Русская Америка: Открыть и продать! - Кремлев Сергей. Страница 70
встречи двух императоров в Эрфурте Наполеон был намерен породниться с ним, жениться на его младшей сестре Анне Павловне. Это был бы приговор Австрии, враждебной России. Это был бы приговор не только Англии, но и быстрому усилению США.
Увы, в Эрфурте же Талейран предал Наполеона и настроил против него русского императора. Александр почти грубо отказал Наполеону в руке сестры и повел дело к разрыву. Тогда он говорил с императором французов в последний раз, и разговор наедине был долгим, явно судьбоносным. А ведь они и до этого не раз говорили о вещах далеко не праздных, оставались наедине часами…
Он порвал с Наполеоном, но впоследствии вполне мог и задумываться — а стоило ли? Сразу после Тильзитской встречи он говорил Савари: «Ни к кому я не чувствовал такого предубеждения, как к нему, но после беседы, продолжавшейся три четверти часа, оно рассеялось как сон».
Как ни крути, Наполеон был жизнь — не то что все эти питты, каннинги, шатобрианы, меттернихи, нессельроде…
А1812 год?
Начало войны, отход армии, колебания в назначении Кутузова, Бородино, растущая слава Кутузова и скрытое осуждение Александра даже любимицей-сестрой Екатериной Павловной за отъезд из армии (в чем царь был, собственно, прав) — это все тоже были немалые камни, все более отягощавшие душу…
И опять непоследовательность — победили Наполеона русские, а генеральские чины все чаще получали от царя немцы-остзейцы.
Александр был самолюбив, но скрытен… Кто-то называл его сфинксом… А Пушкин, уже в 1829 году, написал о нем:
Но подобные «противочувствия» оставляют по себе очень нехороший след…
Да и всегда ли противочувствия были лишь следствием привычки?
ВОТ ОЧЕНЬ малоизвестная русским людям, но очень небезынтересная история с нашим поэтом Гаврилой Романовичем Державиным, которого Александр назначил в 1802 году министром юстиции (первым, кстати, в истории российской государственности!) и генерал-прокурором (!!)…
Еще при Павле Державин был послан «для обозрения положения белорусских крестьян» и пришел к заключению, что, кроме «своевольства помещиков», одна из главных причин бедственного состояния — еврейские корчмари и винокуры, спаивавшие селян и обиравшие их до нитки. Державин предлагал законодательно ограничить такую деятельность евреев, «обратив их к земледелию и полезному для общества ремеслу»…
Кончилось тем, что 9 ноября 1802 года по распоряжению царя был создан особый пятичленный Еврейский комитет из Державина, министра внутренних дел графа Виктора Кочубея, графа Валериана Зубова, князя Адама Чарторижского (Чарторыйского), сенатора графа Северина Потоцкого и депутатов от губернских кагалов.
Чарторижский, Зубов, Потоцкий имели в Западном крае имения и получали с местных евреев доходы за аренду. Кочубей занимался тем же на Украине.
Паника в кагалах поднялась тем не менее нешуточная… 13 (13-го!) декабря 1802 года Минский кагал принял постановление: «Вследствие распространившихся неблагоприятных слухов из столицы Петербурга… необходимо поехать в столицу Санкт-Петербург и просить Государя (да возвысится слава его!), чтобы не делали никаких нововведений…»
Поскольку предполагались «большие расходы» и предвиделось «много издержек», кагалом был введен процентный сбор, при этом постановлялось: «Кто не внесет помянутого сбора, тот будет оглашен как человек, отделившийся от общины. Кроме того, дается власть такового человека подвергать разным штрафам и преследовать его настолько, на сколько хватит силы Израильского народа».
Собран был миллион рублей. Это — лишь с копеечных, собственно, отчислений. Какими же были тогда доходы? Недешево, выходит, обходились эти винокуры России!
Один из них, знакомый Державину делец Нотка пришел к поэту-министру домой, и там состоялся примерно такой разговор:
— С чем пожаловал, Нотка?
— Вот, подалок принес вам, васе высокоплевосходительство!
— Подарок?
— Ага — сто тысяц…
Собран был миллион, членов комитета было пять, и «доля» каждого составляла, таким образом, двести тысяч. Однако Нотка, похоже, был не прочь погреть руки даже на кагальной взятке сановникам.
Державин сдвинул брови:
— Сто-о-о ты-ы-сяч?
— Езели мало, так вот двести…
— И за что же это?
— А вы в комитете согласитесь с тем, цто будут длугие говолить, и больсе ницего не надо…
Уважаемый читатель! Державин деньги… взял. И тут же отнес их царю в расчете на немедленную, бурную и действенную реакцию.
Александр деньги тоже взял. И все — ни государева слова, ни государева дела…
А на первом же заседании Еврейского комитета все — кроме Державина — высказались за то, чтобы оставить евреям право винной продажи. Видя это, Гаврила Романович, хотя и был он «жителем Парнаса», прибег к настолько энергичной «ненормативной лексике», что вопрос завис.
Не прошло и года, и 8 октября 1803 года поэт от министерского поста был отставлен. Накануне он был у царя и спросил прямо:
— Государь, чем я прослужился?
— Ты очень ревностно служишь, — хмуро ответствовал вопрошаемый.
Державина в Министерстве юстиции и в Еврейском комитете заменил светлейший князь Петр Васильич Лопухин (считался, к слову, противником Сперанского), и с назначением этого сиятельного «лопуха» дела пошли на лад — быстренько разработали и приняли такое «Положение для евреев», которое вроде бы что-то им и запрещало, а на самом деле — все по-прежнему разрешало.
Указом императора от 9 (слава русскому Богу — не 13-го!) декабря 1804 года «Положение» было утверждено.
И доведено было до общего сведения следующее: «Лучше и надежнее вести евреев к совершенству, отворяя только пути к собственной их пользе, надзирая издалека (?! — С.К.) за движениями их и удаляя все, что с дороги сей совратить их может, не употребляя, впрочем никакой (??!! — С.К.) власти, не назначая никаких особенных заведений, не действуя вместо их, но раскрывая только собственную их деятельность. Сколь можно меньше запрещения, сколь можно более свободы (!!! — С.К)».
Еврейский историк Фин писал позднее: «В указе своем… император Александр I открыл перед светом свою справедливость относительно нас, евреев, и рекою потекла на нас великая его милость».
Еще бы! Ведь в ответ разливанной рекою в раззявленные русские рты потекла вонючая сивуха, протекающая в корчмарские, винокурские и сановные карманы уже червонным золотом!
Формулировки «Положения…» просто восхищают! Это же надо так здорово, демократично и политично все об евреях в России объяснить — что надо для их пользы русским делать!
Кто бы нечто такое и для русских в России написал?
Ну, для русских — не знаю, нашелся ли бы кто такой умник… А вот автором «Положения для евреев» (тут уж точно — «для…») стал тридцатилетний Михаил Сперанский, проживавший в то время в доме петербургского дельца-миллионщика Перетца и трудившийся под началом того графа Кочубея, который (вспомним слова Вигеля) крутил с этим «Перецом» темные финансовые шашни…
К слову, Перетц был связан, естественно, и с банкиром Николаем Штиглицем, а брат Штиглица — Бернгард занимался винными откупами в Кременчуге.
Такие вот «деловые» связи…
Державин считал, что Сперанского просто купили, а историки считают, что «взять» он все же не взял, а просто обеспечил себе карьеру. Лично я думаю, что правы и поэт, и историки… С одним лишь замечанием: Сперанский — как неглупый человек, не взять взятку (конечно, не в размере неудавшегося «подношения» Державину) просто не мог! Не мог потому, что — как неглупый опять-таки человек не мог не понимать, что даже если бы он ничего и не взял, то все равно в это (и — вполне резонно) не поверил бы никто. Кроме разве что господ историков — документов-то, подтверждающих прием «подарка», в архивах не находится.