Шорохи пространства - Дручин Игорь Сергеевич. Страница 21

— Ну и наставите себе шишек для первого раза.

— Посмотрим! — Василий Федорович закрепил страховочный тросик на поясе и полез в яму.

Рухляк пошел более слабый. Это Алферов ощутил, едва спустившись в узкую горловину наиболее глубокой части канавы у самой антенны.

— Алло, Субботин!

— Они пошли пробиваться снизу, — услыхал он голос Гончаровой.

— Передайте, пусть будут осторожными. У нас уже около двух метров!

— Хорошо, Василий Федорович!

Пройдя рухляк еще на штык, Алферов почувствовал, что грунт под ногами заколебался.

— Осторожно внизу! — успел крикнуть он и повис на страховочном тросике. — Как вы там?

— Немного присыпало, но, в общем, нормально. Сейчас выберемся, — донесся голос Смолкина.

Минут через пять осыпавшийся рухляк был расчищен, и внизу, в провале, появилась чья-то голова, высвечивая фонарем узкий, как волчья нора, ход. Василий Федорович быстро выбрался на поверхность, и, отстегнув страховочный тросик, спустил его вниз.

— Пристегни, сейчас вытащим! Гончарова! Немедленно отправляйтесь к выходу!

— А вездеход, Василий Федорович? — спросил Смолкин, усаживаясь на край канавы. — Ведь взрывчатка, наверное, осталась. Можно проделать проход из пещеры, и мы бы добрались на базу своим ходом.

— Ишь, чего захотел! Кто там следующий? Субботин?

— Я Майю подожду.

— Макаров! Давай пристегивайся! Быстрее! Ночь наступает. Неизвестно, успеем ли вовремя добраться, а они тут еще выкомаривают! — рассердился начальник космоцентра. — Приказываю всем немедленно подниматься наверх!

— Вира! — крикнул Саша.

Могучий Шалыгин ухватился за тросик и, перебирая его руками, легко вытащил Макарова на поверхность. Последним поднялся Субботин, прижимая первой рукой к груди образцы.

— Надо бы загрузить рухляком тяжелые луноходы, — сказала Майя, разглядывая подчеркнутые последними лучами заходящего солнца силуэты машин, словно стадо динозавров, растянувшихся по склону. — В оранжерее калия не хватает, а здесь три процента. Зачем же гнать стадо машин пустыми.

— Ты посмотри на них! — развел руками Алферов. — Только, можно сказать, вылезли из преисподней, и — пожалуйста! Одному тут же достань из подземелья вездеход, второй тащит с собой гору образцов, нарушая технику безопасности, а третьей нагрузи вездеходы… Что же ты ничего не просишь? — обратился он к Саше.

— Я успею. В следующий раз… — пробормотал Макаров, чувствуя в интонациях начальника космоцентра недобрые нотки.

— Всем к вездеходу! Ясно? — приказал Алферов. — Немедленно! Я с вами еще поговорю на станции!

Спустя сутки начальник космоцентра, выспавшийся и гладко выбритый, осматривал хозяйство Яковлева.

— Что у тебя здесь? — спросил он у сопровождающего его начальника станции, ткнув пальцем в герметическую дверь.

— Вторая очередь оранжереи.

— Ну-ка, покажи.

Владимир Кузьмич открыл двери. Оранжерея поражала прежде всего огромными — шесть с половиной метров высотой — каменными сводами, покоящимися на массивных, квадратного сечения колоннах оставленных целиков. Здесь не было стеллажей, как в обычных оранжереях. Прямо из почвы поднимали стволы молодые деревца в палец толщиной, дальше виднелись ухоженные кусты черной смородины и… чая. Алферов подошел к кустам и окинул их цепким взглядом.

— Ага! — сказал Василий Федорович, найдя свежие следы срезки, — узнаю почерк Системы. Ну-ка, где тут у них служебка?

И не дожидаясь ответа начальника станции, пошел в глубь оранжереи. Яковлев еле поспевал за ним, недоумевая, что именно так заинтересовало Алферова. Уткнувшись в глухую стену начальник космоцентра повернул направо, прошел еще два сводчатых зала оранжереи и увидел простую деревянную дверь, дернул за ручку. Это была лаборатория Майи, расположенная на стыке старой и новой площадей оранжереи. Вся четверка в полном составе сидела у лабораторного стола и пила чай с живым вареньем из черной смородины…

— Так… — ехидно протянул Алферов. — Чаевничаем? Небось, из свежего чайного листа? А?

Майя достала из-за спины двухлитровую колбу, в которой плавали побуревшие листья, налила янтарно-желтый напиток в небольшую фарфоровую чашку и передала Субботину. Тот молча протянул ее начальнику космоцентра. Василий Федорович глотнул свежего чая, ощутил забытый аромат, терпкость напитка и вдруг захохотал.

— Ух, лисы! — обратился он к начальнику станции, с любопытством взирающего на эту сцену. — Как ты думаешь, что сие означает?

— По-моему, они знают твои слабости, — начал догадываться Яковлев. — И, сдается, ты не первый раз у них в гостях.

— Вот, в точку! Это, друг мой, своего рода ритуал доверия и, представь себе, демонстрация отличной интуиции. Можно прекрасно знать мои слабости или предложить чай из вежливости… Кстати, тебе они не предложили…

— Удивил! Они хорошо знают, что я вообще чай не люблю!

— Вот-вот! А мне действительно захотелось выпить с ними чашечку-другую. Едва увидев на новой площади чай, я сразу подумал о них, а когда заметил свежие срезы, то понял, что они сидят в служебке. Дальше ты видел сам. Ну-ка, еще чашечку, хозяюшка! — протянул Алферов свою чашку Майе.

— Да вы присаживайтесь, Василий Федорович. Вот варенье. Тоже с собственных плантаций. — Смолкин пододвинул обычную деревянную, еще не крашеную табуретку.

— Она тоже с собственных плантаций? — усаживаясь, спросил с юмором Алферов.

— Утилизация отходов производства. Я в школе любил столярничать. Подвернулись обрезки от упаковки.

— Молодцом! Это по-хозяйски! — Алферов повернулся к Яковлеву. — Вроде пустячок, но до чего приятно видеть, как выросло наше общее сознание. Никто не станет пенять, если эти бруски и планки выбросить. Но ведь и в них заложен человеческий труд. В старину говорили: «У хорошего хозяина и ржавый гвоздь зря не пропадет». Вот это уважение к чужому труду, в чем бы он ни был выражен: в погнутом ржавом гвозде или в дощечках от упаковочного ящика, — для меня признак самой высокой сознательности. Дело не только в том, что на выброшенных ржавых гвоздях мы теряем сотни тысяч тонн готового металла, хотя и это важно, ведь природные запасы металла невосполнимы, но и в том, что мы несем от этих ржавых гвоздей миллионные убытки на проколах камер, начиная от велосипедов и кончая тяжелыми машинами! А проколы ног, рук, всякие случайные травмы! Это тоже огромные потери! Конечно, в последние годы многое изменилось в сознании людей, и, в первую очередь, в том повинен широкий фронт космических исследований. Ведь в космосе нет «пустячков», и этот сдвиг в сознании тех, кто связан с космосом прямо или косвенно, оказывает огромное влияние на окружающих. И тем не менее, проблема ржавого гвоздя существует. Выходит, мы все еще плохие хозяева, — Василий Федорович вздохнул и потянулся за чаем.

— Может, и вы рискнете чашечку, Владимир Кузьмич? — предложила Майя. — Попробуйте! Прекрасный напиток.

— Шут с вами, — усаживаясь, сказал начальник станции. — Давайте!

— Лисы! — прижмуривая глаза, Алферов отхлебнул из чашки. — Сейчас просить будут.

Четверка переглянулась.

— Что? Угадал?

— Машину жалко, — тихо сказал Сима.

— Ну, нет! Это у вас не пройдет, — нахмурился Алферов. — Я же сказал, что все МЛК-5 будут сняты. Нет никакого смысла доставать ее оттуда. И пещера! На кой ляд она нужна! Поставить в ней станцию нельзя. Если кровля и выдержит, герметизация ненадежна. Кварц и берилл? Возьмем, когда потребуется! Для переработки нужно ставить завод, а это еще ой как не скоро будет!

— Там есть кое-что и поценнее, — Субботин протянул невзрачный черный камешек со слабо выраженными гранями.

— Вольфрамит? — недоверчиво взвесив его на руке, спросил Алферов.

— Трансуранид, Василий Федорович.

— Ну! — Алферов поспешно положил кристалл на стол.

— У него небольшая активность, иначе я не дал бы его вам в руки, — смутился Михаил.

— Так… Это меняет дело. Сколько его там?

Субботин развел руками.

— Так… — еще раз повторил Алферов. — Ну вот что, Система! Даю добро, в виде исключения. «Молоко» сейчас действительно понадобится. Вам придется заняться пещерой всерьез. И не только пещерой! Трансураниды — это будущее энергетики Луны. Независимой от солнечной! Это открытая дверь в большой космос!