Семь трудных лет - Чехович Анджей. Страница 18

Поставленный мне Новаком вопрос относительно взглядов молодежи в Польше был, как я узнал позже, важной тестовой проверкой. Американцы, то есть владельцы и фактические руководители радиостанции «Свободная Европа», на рубеже 1964—1965 гг. перестроили радиопрограмму на польском языке, так как пришли к выводу, что примитивный антикоммунизм и полное отрицание всего социалистического не вызывает отклика среди слушателей в Польше. Они стали выпускать в эфир материалы ревизионистского содержания, следуя новым концепциям политической стратегии и тактики США по отношению к социалистическим странам. Между моментом, когда бывают сформулированы принципы действий, и их практическим применением проходит, как правило, определенное время. Этот период необходим для того, чтобы общие положения приспособить к геополитическому направлению действия, придать ему определенную пропагандистскую форму, учесть интересы и пожелания потребителя. Поисками формулы для американской ставки на ревизионизм в Польше, которую могли бы принять на вооружение специалисты психологической войны, занялась парижская «Культура» и ее публицисты, особенно Юлиуш Мерошевский. Разумеется, «Культура» делала это не по собственной инициативе и не за свой счет. Этот ежемесячный журнал и его сотрудники являются, как и радиостанция «Свободная Европа», собственностью ЦРУ. Ян Новак, первое лицо в польском отделе «Свободной Европы», иногда конкурирует с графом Ежи Гедройцем, шефом парижской «Культуры». Однако в принципиальных вопросах, как я смог убедиться, они тесно сотрудничают. К этому вопросу я еще вернусь. Пока же только напомню, что парижская «Культура» — это своего рода лаборатория, в которой американцы испытывают свои проекты политических диверсий, проверяют, годятся ли они для деятельности на Польшу и поляков. То, что признают проверенным, передают для более широкого применения в польских программах радиостанции «Свободная Европа». Совсем случайно я узнал, что вопросы о возможном возвращении частной собственности ее владельцам задавали также другим кандидатам для работы на радиостанции «Свободная Европа». Некоторые простаки, не замечая нового курса «Свободной Европы» и желая, очевидно, показать себя решительными людьми, пытались утверждать, ссылаясь на якобы имеющиеся в стране настроения, что молодежь с нетерпением ожидает возвращения помещиков, фабрикантов и самого генерала Андерса. Вместо аплодисментов их утверждения вызывали иронические улыбки, так как американцы, а вслед за ними Новак, приходили к выводу, что перед ними находятся бестолково усердные, а может даже и подозрительные типы. Во всяком случае, на работу их не принимали.

Конференция польского отдела, на которую я попал сразу же по поступлении на работу, проводилась в пансионате в Фельдафинге, у озера Штарнберг. Впоследствии на это озеро я летом ездил отдыхать по субботам, а когда уже купил себе автомобиль, то выскакивал туда и вечерами после работы. Летом там масса народу и порой трудно найти место, чтобы поставить машину. Тогда же, в начале апреля 1965 года, когда уже не было снега для лыжников, но еще холодно было гулять в гористых окрестностях озера, многочисленные отели и пансионаты, расположенные там, стояли преимущественно пустыми. Один из таких пансионатов сняла на два дня радиостанция «Свободная Европа» для проведения программной конференции польского отдела.

В конференции участвовало около шестидесяти человек. Началась она в десять часов утра, вскоре после нашего приезда из Мюнхена. Ехали дорогой на Гармиш-Партенкирхен, то есть в сторону Альп. Проезд был так организован, что владельцы автомашин подбирали на дороге «немоторизованных» пассажиров.

Продолговатую и очень светлую столовую превратили в конференц-зал. Столы были установлены в форме подковы, центральная часть которой предназначалась для руководства. В президиум сели: Новак, Турецкий, Михаловский, Женьчиковский. Были там также американцы Браун и Коллинс и, кажется, кто-то еще, но их лица стерлись у меня в памяти.

Конференция, которую позднее называли в польском отделе «конференцией в Фельдафинге», долго и старательно подготавливалась. Она должна была положить начало новому, с точки зрения тактики, периоду деятельности радиостанции «Свободная Европа» на Польшу. Поэтому на конференцию пригласили всех так называемых корреспондентов, то есть людей, формально входящих в польскую редакцию и работающих на нее, проживающих постоянно в разных столицах Европы. Для меня это было очень важно, ибо в течение двух дней я смог узнать почти всех, кто меня интересовал в польском отделе радиостанции.

Конференцию открыл и вел Ян Новак.

Во вступительном слове он сказал, что задачей собравшихся является осуществление необходимых изменений в программе передач на польском языке с тем, чтобы лучше приспособить ее к положению в Польше. «Уже недостаточно только критиковать коммунистическую власть, — подчеркивал Новак, — нужно перестроиться на псевдопозитивную программу». Я не хотел бы здесь хвалить «Свободную Европу», но в 1965 году Новак действительно был очень хорошо информирован о том, что делается в Польше. Эту информацию он часто получал от лиц, занимавших высокие посты в политической и общественной иерархии страны. Такое положение вещей продолжалось приблизительно до середины 1968 года. Позднее некоторые из его информаторов эмигрировали из Польши, то есть бежали или, будучи за границей, отказались возвратиться. Находясь в эмиграции и выступая зачастую цинично в роли «преследуемых», они уже открыто демонстрировали свое истинное лицо — по-прежнему продавали различную информацию. К этому вопросу я еще вернусь, а пока мы в Фельдафинге, на озере Штарнберг.

Если бы Новак был человеком, обладающим аналитическим умом, то он смог бы не демонстрируемых им сведений и фактов сделать более глубокие и всесторонние выводы. Однако сделать это он был не в состоянии. Желая поразить и ошеломить слушателей, произвести впечатление своими «открытиями», он сыпал фамилиями, фактами, иной раз мелкими деталями. Очевидно, он полагал, что этот фейерверк мог заменить аргументацию, логические доказательства, объективную истину. Как и другие, я слушал внимательно, сопоставляя его выводы с собственным опытом и знаниями, полученными мною еще во время подготовки в Польше.

Новак доказывал, что «Свободная Европа» в ближайшее время должна не атаковать социалистический строй прямо и грубо, а подсказывать, что и как можно было бы в нем «поправить и изменить». Он сделал ставку на ревизионизм и, не упомянув фамилии Мерошевского, привел многие из его высказываний на эту тему. Новак и его отдел часто подчеркивают, что «Свободная Европа» является самой активной политической частью эмиграции и, следовательно, именно она должна совместно с теми людьми в Польше, которые могут оказать влияние на «изменения в социализме», разработать программу действий, направленную на постепенное преобразование этой общественно-политической системы по образцу современного капитализма. Разумеется, слово «капитализм» в таких выводах не упоминается, не упоминалось оно, насколько я помню, и на данной конференции. На языке радиостанции «Свободная Европа» вместо него говорят «свободный мир», «свободная конкуренция», «право на политическую самостоятельность» и т. п.

В заключение Новак предложил подумать об изменениях в радиопрограмме на польском языке с тем, чтобы увеличить количество и улучшить содержание передач, которые адресованы интеллектуалам, имеющим влияние на широко понятое общественное мнение в Польше, а также молодежи. В конце он сказал:

— Здесь среди нас находится молодой беженец из Польши, пан Анджей Чехович, который, как мы надеемся, расскажет нам, как, по его мнению, мы должны реализовать наши новые программные установки, особенно в отношении молодежи…

Затем началась дискуссия.

Эта конференция, по существу, была фикцией, ибо программные установки для польского отдела, как и для других «национальных коллективов», дали американцы в соответствии с собственными пропагандистско-диверсионными концепциями. Роль Новака, собственно, ограничивалась претворением этих общих установок в конкретные указания. Он изложил их публично, чтобы получить в рамках «свободной дискуссии» нечто вроде общественного одобрения. Если бы даже он его и не получил — что было маловероятно, — все и так должны были бы выполнять указания директора. Так было на конференции в Фельдафинге и на многих других совещаниях и заседаниях. Только изредка дело доходило до полемических выступлений, особенно в присутствии тех американцев, которые, как говорили, не слишком уважали Новака. Некоторые работники польского отдела питали иллюзии, что такие выступления могут несколько ослабить позиции директора у американцев, но это были беспочвенные надежды. Новак верил в свое «предназначение» и не боялся оппонентов. Он до такой степени чувствовал поддержку ЦРУ, что никто не смел вступать с ним в открытый спор, а он сам, убежденный в своем величии, придерживался мнения, что современная Польша имеет трех выдающихся деятелей, которые оказывают непосредственное влияние на формирование польской действительности, и в числе их он без излишней скромности называл себя.