Смерть в рассрочку - Сопельняк Борис Николаевич. Страница 66

— Ну, вот… Как будто дома побывали.

Англичане, так и незамеченные увлеченными песней людьми, выскользнули из палатки.

— Хорошая песня, — отряхиваясь у входа в комендатуру, глубокомысленно заметил Локридж. — Лошадей я тоже люблю. И жена у меня ревнивая. Не такая уж красавица, но ревнивая. А у вас?

— Я не женат, — почему-то смутился Смит.

— Понятно, — погрозил пальцем Локридж. — Красавиц и так много. Так зачем еще и жена? Песни — песнями. А теперь — общее построение! Хор должен стоять в полагающейся всем одежде. Готовность, — посмотрел он на часы, — через пятнадцать минут.

Ровно через четверть часа майор Локридж вышел из кабинета. На превратившейся в большую лужу лужайке стояли промокшие до костей бывшие русские пленные. Когда Локридж увидел, что некоторые из них в штанах и юбках, на его лице заиграла победоносная улыбка.

— Давно бы так, — на ходу бросил он.

— Наши требования остаются в силе, — шагнул вперед подполковник Ковров. — Чтобы уменьшить риск простуды, мы решили, что женщины могут надеть юбки, а брюки — только больные мужчины. Таким образом, полностью одетых в вашу форму — сто человек, остальные четыреста пятьдесят будут стоять до конца.

— До конца-а?! До какого конца?! — вспылил Локридж. — Не забывайте, где вы находитесь! Здесь хозяин я, а не уцелевшие большевистские агитаторы. Смит! — рявкнул он. — Одетых — в барак! А палатки бесштанных — снести!

Лейтенант Смит отшатнулся.

— Вы слышали приказ? — побагровел Локридж. — Снести все до единой! А бунтовщиков — на хлеб и воду!

Через полчаса приказ был выполнен. Дождь заметно усилился, теперь он лил как из ведра. А четыреста пятьдесят русских, прижавшись к стене барака, сидели прямо на земле.

Локридж понял, что своими силами ему не справиться, и позвонил командующему военным округом. Генерал внимательно выслушал и тут же связался с Военным министерством.

— Несмотря на непогоду, русские военнопленные не проявляют никакого намерения пойти на уступки, — докладывал он. — У коменданта мало солдат. Возможен взрыв массового неподчинения. Жесткий режим, которому подвергаются заключенные, не оказывает никакого воздействия. Видимо, они настолько закалились в немецких концлагерях, что мы едва ли сможем их сломить. Они настаивают на приезде кого-нибудь из советского посольства.

Все так же низко тучи, все так же сильно льет дождь. Локридж снова звонит командующему округом.

— Сэр, хочу вам напомнить, что сегодня третье сентября. Заключенные по-прежнему под открытым небом. Начались серьезные заболевания. Нет, сэр, речь — не о насморке, все гораздо серьезнее. Если так пойдет и дальше, через неделю-другую лагерь Баттервик можно будет ликвидировать.

— А если их загнать в бараки? Силой!

— Во-первых, у меня мало солдат. А во-вторых, русские говорят, что теперь им на все наплевать и они не сдвинутся с места, пока не приедет представитель советского посольства.

— Хорошо, Локридж, я вас понял. Насколько мне известно, их посольство настаивает на возможности посещать наши лагеря. Думаю, что в ближайшие дни будет принято соответствующее решение. Этот вопрос нужно решить раз и навсегда. Мое глубокое убеждение: русские здесь не нужны. Чем быстрее отправим их на родину, тем лучше.

— Но что делать мне?

— Ждать. Тем более, что бунтуют и в других лагерях, причем по прямо противоположным причинам.

— То есть?

— Ни под каким видом не хотят домой. Они — ярые антисоветчики и требуют, чтобы их отделили от тех, кто верен Советам.

— Отделить не проблема. Но куда их деть? На острове они не нужны, в этом я с вами согласен.

— Французы предлагают другой остров, — хохотнул генерал.

— Какой?

— Мадагаскар! Не смейтесь, Локридж, предложение поступило от близкого друга де Голля. Нет-нет, результатов пока что не знаю, предложение изучается в министерстве иностранных дел.

IV

В кабинете посла СССР Федора Гусева идет довольно бурное совещание. Вокруг большого стола разместились: военный атташе генерал-майор Васильев, его заместитель полковник Горский, помощники, секретари.

— Товарищи! — откашлявшись, начал посол. — Проблема, с которой столкнулось посольство, настолько серьезна, что… я даже не знаю, как сказать… У меня чешутся руки. Да-да, генерал! — заметив улыбку Васильева, повысил он голос. — У меня чешутся руки! А надо бы, чтобы они чесались у вас — ведь речь идет о ваших подопечных. Точнее, в основном о ваших подопечных, — сбавил он тон. — Вот письмо. Письмо от советских граждан! — потряс он конвертом. — Его писали люди, прошедшие все круги ада в фашистских концлагерях. Уже одно то, что они выжили, подвиг. Подвиг и великое чудо! И вот теперь, здесь, в союзной Великобритании, с ними обращаются, как со скотами. И даже хуже! — загремел посол. — То, что произошло в Баттервике, вам известно. Официальный протест в английский МИД я уже направил, но это… это комариный писк. Не пойму! — трахнул он по столу. — Никак не пойму, как мог английский офицер так изощренно издеваться над людьми! Вот ведь тип, а?! Демократ и гуманист: в газовую камеру, мол, не пошлю, а на хлеб и воду посажу, под проливным дождем на четверо суток оставлю. Подыхайте, союзнички, от воспаления легких!

— Да его надо! Да я его! — вздулись желваки на лице Васильева.

— Ничего вы ему не сделаете, — устало вздохнул Гусев. — Он действовал с благословения начальства… Так вот, письмо, — надел он очки. — Читаю.

Воцарившаяся тишина была такой напряженной и взрывоопасной — Гусев это видел по лицам, что он поспешил предоставить слово генералу Васильеву.

— И дернул меня черт согласиться! — скрипнул зубами Васильев. — У вас же на столе мой рапорт: Христом Богом молю, отправьте на фронт! Там я нужнее. Там я знаю, что и как делать. А здесь?! Не могу я этого слышать — ни писем, ни… Полковник Горский, доложите!

Сухощавый, подтянутый полковник раскрыл папку, заглянул в бумаги и ровным голосом начал доклад.

— Из хорошо информированных источников нам стало известно, что в одном из лагерей, расположенном в графстве Сассекс, взбунтовались советские военнопленные. Для переговоров туда был направлен канадский офицер русского происхождения Джордж Юматов — он прикреплен к британскому Военному министерству. Вот что установил Юматов. Когда администрация лагеря начала составлять списки для первоочередной отправки на Родину, сорок два человека закрылись в бараке, отказались принимать пищу и потребовали, чтобы британское правительство взяло их под свою защиту. Юматову они заявили буквально следующее, — снова заглянул в папку Горский. — «Не важно, останемся ли мы в живых или погибнем — во всяком случае, мы будем вместе и не замараем себя общением с остальными». Далее они сказали, что всей группой вступили в немецкую армию, чтобы бороться с коммунизмом, — и боролись довольно успешно. Как только их переправили на Западный фронт, они тут же сдались в плен: у них, мол, свои счеты с большевистским режимом в России, а не с Англией и Америкой. Когда Юматов предложил им встретиться с кем-нибудь из советского посольства, они заявили, что всякий советский представитель может приблизиться к ним лишь на собственный страх и риск: так как они посвятили свою жизнь борьбе с коммунистическим чудовищем, то с радостью умрут за возможность отправить на тот свет кого-нибудь из коммунистов.