Два и две семерки - Дружинин Владимир Николаевич. Страница 13

Узнав историю фонаря, а также то, что Котька — будущий моряк дальнего плавания, дядька стал подтрунивать. Небось, говорит, устарелая система, едва мерцает. Да и точно ли Котька так хорошо вызубрил световую азбуку…

Котька возмутился. Эх, светло еще, а то он бы доказал! Да через реку запросто… Дядька не поверил. И тогда Котька предложил пари. Вот попозднее, как стемнеет, он просигналит с того берега. «Ладно, — согласился дядька. — На плитку шоколада!»

У Котьки губа не дура; он решил выяснить размер плитки. Дядька обещал стограммовую, «Золотой ярлык». Ого! Так и условились. Котька после одиннадцати влезет на крышу коттеджа, чтобы не мешали штабели на складе леса, впереди, — и даст передачу. Любые слова или цифры. «Тебя же спать уложат часов в десять, салага!» — усмехнулся дядька. «Меня!» — воскликнул Котька презрительно.

— Ну и что? — прервал рассказ Юрка. — И ты сигналил?

— Ага.

— Шоколад получил?

Увы, нет! Котька на другой вечер пришел в парк к назначенному месту, возле тира, а дядьки не было. Так Котька и не видел его больше.

— Может, шпион, — тихо, но с зловещей внятностью произнес Юрка.

У ребят захватило дух.

— Иди-ка ты! — огрызнулся Котька. — Шпио-о-о-н! Я же свое передавал, из головы. Он говорит, передавай что хочешь! Был бы шпион, так…

— А ты что ему семафорил? — строго спросил Юрка, общепризнанный знаток шпионажа. Во-первых, никто не прочел такой массы приключенческих книг, как Юрка, Во-вторых, его часто видели вместе с офицером, начальником всех пограничников порта. Это вызывало уважение к Юркиной персоне.

— Отработал сперва привет, потом числа… Два, потом семь и еще семь.

— Двести семьдесят семь… А почему?

— А так, из головы.

Юрка задумался. Он жалел, что затеял этот разговор. Действительно, шпион непременно задал бы Котьке шифрованный текст. Иначе какой смысл!

Котька уже и нос задрал. Ребята взяли его сторону и еще, чего доброго, начнут смеяться… В эту минуту все шпионы, известные Юрке, вереницей пронеслись перед ним.

— А зачем он значок подарил? — заявил Юрка. — И шоколад сулил? Добрый, да? — Он пренебрежительно фыркнул. — Дитя малое, неразумное!

— Кто дитя?

— Папа римский, — небрежно бросил Юрка.

Котька крутанул винт фонаря — в окошечке замигали, дребезжа, цветные стекла, синее, красное, зеленое — и положил на колени соседу, маленькому, смуглому Леньке Шустову.

— Подержи, — сказал Котька и сжал кулаки.

— Драка, ребята, драка! — возликовал Ленька, ярый болельщик при всех потасовках. Но тут вмешался Ленькин старший брат.

— Цыц, кролики! Вон же лейтенант, пошли к нему… Ой, он же сидел там!

— Где? Где?

— Айда, догоним!

Стецких, внезапно окруженный мальчишками, несказанно удивился. Выслушав Юрку — его право изложить происшествие пограничнику никто не решился оспаривать, — лейтенант потрепал мальчугана за ухо и засмеялся.

— Замечательно, братцы! Замечательно!

Погладил вихры Котьки, прорвал кольцо и зашагал прочь, покинув ребят в растерянности. Что это — похвала? Похвала всерьез или шутка?

А Стецких, давясь от счастливого смеха, спешил в порт. Великолепно! Лучше быть не может! Он чувствовал, что эти световые сигналы с того берега выеденного яйца не стоят. Столько было шуму из-за чепухи! Вспомнил пуговицу на шинели Бояринова, повисшую на ниточке, расхохотался во все горло. Парочка, шедшая навстречу, отпрянула. «Долго ли вы будете у нас новичком?» — повторился, который уж раз за эти сутки, суровый вопрос Чаушева. Посмотрим, что он сейчас скажет! Эх, как было бы здорово — застать в кабинете и Бояринова. Но нет, несбыточная мечта… Чаушев давно дома, а Бояринов в подразделении или тоже дома.

Докладывать, верно, придется по телефону. Досадно, но ничего не попишешь.

В кино уже не успеть.

В воротах порта Стецких сталкивается с Чаушевым.

— Товарищ подполковник, — задыхается Стецких. — Анекдот… Анекдот с теми сигналами…

Теперь Чаушев не назовет его новичком. Теперь начальнику придется признать, что и лейтенант Стецких знает службу. Не хуже, а может быть, и лучше Бояринова.

Странно, Чаушев не смеется. Юмор этой истории почему-то не дошел до него.

— На пари с каким-то взрослым? — слышит Стецких. — Что за человек? Как был одет?

Стецких поводит плечом.

— Юрка его не видел… Другой мальчик… Они все там, в парке…

— Разыщите их, — говорит Чаушев. — Уточните все… Зайдите потом ко мне домой и сообщите Соколову.

— Слушаю. — Язык лейтенанта вдруг стал тяжелым и непослушным. — Вы считаете…

— Пока я еще ничего не считаю… Просто есть одна идея.

Чаушев продолжает свой путь. Объяснять свои догадки было некогда, да и не хотелось, — Стецких опять продемонстрирует вежливое внимание, но, пожалуй, не поймет.

Всю дорогу до ворот порта Чаушев думал о пропавшем студенте Савичеве; и торжествующее «Анекдот!», слетевшее с уст лейтенанта, не расстроило эти мысли, а напротив, дало им новую пищу. Только в первый миг Чаушев почувствовал облегчение: вот и разрешилась одна задача, лопнула, как мыльный пузырь; и осталось, следовательно, две — судьба Савичева и личность вожака шайки.

«Нет, — сказал себе Чаушев в следующую минуту. — Не анекдот!» И снова стало три задачи. Но поведение Савичева стало как будто яснее…

Опыт подсказывал Чаушеву, — несколько загадок, возникших одновременно и в тесной близости одна от другой, должны иметь какую-то связь.

Он миновал здание института, достиг поворота и тотчас ощутил, спиной ощутил, как исчезли позади огни порта, закрылась даль речного устья, замер ветер. Чаушева приняла ночная улица, гулкая, глубокая, с одиноко белеющей табличкой над остановкой трамвая, почти опустевшей. Он шел, невольно вглядываясь в редких прохожих.

Михаил Николаевич никогда не встречался с Савичевым и тем не менее видит его теперь, после рассказа Вадима, отчетливо видит этого почитателя Блока, влюбленного в «принцессу», неспособного подойти реально…

Запугать такого нетрудно. Достаточно намека, туманной угрозы, — воображение дорисует ему остальное. Да, Форд — главарь шайки — недурной психолог. Окутанный тайной, недоступный, он тем и силен. Мальчишку с фонарем приспособили ловко. Нет, не анекдот!

Форду нужно было подать знак, напомнить кому-то о себе, поддать страху.

Кому? Весьма вероятно, — именно Савичеву. Он вряд ли считался особенно надежным — этот юноша, по натуре, видимо, совершенно чуждый «бизнесу».

Что же с ним? Он скрылся, его нет ни на «лягушатнике», ни у гостиницы «Интуриста», ни у Абросимовой. В эту пору «большого бизнеса» Савичев порвал связи с шайкой, насколько можно судить по имеющимся данным. Мотивы? Контрабандное добро, оставленное в общежитии, — свидетельство растерянности, паники. Савичев слабоволен; такие не сразу находят в себе мужество отречься открыто.

Возможно, Савичев надеется выйти сухим из воды. Но не сможет он долго быть в бегах. Не хватит уменья, выдержки.

Чаушев ускорил шаг. Идти до дома уже недолго, каких-нибудь пять минут. Но подполковник поворачивает влево. Короткий переулок ведет в новый район города, к жилмассиву моряков, пылающему высокими созвездиями огней. Там, на шестом этаже, в квартире с балконом, где в ящиках зеленеют салат, редиска, лук, живет Наталья, вдова судового механика.

12

Валентин идет к Гете. Улица темнеет, гаснут окна. Вон там сверкают только два окна, — два глаза, наблюдающие за ним с угрозой.

Мысленно он беседует с Гетой. Сперва ему казалось, — он поздравит ее, попросит прощения, в нескольких словах выскажет самое главное и уйдет, не дожидаясь ответа. Она, может быть, кинется за ним. Он не обернется. Но, чем ближе дом Геты, тем яснее Валентину, — не сможет он так уйти, Гета будет спрашивать. Она захочет узнать, от кого он прячется сейчас, кого боится. Как объяснить ей? Объяснить так, чтобы не оказаться трусом в ее глазах, жалким трусом…

Когда он приблизился к подъезду, стало еще труднее. Нет, сказать ей: «Я боюсь» — просто невозможно!.. Все же он поднялся. Прислушался. Загадал, — если услышит за дверью ее голос, ее шаги, тогда позвонит.