Черная сотня. Происхождение русского фашизма - Лакер Уолтер. Страница 55

Далее пошли обычные расколы. Пока Осипов был за границей, его заместитель Евгений Пашин попытался его сместить, обвинив Осипова — среди прочих смертных грехов — в просионистской деятельности [277]. Однако Осипов и его сторонники удержали власть и в сотрудничестве с другими группировками (Земский собор, Братство во имя царя-мученика Николая II) продолжили борьбу за распространение идеи монархизма в России.

В монархическом лагере по одним важным проблемам царит полное согласие, по другим — ведутся споры.

Лагерь единодушно считает, что монархия — наиболее подходящая для России форма правления и что церковь должна быть главной ее опорой. До августа 1991 года большинство монархистов полагало, что Российская империя должна быть сильной и неделимой. Они расходятся во мнениях, какой быть монархии — самодержавной (как до 1905 года) или конституционной. Спорят и о личности монарха — должен ли это быть отпрыск Романовых или это будет фигура, которую изберет национальный собор, а если так, то каков должен быть порядок избрания?

Самые крайние монархисты принадлежат к «Земщине» — небольшой группе, продолжающей традиции Маркова 2-го, печально известного политического персонажа начала века. «Земщина» бескомпромиссно выступает против демократии и отказывает в праве на существование всем остальным партиям, национальным меньшинствам и другим религиям [278]. Количественный анализ публикуемых «Земщиной» материалов показывает, что ритуальным убийствам, Талмуду, хасидам, «Протоколам сионских мудрецов» и прочим подобным темам там уделяется гораздо больше места, чем монархической идее и персоналиям русских царей. Даже на патриарха Алексия II они нападают за чрезмерный либерализм [279]. Чуть ли не каждый выпуск их печатного органа содержит сообщения о пришествии Антихриста. Согласно «Земщине», монархия должна быть абсолютной: «Без царя Россия — вдова, а народ ее — сироты» [280]. «Земщина» толкует «народность» (составляющую известной триады XIX века: «православие, самодержавие, народность» в самом консервативном духе: царь не обязан советоваться с народом; «народность» означает, что люди должны относиться к правителю смиренно, подобострастно и слепо ему повиноваться. Такая концепция монархии никак не соответствует идеям славянофилов о «внутренней свободе» и даже представлениям Ильина и Солоневича о будущей монархии. Славянофилы отводили значительное место народной инициативе, народному духу и инстинкту; они верили, что Россия создает царей, а не цари — Россию.

Автор одной из статей о преимуществах монархии перед демократической республикой отмечает, что треть стран Европы — монархии, включая Люксембург, Лихтенштейн и Монако. Правда, это монархии конституционные, то есть не совершенные. «Только Россия явила миру наиболее совершенный государственный строй — абсолютную монархию, освященную православной церковью». Автор называет еще один блестящий образец абсолютной монархии — Францию времен «Трех мушкетеров» [281]. (С тем же успехом автор мог указать на Саудовскую Аравию нашего времени, хотя ее правители черпают вдохновение из другой религии. Кроме того, исследователи абсолютных монархий хорошо знают, что монархии эти, по сути, никогда не были воистину абсолютными: тот, кто читал «Трех мушкетеров», помнит, что у кардинала Ришелье власти было не меньше, чем у короля.) Итак, фундаменталисты рассматривают народ как подданных, рожденных для покорности, а не как свободных граждан, имеющих права и обязанности. По мнению монархистов, конституционные свободы, возможно, и пригодны для Европы, но совершенно неуместны в России, ибо русские люди в душе своей анархисты. Конституционные свободы неизбежно ведут к плюрализму, то есть к раздорам, и таким образом подрывают, а в конечном счете — сокрушают власть.

Грядущая монархия будет истинно русской — не капиталистической, не социалистической, не тоталитарной и не демократической, а православной, и правой рукой царя будет патриарх. России нужна не идеология, а вера, не политика, а духовные ценности, не демократия, а соборность, не союз республик, а статус великой державы. В ней будет совещательный орган (или органы) и государственный совет, но у них не будет права принимать законы [282]. В целом, это концепция монархии, существовавшей до Петра Великого [283], и большинство монархистов с ней согласно; тщетно искать у них новые идеи. Даже конституционные монархисты отвергают парламент; они ратуют за Standestaat [284] в русском стиле и предлагают восстановить табель о рангах, впервые введенную в начале XVIII века. Выдающиеся деятели армии, полиции и администрации должны, в признание их заслуг, наделяться поместьями. Такая система не многим отличалась бы от той, что неофициально существовала и в советскую эпоху, от Сталина до Брежнева, когда члены номенклатуры наделялись дачами. Патерналистское общество такого типа противоположно обществу гражданских свобод: в нем нет места личным свободам в западном понимании. Центральную роль играет не общество, а государство. Задача монарха — заботиться об отправлении правосудия и соблюдении законов. Но что, если царь или его слуги творят несправедливости, правят как тираны, нарушают Божьи заповеди? В средние века эта проблема весьма беспокоила католическую церковь, и она предлагала различные способы ее решения, вплоть до убийства тирана. Русские мыслители монархического направления предпочитают не рассматривать такую возможность. Народная воля, как ее понимают монархисты, должна выражаться не напрямую и не через парламент, а через сильную центральную власть, опирающуюся на объективные ценности и собственную компетентность [285].

Большинство вопросов, связанных с социально-экономическим устройством будущей монархии, остаются открытыми, однако сторонники монархии выражают твердую уверенность, что с ее установлением все экономические проблемы России будут немедленно разрешены [286].. В. Осипов — один из тех немногих мыслящих монархистов, которые хоть немного задумывались над вопросами экономики. Осипов благожелательно относится к рыночной экономике и праву частной собственности — при том условии, что рынок будет вводиться постепенно и возникнет «нравственная инфраструктура». Он стоит за третью — христианскую — систему как альтернативу и капитализму, и социализму [287]. Классический капитализм противоречит духу христианской религии, чего нельзя сказать о «народном капитализме». Этот модифицированный капитализм предусматривает, например, участие рабочих в прибылях. Монархисты — за частную инициативу, но и за государственное регулирование.

Христианским (и исламским) мыслителям так и не удалось сформулировать специфически религиозную социально-экономическую программу для современного мира; теоретики других религий даже не пытались это сделать. Православные монархисты тоже не выдвинули новых идей — если не считать нескольких банальностей. Им ближе сельское хозяйство, нежели промышленность и банки, не говоря уже о постиндустриальном обществе. Они желают, чтобы на селе выросло здоровое и процветающее крестьянство, подобное американским фермерам [288]. Монархисты предлагают вернуться к фискальной системе, существовавшей до 1917 года, выступают за умеренное прогрессивное налогообложение и требуют восстановления стоимости рубля, так чтобы он вновь обрел авторитет, какой имел до национальной катастрофы 1917 года. Они выступают также за возвращение к социальному законодательству, введенному при последних царях: помощь молодым семьям и 24-дневный ежегодный оплачиваемый отпуск. Они требуют улучшений в охране окружающей среды, запрета на порнографию и сексуальную свободу, настаивают на борьбе против алкоголизма и курения [289]. Все монархисты считают, что в будущем государстве русский народ должен занимать господствующее положение — при том, что к нерусским народностям следует относиться терпимо. Программы разных монархических группировок не слишком подробно разъясняют эту проблему, равно как и проблему отношений церкви и государства. Все вероисповедания будут иметь равные права, но православная церковь должна быть sui generis [290]. Антирелигиозная пропаганда запрещается, церковь должна иметь свои каналы массовой информации, включая телевидение. Коммунистических комиссаров в армии должны сменить военные капелланы. Воспитание при монархическом строе будет строго патриотическим. У монархистов есть расхождения по поводу личности будущего царя. Споры обострились, когда претендент на престол Владимир Кириллович (1917–1992) с семьей посетил Санкт-Петербург и был принят мэром города. Его отец, великий князь Кирилл, умер в 1938 году, оставив троих детей: Марию, которая вышла замуж за немецкого принца, Киру, которая вышла замуж за прусского принца Луи-Фердинанда, и Владимира. Владимир тихо жил в семейном поместье на западе Франции, а затем в Испании и не предъявлял претензий на престол, пока не женился в Мадриде в 1948 году на Леониде Георгиевне Багратион-Мухранской [291]. (Чем старше становился Владимир, тем поразительнее было его сходство с британским королем Георгом VI — столь же поразительно последний царь был похож на Георга V.) Среди эмигрантов-монархистов, небольшие группы которых еще оставались в обеих Америках и Австралии, большинство, вероятно, поддерживало Владимира, но отнюдь не все.