Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной - де Ваал Томас. Страница 34

26. Интервью с Гаджизаде 15 ноября 2000 г.

Глава 7. Баку. Богатая событиями история

Холодным весенним днем 2000 года под соснами, растущими на вершине высокого холма близ Бакинской бухты, стояла толпа азербайджанцев в длинных черных плащах. Каждый держал в руке по гвоздике; люди переговаривались и чего-то ждали.

Мы стояли у входа в Аллею Шехидов или Шехидлер Хиябани в бывшем Парке имени Кирова. Эта аллея, проложенная в 1990 году, ведет к ста тридцати могилам жертв 20 января. Каждый год в этот день десятки тысяч людей проходят по аллее и вспоминают о жертвах вторжения в Баку частей Советской Армии.

Будь сегодня 20 января, в Баку проходила бы народная церемония скорби и поминовения. Но сегодня 31 марта, и пришедшие в Аллею Шехидов были специально приглашены, чтобы отметить День геноцида, объявленный недавно в память о страданиях азербайджанского народа.

Сами азербайджанцы говорят, что их нация возникла в ходе борьбы с внешними врагами. В восемнадцатом веке территорию от Южного Кавказа до Северного Ирана занимали полунезависимые ханаты, маленькие феодальные государства. Хотя их правители говорили на тюркских языках, эти ханства, тем не менее, были составной частью Персидской, а не Оттоманской империи. Жители ханатов передали потомкам стойкую традицию местничества (по-азербайджански – yerlibazliq), когда лояльность по отношению к местной власти была превыше верности власти центральной. Русские упразднили ханства и в 1828 году, по Туркменчайскому мирному договору, установили новую границу вдоль реки Аракс, присоединив к России часть территории северного Азербайджана. Первая Азербайджанская республика, после революции 1917 года, ненадолго пришедшая на смену российскому правлению, была жестоко сметена большевиками в 1920 году, и Азербайджан вновь попал под владычество России.

Удивительным образом даже основные особенности азербайджанской национальной идентичности весьма противоречивы. Азербайджанцы по происхождению тюрки, по религиозным убеждениям – мусульмане-шииты, они далекие потомки персов, но глубоко впитали в себя советские черты. Все это может запутать стороннего наблюдателя. Например, в течение двадцатого века тексты на азербайджанском языке писались последовательно то арабской вязью, то латиницей, то кириллицей. Сейчас нация с трудом возвращается к латинскому шрифту.

Многие азербайджанцы до сих пор ощущают непрочность своего суверенитета, поэтому война в Нагорном Карабахе с армянами многими воспринимается как попытка подорвать их хрупкое государство. Многие азербайджанцы считают, и вполне оправданно, что внешний мир ничего не знает об их страданиях. Насильственное изгнание почти 200 тысяч азербайджанцев из Армении в 1988-1989 годах не освещалось в должной мере ни в советской, ни в международной прессе. Мало кто знает, что около 50 тысяч азербайджанцев были депортированы из Армении в 1940-х годах. А до этого, в 1918-1920 годах тысячи азербайджанцев погибли в кровавых конфликтах. В 1998 году президент Алиев объявил День геноцида азербайджанского народа, чтобы почтить память погибших во время всех этих событий. Для дня поминовения было выбрано 31 марта – в этот день в 1918 году в Баку началась резня мусульман.

Выбор слова "геноцид" для объединения всех этих событий, позволяет предположить, что отмечаются не столько события прошлого, сколько современная политическая ситуация. Смысл таков: если у Армении есть День геноцида, почему бы не ввести его и для азербайджанцев? Использовав этот термин, Алиев развязал дуэль между двумя народами-мучениками.

На пресс-конференции 30 марта 2000 года советник Алиева по национальным вопросам Гидаят Оруджев бросил перчатку. Согласно сообщению агентства новостей "Туран", Оруджев привел ошеломляющую цифру, затмившую данные армянской скорбной статистики: около двух с половиной миллионов азербайджанцев стали жертвами "армянского геноцида против азербайджанцев в двадцатом веке". "Туран" сообщает: "Как заявил советник, без поддержки Российской империи армяне не смогли бы совершить столь массовые убийства азербайджанцев. Он заявил, что, фальсифицируя историю, армяне попытались скрыть от мира правду и выставить себя невинными жертвами" (1). Политический язык армяно-азербайджанского конфликта не признает категории морали.

В Аллее Шехидов вот-вот должна была начаться торжественная церемония. К тротуару один за другим подкатывали лимузины, из которых выходили иностранные дипломаты. Посол США вышел из "шевроле"; представитель российского посольства в плаще оливкового цвета – из черной "Волги". Мы ждали еще одного человека, и все знали, кого именно. Наконец, показался кортеж президента Гейдара Алиева. Высокий и худощавый, он вышел из машины и пошел вдоль шеренги послов, пожимая руки. Куда бы он ни шел, толпа почтительно расступалась перед ним, и возникавшее вокруг него пространство как бы подчеркивало его одиночество. Впереди него солдаты несли огромный красный венок. Алиев прошествовал по длинной аллее по направлению к вечному огню. Духовой оркестр заиграл военную музыку.

Толпе, наконец, было позволено следовать за ним, и людской поток медленно пополз по аллее. Мы прошли мимо памятников жертвам 20 января 1990 года и жертвам карабахской войны. На надгробиях были высечены портреты погибших. Чаще всего это были юноши в камуфляже или в рубашках с расстегнутым воротом, или в матросских тельняшках в бело-синюю полоску. Люди останавливались, чтобы возложить цветы. Церемония проходила, в общем, довольно скованно и без особых проявлений эмоций.

Но вдруг из толпы выбежала женщина в головном платке, ударила ладонями по одному из памятников, крепко прижалась к нему и горестно запричитала. Ее скорбные завывания – "ай-ай-ай" – казались едва ли не песней, доносящейся из глубокого колодца боли. Может быть, здесь был похоронен ее муж? Вероятно. На камне была высечена дата рождения погибшего – 1933 год, и женщина была примерно того же возраста. Другая женщина, лет сорока, в белом плаще, скорее всего, ее дочь, подошла к вдове и молча обняла ее за плечи, пытаясь унять взрыв эмоций. Горе этой женщины пробило стену общего безразличия. Толпа теперь двигалась медленнее, люди обменивались сочувственными взглядами и переговаривались вполголоса.

Баку – город с миллионным населением, столица Азербайджана, резиденция правительства страны лишь недавно стал приобретать черты истинно азербайджанского города. За последнюю сотню лет все уроженцы Баку считали себя представителями особой национальности. Здесь родился чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров. Его отец – еврей, а мать – армянка. Однако, когда его спросили, кто он по национальности, Каспаров ответил по-русски: бакинец. Многие бакинцы все еще используют русский язык больше, чем азербайджанский. В их речи слышится мягкий южный ритм, с подъемом интонации к концу предложения.

Космополитичный вид и стиль города возник благодаря нефтяному буму конца девятнадцатого века. В эти годы Баку давал половину мировой добычи нефти. В город стекались иммигранты десятков национальностей для работы в новой отрасли промышленности. Героем одной из самых известных историй о чудесном возвышении "из грязи в князи" стал Зейналабдин Тагиев. После того, как на принадлежавшем Тагиеву земельном участке нашли нефть, этот неграмотный крестьянин-мусульманин сказочно разбогател. Он сделался самым знаменитым в городе меценатом и филантропом и профинансировал постановку "первой оперы мусульманского мира" – "Лейли и Меджнун".

Движимый этим меркантильным духом, Баку в 1918 году стал столицей недолговечной "первой в мире мусульманской демократической республики", которая даровала женщинам избирательное право раньше, чем Великобритания. Здесь можно было быть одновременно и мусульманином, и современным человеком, хотя иногда это требовало определенного проворства. Пример мусульманина Баку нового образца – это Али-хан, герой повести "Али и Нино". Али-хан гордится своими персидскими корнями, но восхищается также новыми технологиями и прогрессивной политикой Баку. Он женится на грузинке, которую любил с детства. Но даже будучи человеком двадцатого века, Али-хан страдает, когда его грузинская жена-христианка выносит все ковры из их дома в Старом Городе, чтобы освободить место для европейской мебели.