлером и Брюнингом продолжает существовать противоречие и что их объединяет лишь ненависть к Папену и Гинденбургу.
Гитлер даже не берется за эту неразрешимую задачу, а продолжает из Кайзергофа писать одно за другим письма президенту, излагая свои соображения; Шлейхер пытается выступить посредником, но Гитлер заявляет ему, что если президент по-прежнему настаивает на своем условии о парламентском большинстве, то кабинета Гитлера не будет. Всякий же другой кабинет, под чьим бы руководством он ни находился, Гитлер считает недопустимым. Это, вероятно, пришло на ум и министру рейхсвера Шлейхеру. Очевидно даже рейхсканцлер фон Шлейхер должен был натолкнуться на сопротивление Гитлера. В этом отчасти сказывается упрямство не видящего выхода, дважды потерпевшего поражение Гитлера. Гитлер возвращает президенту его поручение и снова, тяжело потрясенный, возвращается в Мюнхен.
Одного успеха он все же добился, который, несмотря на значительный неуспех, имел некоторое значение, — он сблизился с президентом. От последнего уносит он заверение: «Во всяком случае теперь мои двери всегда будут открыты для вас».
Папен добился своего и одержал верх над Гитлером. Но это не пошло ему впрок: он сам попался в сети, которые расставил ему министр рейхсвера фон Шлейхер. Последний, очевидно, надеялся, что с помощью переговоров ему удастся до некоторой степени связать национал-социалистского вождя, прийти к джентльменскому соглашению с ним, благодаря которому станет возможным правление без помехи со стороны национал-социалистов. Сам он пытался получить такое же обещание Гитлера, какое он в свое время получил в начале образования правительства Папена. Однако Гитлер отказался дать какое-либо обещание. Очевидно, он опасался, что его второй раз упрекнут в нарушении слова.
С тех пор Шлейхер считал, что правительству Папена настал конец. Он не хотел больше принимать участия в высшей школе верховой езды по узкой тропинке власти, имевшей лишь две точки опоры: уважение, которым пользовался президент, и оружие рейхсвера. Некоторую роль играл здесь ведомственный фанатизм. Он не хотел пускать в ход во внутренней борьбе оружие рейхсвера. Специалист министерства рейхсвера слишком заботился о блеске своей сабли и боялся поэтому пустить ее в ход. Он знал, что часть рейхсвера питает симпатии к национал-социалистам. Больше всего испугало его другое обстоятельство — берлинская транспортная стачка в начале ноября. Если две тысячи кондукторов автобусов и трамвая, заявил Шлейхер, оказались в состоянии парализовать в течение нескольких дней жизнь столицы, чему государственная власть не могла помешать, то насколько слабым должно оказаться правительство в случае настоящей всеобщей стачки, стачки, в которой примет участие симпатизирующее население. При таких обстоятельствах министр рейхсвера фон Шлейхер не считал себя достаточно сильным, чтобы обещать правительству Папена безусловную поддержку своих пулеметов.
Оставим, однако, в стороне детали этих интриг. В конце ноября Папен подал в отставку, к искреннему огорчению президента фон Гинденбурга. Последний на прощание подарил канцлеру, который был ему милее всех прочих, свой портрет с надписью: «Ich hatte einen Kameraden» («Был у меня товарищ» — из немецкой песни)
Преемником Папена стал генерал Курт фон Шлейхер. Это, вероятно, не доставило президенту большой радости. Вероятно, Гинденбург не раз подумывал о том, как бы избавиться от этого политически опасного офицера. Прежнее расположение сменилось заметным холодком. Перед ним-то старый господин с некоторым злорадством поставил ту же неблагодарную задачу, при разрешении которой потерпели неудачу оба его предшественника. Папен получил от президента приказ о роспуске рейхстага, на случай если бы парламент проявил несговорчивость. Напротив, Шлейхер не получил от президента этого доказательства его доверия и таким образом с самого начала был осужден на неудачу. Самым позорным во всей этой игре явилось то, что Шлейхер не знал об этом наиболее уязвимом месте своей позиции и только в решающие смертельные мгновения понял, как жестоко он, этот вечный интриган, сам оказался обманутым.
В первый раз в истории германской республики рейхсканцлером становился генерал. Его правление выглядело совершенно иначе, чем представляло себе это обычно общественное мнение. Генерал фон Шлейхер решительно отказался, и притом не только на словах, от мысли о военной диктатуре. Он сбросил правительство Папена потому, что не хотел диктатуры, а вовсе не из-за неудовлетворенного личного честолюбия. Ибо он не особенно стремился стать канцлером. Его скорее привлекала роль, которую в соседней Польше так успешно играл маршал Пилсудский в качестве простого военного министра. Шлейхер больше полагался на свое политическое искусство, чем на свои пулеметы, и это почти гражданское высокомерие немало содействовало его падению.
Перед ним стояла двойная задача: он должен был быть канцлером активного национализма и вместе с тем руководителем социальной перестройки Германии. С полным основанием его можно назвать канцлером в национал-социалистской атмосфере, рассматривая поединок с Гитлером не только как борьбу за власть, но и как борьбу за то, кому суждено осуществить национал-социалистскую миссию.