Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Оппоков Виталий. Страница 27

Итак, по словам Милюкова, он пострадал за истину, а главное — за «патриотическую принципиальность», которой, дескать, придерживалась и вся партия кадетов. Он не уважал людей, вступавших в связь с противником, ведших с германцами переговоры, возвратившихся в Россию через немецкую территорию. То, что это «благородное возмущение» — обычная милюковско-кадетская поза, можно убедиться, ознакомившись с протоколом допроса бывшего министра-временщика, записанного Соколовым. Чего только стоит милюковское совершенно противоположное осуждение спустя каких-нибудь полгода после беседы с Александровым и не кого-нибудь, а сопартийцев, часть из которых в начале 1918 года настаивала на союзе с Антантой в борьбе против большевиков. Ярый «противник германцев», Милюков стал придерживаться иной точки зрения, которую изложил Соколову (23 октября 1920 года; Париж): «Я лично не разделял тогда тех чаяний, которые существовали у большинства членов моей партии кадэ по этому вопросу. Я был убежден, что создание фронта в таких условиях, как это происходило, не приведет к хорошим результатам… Предполагая, что в реальных условиях того времени для нас, быть может, представляется возможным прийти к выгодному соглашению с Германией, я не скрывал тогда этих моих взглядов… в Киеве я имел по этим вопросам суждения с представителями немецкой власти. Таким лицом, которое вело со мной беседы со стороны немцев в Киеве, был Гассе, заведовавший у них разведывательной частью…»

Вот те раз! Большевиков за мнимую связь с немцами — на скамью подсудимых, а себя за фактические переговоры не просто с немецкой стороной, но и с немецкой разведкой — в герои. Но, то ли не сошлись в цене, то ли германская сторона посчитала кадетов вместе с их хитроумным лидером ненадежными партнерами, — торг не состоялся. А ведь на карту, по признанию того же Милюкова, ставилось не только будущее лично его и остальных кадетов. Речь шла о судьбе Украины, Прибалтики, всей России.

О закулисных переговорах кадетов с немцами в начале 1918 года подтвердил в своих показаниях Соколову бывший полковник Генерального штаба русской армии Б.В. Свистунов — адъютант штаба 56-й дивизии, затем помощник старшего адъютанта штаба Особой армии. Он тоже считал, что немцы достигали своей цели «уничтожения фронта и развала России, как боевой единицы… через большевиков, сознательно работавших в таком направлении». Поэтому, чтобы бороться с большевиками, Борис Владимирович Свистунов (Соколов допросил его 13 сентября 1920 года в Париже) в январе 1919 года оказался в… Берлине!

Это очень примечательный факт, и я хочу обратить на него особое внимание: те, кто яростно обвинял большевиков в «шпионстве» в пользу Германии, почему-то оказались после Октябрьской революции не в Лондоне, не в Париже, а в Берлине. Убийственная логика, компрометирующая кого хочешь, но только не большевиков. Ну как тут не вспомнить русскую пословицу — «на воре шапка горит». Вот и Свистунов оказался в такой же «воровской шапке». Причем, так же как и Милюков, не смущается изобличать самого себя: «Проживая в Берлине, я имел там общение с немецкой военной средой и общественными силами национальных немецких партий». Он же сообщил, что в начале весны 1918 года в Москве существовало антибольшевистское подполье в составе двух заговорщических групп — «Союза возрождения» и «Национального центра». И в ту и в другую в числе различных политических сил входили кадеты, но вторая группа имела германскую ориентацию. «Члены (Центра), — рассказывал Соколову Свистунов, — вели переговоры с немцами, интересы и власть которых представлялись в то время в Москве Мирбахом».

В своих показаниях следователю Александрову лидер кадетов Милюков облагораживал себя тем, что в силу своих возможностей, какими он располагал в бытность министром иностранных дел Временного правительства, препятствовал въезду в Россию лиц, скомпрометировавших себя «связями с противником». На самом деле он ставил препоны политическим противникам, поскольку и до приезда их для кадетов конкурентов хватало с избытком. Причем многие из них — не менее агрессивные и беспринципные, чем сами кадеты. В первую очередь это, пожалуй, относится к эсерам. О том, как постепенно росло их влияние во Временном правительстве, как они все настойчивее расталкивали конкурентов в «министерской очереди», может свидетельствовать партийный состав правительства, время от времени изменявшийся. Так, со 2 (15) марта по 6 (19) мая 1917 года в него входили: 1 октябрист; 8 кадетов, в том числе и председатель (Г.Е. Львов); 1 трудовик, с марта «перекрасившийся» в эсера. Это был 1-й состав. 2-й состав (май—июль): 1 октябрист, 8 кадетов, 3 эсера, 2 меньшевика. 3-й состав (июль—сентябрь): 7 кадетов, 5 эсеров и народных социалистов, 3 меньшевика. Этот состав наиболее показателен возросшей ролью эсеров не только по числу мест в правительстве, но и обладанием председательским креслом в лице А.Ф. Керенского. Был еще и 4-й состав. В нем количество министров-эсеров значительно поубавилось. Стало меньше в нем и кадетов, но зато эсеры сохранили за собой ведущий пост — председательствующий. Из этих цифр видно, что кадеты последовательно теряли свое влияние (ведь названные цифры включали в себя не только «чистых» кадетов, но и примыкавших к ним, то есть колеблющихся между различными группировками), в то время как их главные соперники — эсеры день ото дня набирали силу. Так что Милюков знал, что среди эмигрантов, стремившихся в Россию после Февральской революции, было немало эсеров, рвущихся к правительственному пирогу, к государственной казне. Об этом в определенной степени свидетельствует документ, подшитый в следственных материалах, собранных Александровым. Он представляет из себя, как значится в препроводительной справке к нему, «Список эмигрантов, прибывших в Россию в начале апреля сего года». Направил его «весьма спешно» судебному следователю по особо важным делам Александрову (по запросу следователя под № 659) начальник контрразведывательного отделения штаба Петроградского военного округа на театре военных действий. Датирован документ 4 октября 1917 года за № 11021. В препроводительной также указывалось, что «подробный список эмигрантов, прибывших в первой половине мая сего года, всего около 250 человек» направляется начальником контрразведывательного отделения «заведывающему центральным Бюро при Главном Управлении Генерального Штаба». [95]

В списке эмигрантов (прибывших в Россию в начале апреля 1917 года и официально зарегистрированных при переезде границы), предоставленном Александрову, значатся 72 фамилии. Среди известных меньшевиков (Г.В. Плеханов, Л.Г. Дейч) и большевиков (В.И. и Н.К. Ульяновы, М.Г. Цхакая, Г.Е. Зиновьев [96]) числились и не менее известные эсеры. Здесь, например, под номером 48 упоминался Борис Савинков. Конечно, не многие его знают как автора романа «То, чего не было» (написан в 1914 году), нескольких повестей, стихов, выступавшего под псевдонимом В.Ропшин. Но как об организаторе всевозможных заговоров и мятежей, о террористе — об этом, пожалуй, все наслышаны. Во Временном правительстве он занимал пост товарища военного министра. Ровно через десять номеров записан Илья Фундаменский. Впрочем, иногда его фамилия писалась Фондаминский, еще чаще — Фундоминский. Он имел также псевдоним — Бунаков. Считался одним из лидеров партии социалистов-революционеров (эсеров), был депутатом Учредительного собрания, входил в «Союз возрождения России». 60-м в список внесен Виктор Чернов. Конечно, Милюкову не было никакого резона пускать в Россию, а точнее, подпускать к власти, такого предприимчивого и опасного человека, прослывшего одним из основателей и теоретиков партии эсеров. Немудрено, что Чернов сумел пробиться в состав Временного правительства, где занял пост министра земледелия, а также стал председателем Учредительного собрания. Сразу же за ним в списке записан ошибочно Николай Авкшитев. Ошибочно, потому что правильная фамилия этого, тоже известного лидера эсеров, — Авксентьев. Спустя три месяца после приезда в Россию он вошел в состав Временного правительства в должности министра внутренних дел.