Опасная тайна - Мухин Юрий Игнатьевич. Страница 26

Отец сионизма Теодор Герцль был искренним эн­тузиастом еврейского государства, отдал этой идее все свои деньги и положил на нее жизнь, и когда англичане в 1903 г. предложили бесплатно под Новую Иудею Уган­ду (236 тысяч квадратных километров экваториально-муссонный климат, среднемесячные температуры от 18 до 22 градусов, прекрасные земли, лес, медь, фосфаты, — что еще нужно?), то Герцль за это предложение ухватил­ся. Но российские (заметьте — российские!) евреи, кото­рые должны были бы начать заселять Новую Иудею, ка­тегорически от Уганды отказались — им подавай только Палестину [23]. А Палестину англичане ну никак не могли отдать евреям из-за опасности антибританских восста­ний на арабском Востоке. И российские евреи отказы­вались от своего государства в Уганде, несмотря на то что с 1882 по 1914 г. Россию покинуло 1,7 млн. евреев. Ехали куда угодно, но не в свое государство! Если гово­рить прямо — ехали туда, где можно было устроиться и не работать руками, и чихать им было на великую сио­нистскую идею.

В «Еврейской газете» упоминается о сионистской ор­ганизации «Билу», которая начинала первую в истории сионизма алию — организованное переселение в Палести­ну. Но ведь это же смешной еврейский анекдот! В 1882 г. в Харькове 300 членов этой организации получили подъ­емные деньги для организации сионистской колонии в Палестине. До Одессы доехало 100 человек, до Констан­тинополя — 40, до Палестины — аж 16! [24]. Но и эти не прогадали: как я уже писал, в 1910 г. они уже стали план­таторами, а на земле за них работали арабы.

Можно понять Теодора Герцля, который как-то в от­чаянии записал в дневнике: «Я придумал для себя подхо­дящую эпитафию: «У него было слишком хорошее мне­ние о евреях».

Не хочу обижать тех евреев, для которых идея еврей­ского государства была Целью их жизни, но со стороны вся эта еврейская афера смотрится таким образом: Рот­шильды и гинцбурги ростовщическим процентом сди­рали деньги со всего мира, а еврейский плебс под со­усом сионизма сдирал деньги с Ротшильдов и гинцбур­гов. Идиллия!

О ЕВРЕЙСКИХ ЗАНЯТИЯХ

Но вернемся к обсуждению вопроса о том, что ев­реи, дескать, отвыкли от работы. Имеется в виду любая производительная работа, а не только сельское хозяйст­во. Ведь где бы евреи ни жили, они не оставляют после себя культурных слоев. Когда археологи делают раскопки, они слой за слоем поднимают материальные свидетельст­ва культурной деятельности живших в данном месте лю­дей: осколки керамики и стекла, остатки тканей и кож, литые и кузнечные изделия. Но можно копать в гетто Испании или Голландии, в Варшаве или Минске хоть до центра Земли, и никаких материальных культурных сло­ев от евреев обнаружено не будет. Среди них практиче­ски никогда не было собственно еврейских ремесленни­ков: не было еврейских гончаров и стеклодувов, кузнецов и литейщиков, ткачей или столяров. Нет еврейских спо­собов производства тканей или стекла, керамики или ста­ли, еврейского инструмента или оружия, плуга или косы, выделки кожи или бумаги, нет сортов растений или по­род скота, каких-либо образцов еврейской архитектуры или инженерной мысли.

А это наводит на раздумья: а за счет чего евреи жили? Речь идет не о банкирах и ростовщиках: здесь все понят­но. А за счет чего жили миллионы еврейского плебса, ко­гда в России еще была черта оседлости и евреи не могли по протекции еврейского лобби массово устраиваться в СМИ, на должности ученых, в НКВД и государственный аппарат? Не пахали, не ковали, не ткали — чем питались? Даже если плохо питались, то за счет чего или кого?

Это не тайна, масса очевидцев описывает источник существования евреев вполне определенно — евреи в стране пребывания втискивались между производителя­ми: навязывали себя в качестве торговых посредников между ремесленниками и крестьянами. Они всегда обра­зовывали и составляли прослойку между производителя­ми, причем их услуги очень часто имели паразитический вид. Сегодня апологеты сионизма это яростно отрицают. В. Лакер в своей монографии пишет:

«Отдельные обвинения, предъявлявшиеся евре­ям, — такие, как массовая эксплуатация, — были сме­хотворны: в подавляющем большинстве евреи не име­ли ни гроша за душой. Евреи из Могилева, состав­лявшие 94% всего городского населения, не могли бы зарабатывать средства к жизни, эксплуатируя остав­шиеся 6% населения города» .

Лакеру — прежде чем это писать — следовало бы за­думаться: если евреи ничего не производили и не имели гроша за душой, почему они не умерли с голоду? И при чем здесь «население города»? Да, в Могилеве 94% были евреями, но ведь 100% крестьян в округе были русскими и поляками, кузнецы Тулы и Новой Гуты на 100% были русскими и поляками, ткачи Лодзи и Иванова были по­ляками и русскими на те же 100%. Если уж быть точным, то в Могилевской губернии на 1911 г. проживали: рус­ских — 86,1%, поляков — 1,3%, евреев — 12,1% [26]. И евреи скупали дешевле у одних и продавали дороже другим. На это и жили. Бедно, мерзко, но отказываться от этой по сути паразитической жизни не собирались. Причем ни о какой честности в этом посредничестве и говорить не приходится. Писатель В. Крестовский служил в уланском полку в конце XIX в. на западе России — в Белоруссии и Польше — и прекрасно описал манеры еврейских «ус­луг». Простите за длинную цитату из очерка «Базарный день в Свислочи».

«Каждый воскресный день в Свислочи с ранне­го утра подымается особенное движение. Жидки то­ропятся выслать своих «агэнтов» на все выезды и ближайшие перекрестки дорог, ведущих к местечку. Это в некотором роде сторожевые посты «гандлового люду». Но зачем такие посты нужны свислочско-му люду гандловому? Нужны они затем, чтобы пере­нимать на дороге крестьян, доставляющих на базар свои сельские продукты. Везет себе белоголовый хлоп на своем возу «каранкову», а то и целую «корцову» бочку (меры объема сыпучих тел. — Ю.М.) «оброку» или «збожа» (пшеницы или ржи. — Ю.М.) и уже рас­считывает в уме своем предстоящие ему барыши, как вдруг на последнем перекрестке налетает на него с разных сторон ватага еврейских «агэнтов». Хлоп мо­ментально оглушен, озадачен и закидан десятками во­просов, летящих вперебой один другому: «А что ве­зешь? А что продаешь? А сколько каранков? А чи за­продал вже кому? А чи не запродал?» Хлоп не знает, кому и что отвечать, а жидки между тем виснут к нему на задок, карабкаются на воз, лезут с боков и с переду, останавливают под уздцы лошаденку, тор­мошат ошалелого хлопа, запускают руки в овес или в жито, пробуют, смакуют, рассматривают, пересыпают с ладони на ладонь и при этом хают — непременно, во что бы то ни стало, хают рассматриваемый товар, а другие — кто половчее да поувертливее — насильно суют хлопу в руку, в карман или за пазуху сермяжки кое-какие деньжонки, и не столько денег, сколько за­просил хлоп, а сколько самим вздумалось по собст­венной своей оценке, которая, конечно, всегда клонит­ся к явному ущербу хлопа, и если этот последний не окажет энергичного сопротивления с помощью сво­его громкого горла, горячего кнута и здоровых кула­ков, то та партия жидков, которой удалось, помимо остальных агентов, всунуть в руку продавца сколь­ко-нибудь деньжонок, решительно овладевает и хло­пом, и его збожем, и его возом.

...Составляется обычная стратегема следующего рода: прежде всего жидки торопятся сбросить на зем­лю мешки с овсом или житом, лишь бы только скорей с возу долой, дабы потом иметь ясное доказательство, что товар уже продан, на тот случай, если бы несго­ворчивый хлоп вздумал упираться и если бы какими-нибудь (впрочем, весьма трудными) судьбами удалось ему прибегнуть к помощи властей или постороннего люда. Последние случаи весьма редки, но прозорли­вый еврейчик всегда уж ради собственного спокойст­вия постарается оградить и обезопасить себя и свое дело со всех возможных сторон. ...Пока одни меряют, пересыпают да отсыпают, другие стараются разными приятными разговорами и расспросами отвлечь вни­мание хлопа от совершаемого дела, и этот маневр все­гда почти удается им как нельзя лучше. Зерно умыш­ленно просыпается из меры на землю и спешно под­метается метлами в какой-нибудь укромный уголок, ибо просыпка этого рода в общий счет не идет, хотя, в конце концов, и составит собою несколько лишних гарнцев (мера объема. — Ю.М.), дающих возможность к лишнему гешефту.