Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция - Млечин Леонид Михайлович. Страница 16

Но у Романова в любом случае не было шансов. Он был достаточно серым чиновником и не имел поддержки в политбюро.

Посол Федеративной Республики Германия в Советском Союзе Андреас Майер-Ландрут вспоминал свою незабываемую встречу с Романовым. Григорий Васильевич прочитал подготовленную ему речь насчет того, что раз ФРГ ставит у себя ракеты средней дальности, значит, желает развязать мировую войну. А Майер-Ландрут утром по транзисторному приемнику услышал, что в Женеве наконец начались переговоры советской и американской делегаций о ракетах средней дальности. И сказал Романову, что не исключает возможности компромисса в Женеве.

— Нет! Это невозможно, — отрезал Романов.

Посол вдруг предложил:

— Господин Романов, давайте пари.

Тот опешил от подобной вольности:

— Никакого пари!

Первый секретарь обкома дочитал то, что ему написали о ракетах средней дальности, и перешел к разговору о ситуации в городе. Сказал, что в Ленинграде все есть, и перечислил: есть масло, есть яйца, есть лук. Но тут поправился:

— Нет, кажется, лука нет. Но скоро будет.

Он дочитал заготовленные помощниками бумаги до конца и распорядился:

— А теперь перевод.

Майер-Ландрут, прекрасно говоривший по-русски, сказал:

— Перевода не нужно, я прекрасно вас понял.

Романов растерялся:

— А у меня написано: перевод…

«Работать с Романовым было несладко, — вспоминал тогдашний секретарь Ленинградского обкома Василий Георгиевич Захаров. — Он мог неделями не принимать, но решать вопросы самостоятельно не позволял. Нередко сам звонил по поводу какого-то проведенного мероприятия, о котором сообщалось в печати, и задавал обычный вопрос:

— Кто разрешил?

О результате он не спрашивал, главное — разрешал ли он!»

Ленинградская интеллигенция Романова ненавидела и презирала.

«Культуру он знал поверхностно, если не сказать плохо, — рассказывал Василий Захаров. — В театрах, филармонии и других культурных центрах практически не бывал… Он знакомился с культурой лишь через художественных руководителей или директоров театров, которые в его понимании были или хорошими, или плохими, причем по его сугубо субъективным оценкам… Переубедить его в чем-то было невозможно…»

Романов недовольно спрашивал Захарова:

— Зачем к тебе ходит Товстоногов?

Георгий Александрович Товстоногов, один из самых ярких советских режиссеров, возглавлял Большой драматический театр. Захаров пояснил первому секретарю обкома, что театр вернулся с длительных зарубежных гастролей, получивших высокую оценку зарубежной театральной общественности и прессы…

— Почему он к тебе ходит? — Романов подозрительно смотрел на своего подчиненного.

— Я веду в обкоме культуру, — объяснил Захаров. — А вы Товстоногова, кстати, не принимаете вообще.

— И не приму! Когда он был депутатом Верховного Совета, однажды мы с ним весь обеденный перерыв гуляли по Кремлю и беседовали на различные темы. Мне не нравятся многие его взгляды на политику и вопросы сегодняшней жизни, — с возмущением сказал Романов.

Другой характерный случай. Руководители обкома отправились на премьеру в Кировский театр. Во время второго действия Захарова пригласили к смольнинскому телефону. Звонил первый секретарь. Он недовольно спросил:

— Где ты?

Хотя отлично знал, где находится его подчиненный, ведь его соединили с театром. Захаров объяснил. В ответ:

— Что вам — на работе делать нечего?..

Иногда Романов просто распалялся:

— Зачем ты ходишь на концерты Райкина? Это такой же деятель-критикан…

Аркадий Исаакович Райкин не выдержал давления ленинградского начальства и вместе со своим театром вынужден был покинуть родной город и перебраться в Москву, благо Брежнев знал его еще с военных лет и охотно помог. Писатель Даниил Александрович Гранин в перестроечные годы написал иронический роман, в котором низкорослый областной вождь — все узнали Романова — от постоянного вранья превращается в карлика.

Но дело было не только в том, что деятели культуры на дух не переносили Романова.

В 1974 году Григорий Васильевич выдавал замуж младшую дочь. Свадьба прошла на даче первого секретаря обкома. Но по стране пошли разговоры о небывалой пышности торжества, говорили, что по приказу Романова из Эрмитажа на свадьбу доставили уникальный столовый сервиз и пьяные гости на радостях разбили драгоценную посуду. Романов был убежден, что эти слухи — работа западных спецслужб. Есть и другая версия: московские политики погубили репутацию опасного соперника.

С появлением Григория Васильевича в руководстве партии возник еще один человек, который со временем мог претендовать на первые роли. Хотя бы в силу возраста перед Романовым открывались известные перспективы — помимо Горбачева остальные были минимум на десять лет старше и давно пересекли пенсионный рубеж. Тем более что Романов представлял крупную партийную организацию и был специалистом в промышленной сфере, а не в сельской, как Горбачев.

Именно поэтому Григорий Васильевич не вызывал теплых чувств у товарищей по совместной борьбе за идеалы развитого социализма. Перевод в Москву оказался для Романова роковым. Москвичи встретили его настороженно. Косыгин к тому времени уже ушел в мир иной. Других влиятельных выходцев из Ленинграда в ЦК и в правительстве не было. Романов оказался в полной изоляции — без своей команды и без поддержки. Говорят, что он к тому же злоупотреблял горячительными напитками и ему не удалось скрыть это от товарищей по партии.

Совершенно точно надежду возглавить страну после Черненко питал министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко.

Сын покойного министра Анатолий Громыко, член-корреспондент Академии наук, лауреат Государственной премии, в 1985 году руководил Институтом Африки. По словам Анатолия Андреевича, в последние дни жизни Черненко к нему в институт приехал коллега — директор Института востоковедения Евгений Максимович Примаков. Разговаривать в служебном кабинете не стал, предложил прогуляться. На Патриарших прудах Евгений Максимович взял быка за рога:

— Анатолий, дело приобретает серьезный оборот. Черненко долго не протянет. Нельзя допустить, чтобы ситуация развивалась сама по себе. Кто придет после Черненко?

Громыко-младший рассказывал, что сразу понял: Примаков пришел к нему выяснить, намерен ли Громыко-старший бороться за пост генерального секретаря. Потом в эти разговоры был вовлечен директор еще одного академического института — Александр Николаевич Яковлев как близкий к Горбачеву человек.

Есть другая версия. В ней активной стороной выглядит сам Андрей Андреевич Громыко. Он слишком долго просидел в кресле министра и рассчитывал на повышение. Из оставшихся в политбюро ветеранов он, пожалуй, был самым крепким. Когда умер Суслов, именно Громыко хотел занять его место второго человека в партии. Считал, что рожден заниматься не одной лишь внешней политикой, и готов был расширить свои полномочия. Но Брежнев его в ином качестве не воспринимал. У Леонида Ильича были свои планы, и в опустевший кабинет Суслова перебрался Андропов.

После смерти Андропова, Черненко и Устинова Громыко считал себя наиболее достойным кандидатом на пост руководителя партии. Андрей Андреевич полагал, что не хуже других способен руководить страной. Он носил, не снимая, почетный значок «50 лет в КПСС», демонстрируя солидный партийный стаж. Но Андрей Андреевич не пользовался особой любовью коллег по политбюро. Способность располагать к себе людей не входила в число его главных достоинств.

Ходят слухи, что он все же пытался сговориться с председателем Совета министров Тихоновым, который очень не любил Горбачева и старался помешать его росту. Эти переговоры держались в секрете и успехом не увенчались. Взаимовыгодный союз не получился. Николай Александрович, видимо, не хотел видеть в кресле хозяина страны педантичного и нудноватого министра иностранных дел, считал, что в хозяйстве тот ничего не смыслит.

Тихонов в свою очередь пытался наладить контакт с председателем КГБ Виктором Михайловичем Чебриковым. Убеждал его в недопустимости избрания Горбачева на пост генерального секретаря. Чебрикову показалось, что Николай Александрович сам претендовал на это место. Но председатель КГБ давно переориентировался на Горбачева, хотя тот еще не был генеральным и необязательно должен был им стать. Виктор Михайлович пересказал Михаилу Сергеевичу свой разговор с Тихоновым.