Ельцин - Колтон Тимоти. Страница 57

Ельцин был совершенно потрясен противоречием между тем, что он видел, стереотипным коммунистическим представлением об американской жизни и мрачной советской реальностью. Он и его спутники чувствовали себя персонажами научно-фантастического романа. «…Не надо забывать, что мы были пришельцами из „антимира“, — писал Суханов об этой поездке, — и в наших головах насчет США царил вселенский хаос» [633]. Кое-что соответствовало их ожиданиям, например грязь и перегруженность нью-йоркского метро, но это была скорее редкость [634]. Более всего Ельцина поразило изобилие в дисконтном супермаркете «Рэндаллс» в пригороде Хьюстона. Он заметил его по дороге в космический центр и попросил показать ему магазин. Ельцин прошел вдоль полок — на видео, снятом одним из членов группы, видно, как он рассматривает лук и картофель под вывеской «Лучшей цены не найдешь», — до автоматизированной кассы и был в недоумении, когда кассир сказал ему, что в их магазине насчитывается «всего» 30 тысяч товаров. Когда Ельцин садился в автобус, в его глазах стояли слезы. Во время перелета из Хьюстона в Майами он отметил Суханову, что магазин, рассчитанный на простых американцев, снабжается лучше, чем распределитель для ВИП-персон в Москве, и что он понял бессмысленность «сказок», которыми кормила его поколение марксистско-ленинская пропаганда: «Ну надо же, как дурачили народ… И теперь ясно, почему советскому человеку препятствуют в выезде за границу. Боятся, что у людей глаза откроются» [635].

Суханов подозревал, что в ходе разговора на борту самолета, летевшего в Майами, «у Ельцина окончательно рухнула в его большевистском сознании последняя подпорка», а вместе с ней — и вера в советскую модель мироустройства [636]. Когда в 1990-х годах кто-то из правительственных министров спросил, что сильнее всего настроило его против старой системы, Ельцин ответил: «Америка и их супермаркеты» [637]. Сам Ельцин пишет, что завеса упала с его глаз через несколько недель после возвращения из США. Помощники, видя его огорчение из-за тенденциозного описания этой поездки в советских СМИ, попытались поднять ему настроение и организовали для него посещение общественной бани в одном из московских районов. В парной собрались сорок голых мужиков, которые хлестали друг друга мокрыми березовыми вениками для улучшения кровообращения. «Борис Николаевич, держитесь! — обрадовались купальщики. — Мы с вами!» Именно там и тогда, отмечает Ельцин в «Записках президента», «я изменил свое мировоззрение» и понял, «что коммунист я по исторической советской традиции, по инерции, по воспитанию, но не по убеждению» [638].

Если в действительности и был такой момент озарения, когда Ельцин отказался от советской системы мышления, то он мог произойти и во время полета из Техаса во Флориду, и во время эпизода в бане, но более вероятно, что изменение его рациональной оценки идей коммунизма и эмоционального к ним отношения происходило постепенно, в результате кумулятивных процессов, и заняло скорее месяцы, чем часы. Переосмысление коммунистических идей и прощание с ними было одним из примеров того «нестандартного, новаторского мышления», что, как пишет Джеймс Макгрегор Бернс, «выходит за рамки решения обыденных задач с тем, чтобы преодолеть кризис, затрагивающий глубинные потребности человека и в то же время выступающий стимулом такого мышления» [639]. Это произошло, когда экономика СССР, начиная с зимы 1988/89 года, из застоя перешла в состояние рецессии. Сокращение производства и чрезмерная денежная эмиссия дестабилизировали потребительские рынки и привели к тому, что полки магазинов опустели, очереди стали еще длиннее, розничные товары припрятывались, предприятия перешли на бартерные сделки, а в 1990 году в стране появились карточки [640]. Миллионы граждан пытались по мере сил и возможностей разобраться в происходящем, Горбачев — тоже, но, как всегда, с опозданием и цепляясь за последние остатки веры [641].

Менее приверженный коммунистической идеологии и сильнее задетый неудачами коммунизма (напоминая этим скорее представителей поколения его детей, чем его собственного и Горбачева), Ельцин проходил через стадии пересмотра своего мировоззрения в течение порогового периода, который длился с лета 1989 до лета 1990 года. За несколько лет он перешел от недовольства трудностями советского периода к сомнению в самой системе и далее, к осознанию неотложности создания нового общества и политики [642]. Когда в январе 1990 года его попросили сравнить свою политическую позицию с позицией 1985–1987 годов, он ответил, что «не стал кем-то другим»: «Но, несомненно, произошла перемена [во мне], сдвиг влево… Сегодня я являюсь сторонником более радикальных изменений, чем в то время» [643]. Переоценка методов управления привела к переоценке глобальных целей и парадигмы, в рамках которой они были поставлены. В феврале 1990 года Ельцин сказал британской писательнице Барбаре Амиель, что теперь считает проведенное Лениным в 1919 году разделение мирового социализма на коммунистическое и социал-демократическое крыло трагедией и что в душе ощущает себя скорее социал-демократом, чем коммунистом [644]. В январе его избрали в координационный комитет Демократической платформы КПСС — инициативной группы, пытавшейся превратить коммунистическую партию в социал-демократическое движение наподобие британской Лейбористской партии или немецкой СДПГ и выступавшей за инициирование в рамках КПСС конкурирующих друг с другом фракций. Это была промежуточная стадия Ельцина по выходу из партии. Если в 1986–1987 годах он лишь пытался поторопить Горбачева, то в 1988–1989 годах их позиции разошлись, а в 1990–1991-м Ельцин с Горбачевым окончательно распрощался.

Политическая репутация Ельцина укреплялась, но порой случались события, нарушавшие картину. Об одном из них (якобы дорожном происшествии с летальным исходом, случившемся, когда Ельцин был за рулем) мы услышали много лет спустя и от единственного человека, которого к тому же вряд ли можно назвать объективным. Александр Коржаков, бывший телохранитель Ельцина, продолжал общаться с его семьей после ноября 1987 года и после того, как в феврале 1989 года его уволили из Девятого управления КГБ [645]. Во втором издании своих мемуаров, опубликованном в 2004 году, через восемь лет после того, как он стал смертельным врагом Ельцина, Коржаков пишет, что в период между маем 1989-го и весной 1990 года Ельцин, ехавший на «Москвиче» по проселочной дороге, врезался в остановившийся двухместный мотоцикл, это произошло поблизости от дачи Коржакова в деревне Молоково в Орехово-Зуевском районе Московской области. Коржаков когда-то пытался учить Ельцина вождению автомобиля и счел его малоспособным учеником. После ДТП в Молокове пассажир мотоцикла, по утверждению Коржакова, получил тяжелую травму и через полгода умер. При этом власти так и не узнали об этом событии, а о смерти человека, возможно, не знал даже сам Ельцин. Накануне происшествия Ельцин и Коржаков крепко выпили на даче в компании еще одного своего товарища [646]. Хотя биограф должен упомянуть о подобном событии, рассказ этот кажется мне неубедительным, поскольку за Ельциным постоянно следили кагэбэшники, и Горбачев, несомненно, использовал бы даже малейший намек на инцидент такого рода для расправы над своим политическим противником. Коржаков не упомянул об этом событии ни в первом издании своих мемуаров, увидевшем свет в 1997 году, ни в интервью, данном мне в 2002 году; о нем ничего не сказано и в других источниках, написанных в таком же обвинительном духе, как и его книга [647]. Презумпция невиновности обязывает нас считать Ельцина невиновным.