Жаркое лето 1953 года в Германии - Платошкин Николай Николаевич. Страница 33

Советская инициатива была выдвинута в самое тяжелое для Аденауэра время. Разработка договора по ЕОС еще не была завершена. Так называемый Общий договор (замена Оккупационного статута) между ФРГ, Великобританией, США и Францией был парафирован 22 ноября 1951 года, но Западная Германия все-таки не получила полного суверенитета. Аденауэр никак не ожидал, что переговоры с западными державами будут столь трудными. Французы так и не согласились на членство ФРГ в НАТО. К тому же западные державы были поражены тем, что Аденауэр требовал фиксации в договоре прав Германии на территории к востоку от Одера — Нейсе, что означало ревизию итогов Второй мировой войны в Европе. Британский Верховный комиссар Киркпатрик даже воскликнул: «Не хотите ли, чтобы мы отдали Вам еще и польский коридор?» (то есть часть Польши, отделявшая в 1939 году Восточную Пруссию от остальной территории Германии; претензии Гитлера на эту часть Польши послужили формальным предлогом для развязывания немцами Второй мировой войны). Аденауэра пытались увещевать, что претензии ФРГ на утраченные «восточные территории» Германии толкнут Польшу и Чехословакию в «объятия Москвы». Но канцлер упорно стоял на своем, ссылаясь на общественное мнение ФРГ. В конце концов этот вопрос был вынесен за скобки.

Другой ключевой темой переговоров было требование Аденауэра включить в Общий договор статью, распространявшую на объединенную Германию все военно-политические обязательства ФРГ. Даже союзники понимали, что тем самым воссоединение страны отодвинется на неопределенное время. Но здесь Аденауэру удалось добиться своего, и соответствующий пассаж в тексте появился. Однако канцлер боялся взрыва эмоций в ФРГ, и поэтому было решено не опубликовывать парафированный Общий договор до окончания работы над ЕОС. Возможно, представители США, Англии и Франции даже не понимали до конца, почему «немецкий» канцлер так желал внести в договор положение, убивавшее последние надежды на воссоединение Германии. Они сначала предлагали дать право будущему общегерманскому правительству самому решить вопрос блоковой принадлежности страны. Но Аденауэр понимал, что в случае победы на выборах в общегерманский парламент СДПГ, социал-демократы вполне могут согласиться на нейтральный статус Германии, чтобы не злить СССР и добиться вывода из страны всех оккупационных войск. Характерно, что в январе 1951 года Шумахер в ответном письме Аденауэру (канцлер пугал лидера оппозиции перспективой ухода американцев из Европы) доказывал, что все разговоры в Америке об изоляционизме не более чем пропаганда, чтобы заставить европейцев более послушно выполнять указания США. Такая (по существу абсолютно верная) точка зрения лидера оппозиции не могла не беспокоить Аденауэра.

И все же основная причина на первый взгляд «ненемецкого поведения» канцлера называлась «кошмаром Потсдама»: Общий договор фактически запрещал западным державам даже обсуждать перспективу нейтральной Германии.

Во время дебатов в бундестаге 7–8 февраля 1952 года Аденауэр снова публично подтвердил желание ФРГ вступить в НАТО. Но тут его настигло собственное реваншистское упорство. Национальное Собрание Франции приняло резолюцию, запрещавшую правительству даже рассматривать вопрос приема Западной Германии в Североатлантический блок, так как НАТО является сугубо оборонительным союзом, а ФРГ выдвигает агрессивные территориальные претензии к другим европейским странам. К тому же обеспокоенные невиданной доселе наглостью Аденауэра в вопросе границ Германии французские парламентарии обусловили создание будущей европейской армии предварительной ратификацией договора о ЕОС всеми странами-участницами.

На этом международном фоне СССР и сделал свой сильный ход 10 марта 1952 года, и на него Аденауэру надо было среагировать так, чтобы не взволновать раньше времени собственное население, которому вскоре предстояло и так узнать о крушении всех перспектив воссоединения родины.

11 марта 1952 года Аденауэр на заседании собственного правительства убедился в действенности советских предложений. Министр по общегерманским вопросам Кайзер высказался за нейтральную Германию, национальную армию и переговоры с СССР [114]. Канцлер возразил, что Москва придумала ноту для воздействия на и так нестойких французов. В итоге Аденауэр настоял на том, чтобы члены правительства вообще не комментировали ноту, так как смятение в обществе может в последний момент подорвать подписание договора о ЕОС. В официальном пресс-релизе западногерманского кабинета говорилось, что советская нота является «надоедливым маневром», направленным на срыв интеграции ФРГ в западные военные структуры. Национальная же армия ФРГ, дескать, вообще не по карману. Этот аргумент был весьма странным, если учесть, что даже у сотрясаемой постоянными кризисами веймарской Германии всегда хватало денег на содержание стотысячного рейхсвера.

Но отмахнуться от «ноты Сталина» не удалось. 12 марта Якоб Кайзер выступил по радио, назвал советскую ноту важнейшим политическим событием последнего времени и призвал вступить с СССР в переговоры [115].

11 марта Аденауэр советовался с западными Верховными комиссарами и в который раз заклинал их не идти ни на какие переговоры с русскими в четырехстороннем формате, так как на это время придется заморозить процесс включения ФРГ в ЕОС. Тактически Аденауэр советовал ответить Москве контрвопросами в основном на тему свободных выборов под контролем ООН (про выборы в советской ноте действительно ничего не говорилось). Аденауэр считал слабым пунктом советской ноты с точки зрения ее влияния на настроения в Германии и содержавшееся в ней фактическое требование об отказе от земель к востоку от Одера — Нейсе. Правда, западные комиссары сами полагали, что этот вопрос «щепетилен» и для них. В целом решено было не поддаваться на «провокацию» Москвы и ускорить выработку договора о ЕОС.

Однако «нота Сталина» с каждым днем все больше привлекала внимание западных немцев. Когда Аденауэр 12 марта собрал «на чай» 20 близких к ХДС/ХСС и СвДП журналистов, он обнаружил, что 15 из них выступают за переговоры с СССР. 14 марта на заседании правительства опять последовала жесткая стычка с Кайзером, который нарушил дисциплину своим выступлением по радио [116]. Однако Кайзер настаивал на своей точке зрения, причем он ссылался на якобы позитивное отношение к идее переговоров со стороны Макклоя и его французского коллеги Франсуа-Понсе. Аденауэр понял, что просто замолчать ноту не удастся. И он перешел в пропагандистское контрнаступление. Повод для его начала представился 16 марта, когда канцлер выступал в Зигене перед сторонниками ХДС. Помимо всего прочего, он заявил: «Нам надо ясно осознавать, что там (на Востоке) сидит враг христианства. Поэтому здесь речь идет не только о политических, но и о духовных угрозах…» [117] Такой пассаж вполне мог содержаться и в речи Гитлера. Но это были только «цветочки». В качестве «ягодок» Аденауэр провозгласил необходимость не только «освободить» от коммунистов ГДР, но и все остальные страны Восточной Европы. Многие журналисты поняли это как призыв к военному крестовому походу для разгрома Советского Союза. У канцлера язвительно спрашивали, когда следует ждать крушения советской империи. Тот бодро отвечал: «Через 10–15 лет». Причем канцлер пытался подвести под свою экстравагантную логику геополитические обоснования: СССР слаб внутренне и скоро столкнется в борьбе за лидерство в Азии с Китаем. Надо только немного подождать. Таким образом, Аденауэр с одной стороны, говорил о советской угрозе, которая якобы и заставляла его проталкивать включение ФРГ в НАТО, а с другой, считал СССР слабой страной, которая вот-вот развалится.

Второй новинкой контрпропаганды Аденауэра (и косвенным признанием мощного идеологического влияния советской ноты) было утверждение, что СССР сделал свое предложение, только убедившись в силе и решимости Запада. Стоит последнему стать еще сильнее (а этого можно достигнуть только укреплением НАТО и созданием под крышей блока ЕОС), как Советский Союз пойдет на еще более радикальные уступки. Поэтому на ноту вообще не следует всерьез отвечать.